Две души Арчи Кремера (СИ)

В общем, такая пафосность могла бы вызвать усмешку. И вызывала, что характерно. По этому названию не прошелся только каменный истукан с острова Пасхи, тиранозаврье изящество, с которым проводилась кампания по переименованию, стало притчей во языцех, уже во второй месяц после вступления закона в силу были защищены четыре докторские и бездна магистерских диссертаций, посвященных как раз манипулятивным возможностям частных и государственных идеологических инструментов, но широкие массы, по большому счету, относились к данному действию как к неизбежному злу: ну да, это совершенно не нужно было, согласны, средства, которые изыскивались на все эти пулы, исследования, экспертизы, на саму кампанию, а затем непосредственно на переименование, можно было освоить куда более разумно. Но и драть глотку, доказывая, что в этом переименовании, к примеру, нет смысла, тоже глупо.

Смолянин же, пусть и не был дураком – совсем наоборот, все-таки уперся. Пошел на принцип, чтоб его. В общем-то, скажи ему кто, что он самонадеянный тип, Смолянин бы долго и громко смеялся идиоту в лицо, даром что в принципе мало был способен на проявление простых человеческих эмоций; скорей наоборот. С другой стороны, и смех его был бы куда больше похож на многократно усиленный лай простуженного койота, который к тому же не дурак покурить махорочки-горлодерки, так что это в общем было бы достойным наказанием тому высокомерному идиоту, посмевшему предположить невероятное, – слушать смех Смолянина. Но факт оставался фактом: Смолянин внезапно повел себя именно что самонадеянно. Он же, умница, сын адмирала и внук мичмана, с младых ногтей знал всю эту кухню: подчиняться, лавировать, манипулировать, исполнять, подставлять, аккуратно саботировать, громогласно обличать, снова подчиняться, снова лавировать. Ан нет. Уперся. Решил бросить вызов судьбе. По непонятным причинам рассчитывая при этом на поддержку соратников. Только увы – харизмы не хватило увлечь людей за собой. Так что и осталось ему, что тосковать о несвершившемся и тренировать сослагательное наклонение.

Хотя нет. Это было бы неправдой. Смолянин, внезапно обзавевшийся уймой свободного времени, решил писать мемуары. В них он, как ему представлялось, произвел бы глубокий – да что там, глубочайший анализ своего жизненного пути, там же карьерного роста, там же и той идиотской кампании и причин своих неудач. И в своих мемуарах он упрямо настаивал, что ни в коем случае не бросал вызов судьбе, а отстаивал правое дело. Странное дело: внук мичмана, сын адмирала, сам адмирал, глава генштаба, человек, наверняка проживший невероятную жизнь, стоявший у истоков освоения Луны, переживший немыслимые приключения – а мемуары оказываются унылей некуда. На полтора события приходилось по двадцать тысяч слов, а помимо них еще и карты с диаграммами-таблицами, и если у кого и возникает интерес к этому чтиву, так это у психоаналитиков, изучающих маниакально-компульсивные расстройства. Ничего клинического, но уныло до невероятности. И постоянные рассуждения о том, почему и это решение, к принятию, но и к исполнению которого Смолянин практически не имел отношения, совершенно немыслимо. Книга, которая в соответствии с условиями жанра предполагает если не исповедь, то хотя бы попытку переосмыслить жизнь и как-то переоценить события, оказалась на поверку набитой многословными, желчными, неостроумными, пусть и детальными и не в последнюю очередь справедливыми нападками на всех и вся. Мемуары превратились в сплошные попытки если не доказать всем, что Смолянин – самый главный радетель за правое дело, то по крайней мере как следует оплевать многих и многих людей, держащих в руках бразды власти. Счастье, что он знакомил с чтивом знакомых; счастье, что среди них нашлись люди, способные донести до упрямца, что не стоит издавать мемуары в таком виде. Счастье, что после кулуарных боев сменился клан, управлявший Министерством обороны, а на самой верхушке демократии произошли куда более очевидные, пусть и малозначительные, но перемены. И счастье, что во главе Минобороны стал старый приятель душки Эберхарда Смолянина, который и предложил ему поставить крест на карьере именного пенсионера и мемуариста, а занять должность советника. И – о милосердие небес – этому предложению была придана форма, не унижающая Смолянина. И чистовик мемуаров был отложен подальше – вылежаться, а Смолянин решил заняться чем-то куда более полезным: составлением огромных аналитических записок, которые по умолчанию должны быть полностью лишенными личных нападок. Так что Эберхард Смолянин распрощался с идеей опубликовать мемуары и вернулся в здание, которое любил больше всех других зданий, вместе взятых – Генштаб. Если, конечно, понятие «любил» применимо к лапочке и агедонисту Эберхарду Смолянину.

Уже на второй день своего пребывания в старом месте, но в новом качестве Смолянин ознакомился с проектом «Арчи 1.1». Бюджет оного проекта его не удивил: в конце концов, военные базы по умолчанию стоят куда как больше, а траты в ходе их возведения не всегда оказываются разумными и соразмерными. И сам проект, наверное, имел смысл. Это не тот уровень глупости вроде переименования огромнейшего колосса – Межгалактического союза, или как там его звали пятнадцать лет назад; это даже не идиотская попытка вицеминистра Министерства ресурсов пропихнуть свою любовницу на место начальника департамента того же министерства. В общем-то, проект не хуже и не лучше других. Но: он был выпестован, продвинут, воплощен – ну ладно, воплощаем – Сигфридом Ромуальдсеном. Этим фанфароном. Что, собственно говоря, Смолянин и сообщил своему давнему приятелю, главе пятого военного округа, человеку, вхожему во многие и многие кабинеты, имевшему куда больше влияния, чем он позволял другим думать. Не выбирая слов, не стесняясь в выражениях, стараясь быть куда более желчным, чем была готова его натура, все торжествовавшая, все упивавшаяся своим возвращением в любимое здание.

– Помилуй, Эберхард, – снисходительно отмахивался его приятель, – тебе ли не знать, насколько Сигги Ромуальдсен ловок, когда нужно решить какую-нибудь этакую задачу. И как многократно его эффективность проверена в самых разных обстоятельствах.

– Я никогда ничего не имел против его решений, когда задача была актуальна и злободневна, а решения не вступали в непримиримое противоречие с целями, которое они призваны решать. Но, Бруно, какие задачи может быть призван решить этот концепт?

– Ты действительно читал объяснительную записку? – скептически поднял брови Бруно.

– Бегло, – помолчав, признал Смолянин. – Позволь поставить вопрос иначе: какие задачи может решать воплощение этого концепта так, чтобы не вызывала сомнений целесообразность применения именно уникального кибер-организма с человеческим мозгом. Какие задачи, с которыми бы не справился либо человек в соответствующем обстоятельствам экзоскелете. От полимерного скина до скафандра пятого класса, к примеру. Или, если участие человека по каким-то причинам недопустимо, почему исключается применение самых разных киберорганизмов без, Бруно, без… – он взмахнул рукой и многозначительно усмехнулся, подержал паузу – все, что сделал бы в момент своего триумфа премьер какой-нибудь захолустной труппы, – проекта Арчи «1.1.»?

– Скажем, испытательные проекты, экспериментальные? – невозмутимо отозвался Бруно. – Кстати, по этой причине проект получил одобрение Генштаба и даже частично финансируется из его личного бюджета, хотя космовойска и не хотят делиться.

– Действительно? – кисло спросил Смолянин.

– Это экспериментальный проект. Арчи 1.1. пока еще нет, смею заметить, подготовительная фаза проекта еще не закончена. Подготовка донора пока еще ведется, равно как и подготовка артефакта-реципиента. Пока мы имеем дело с Арчи 1.0. Впрочем, который шлифуется, чтобы трансплантация произошла максимально бесконфликтно. И признаюсь тебе, дорогой Эберхард, эксперты из высоколобых уже пребывают в восторге, потому что многие вещи просто не приходили им в голову. Так что проект уже приносит дивиденды, пусть и не такие, на которые мы рассчитываем.