Две души Арчи Кремера (СИ)

У двери его встретил доктор Османов, флегматичный, насмешливо щурившийся пожилой человек. Он спросил у Арчи, как дела, сказал, что он отлично выглядит, в общем, как всегда. Доктор Густавссон передала Арчи ему и ушла. Наконец. Арчи все еще сердился на нее. И он жутко не хотел входить в те новые помещения, которые ему вроде как отвели теперь.

Но комнаты были куда больше, очень, очень красивые и удобные. Доктор Османов показал ему, что да как, спросил, нравится ли ему, предложил помочь освоиться. Как бы между прочим спросил: как провел день, как понравилось в лабораториях. Арчи не утерпел и шмыгнул носом.

– Давай я буду делать тебе массаж, а ты расскажешь, что тебе больше всего понравилось, – предложил доктор Османов. Голос у него был глубокий, теплый, отеческий такой, располагающий, и у Арчи покатились слезы; ему было жутко неловко, в конце концов, у него своя здоровская комната, даже две, и уголок, в котором стоит совершенно невероятный медиаюнит, а еще спальня, в которой стояла кровать в форме самой настоящей гоночной машины, и при этом Арчи все равно чувствовал себя неблагодарным. Ему было стыдно от этого, но злость упорно не уходила. Да еще и доктору Османову не хотелось признаваться, что ему не понравился этот переезд. Но доктор Османов начал массаж; он все задавал вопросы, и Арчи не утерпел и начал жаловаться.

В кабинете Ромуальдсена двое мужчин в форме смотрели подборку отдельных кусочков из одиссеи Арчи Кремера по центру в его первый официальный день в проекте.

– Сигфрид, – сказал один из них, – при всем моем уважении к тебе… к твоей прозорливости, – с сарказмом добавил он, – это едва ли годный материал для проекта. Мальчишка распустил сопли после простого вопроса.

– Мальчишка был оставлен один в центре, познакомился с двумя дюжинами людей, пережил переезд, а сопли распустил только в конце дня, – возразил Ромуальдсен.

– Неубедительно. Он не отличается четкостью внешнего проявления эмоций, насколько я могу судить. Кто его знает, когда он начал распускать сопли.

– Это тоже скорей достоинство, чем недостаток, Армин, – возразил Ромуальдсен. – Ты сам знаешь, сколько проблем возникает с неуравновешенными типами с ярко выраженными и лабильными реакциями. У этого мальчишки чего не отнять, так это выдержки.

Армин повернулся к своему спутнику. Вопросительно поднял брови, качнул головой. Спутник его сидел на диване, раскинув руки, положив ногу на ногу.

– Проводились комплексные опыты с биопротезами? – спросил тот.

– Разумеется, – негодующе воскликнул Ромуальдсен и поморщился. – Они применяются направо и налево, как будто ты не знаешь. Биокиберпротезирование уже лет пятнадцать как входит в стандартный объем медстрахования.

– Я не это имею в виду, и ты отлично это знаешь.

– Юрген, я отлично понимаю, о чем ты говоришь. Опыты с животными показали успешность технологий. Проблема в том, что если имплантировать резус-макаке конечность, внутренний орган и прочее, да даже искусственный глаз, можно достаточно объективно оценить успешность технологии. Мы видим это, видим, насколько эффективно макака пользуется протезом и прочая радость. В принципе, технологии по сохранению мозга живым вне тела тоже успешны. Нужны демонстрации материала?

Юрген пожал плечами, искривил губы, немного подумал и отрицательно покачал головой.

Ромуальдсен наклонился вперед, встал не без усилий, пошагал по кабинету.

– Дело в том, однако. – Он пожевал губы. – Однако дело в том. Видишь ли, физиологические параметры мозга читаются достаточно успешно. Это как раз и подтверждает, что мозг остается живым. В лаборатории того же Гужита отдельные экземпляры живут в течение месяца и больше. Более того. Лаборатория номер пять смогла создать отличный интерфейс для раскодировки нейронных импульсов и их последующей кодировки. Поэтому относительно успешно удается, скажем, подключить мозг макаки к протезу напрямую. Это тоже действует. В принципе биохимики не менее успешно толкуют показатели всех этих ликворов и прочей ерунды, чтобы определить состояние мозга, не преломленное через физиологию тела. Понимаешь? Но внятное представление о состоянии изолированного мозга макаки составить невозможно, потому что макака чисто эволюционно не в состоянии разумно отчитаться о своем состоянии. Для разумных отчетов нужны разумные существа. Эрго…

Он развел руками.

Юрген посмотрел на Армина.

– Сигфрид, – помолчав, сказал он, – это известно нам уже давно. Даже несмотря на то, что экспертные заключения, которыми ты пичкал нас последние годы, составленные исключительно мудрено, мы смогли понять примерно то, что ты только что соизволил рассказать нам простым языком. Вопрос в другом. Зачем тебе нужен именно этот проект, если, скажем, умный скафандр с модулями искина, если, скажем, экзоскелет для некоторых предприятий, – ухмыльнулся Юрген и посмотрел на Армина, – уже функционирует и поставляется серийно. В этом проекте нет необходимости как таковой.

Ромуальдсен шумно выдохнул и опустился в кресло.

– Ты филистер, Бенскотер. Всегда был и всегда будешь, – огрызнулся он. – Потому что в большинстве проектов нет необходимости как таковой. Потому что в этом проекте мы приобретаем чистейшие реакции, не замедляемые физиологией. Потому что мы можем создать тело с какими угодно функциями, далеко выходящими за пределы человеческих, а управлять ими будет все тот же самый надежный аналитический центр, лучше которого ничего до сих пор не создано. Не ты ли это говорил? Что самые мощные навигационные системы, имеющие центром управления искин, все равно должны надзираться человеком. А? – Ромуальдсен хлопнул руками по коленям. – Человеческий мозг, к моему прискорбию, все еще остается непревзойденным инструментом познания. А помимо этого – ряд функций этического контроля и цензуры, к примеру, ни в коем случае не стоит отдавать на откуп машин. Согласны? – он посмотрел на Юргена Бенскотера, на Армина Рейндерса и прищурился.

Юрген и Арми переглянулись.

– Я все-таки предпочел бы иметь этим самым… – Рейндерс указал на голоэкран, – кого-то более жизнерадостного.

– Да? – хмыкнул Ромуальдсен.

Он велел искину показать, что делает Арчи Кремер. Тот – сидел в своем кресле у медиаюнита и знакомился с ним. Он сосредоточенно изучал функцию юнита за функцией, пробовал оперировать виртуальными экранами; насколько можно было судить, когда у него получалось, он не показывал никаких эмоций. А когда не получалось, он плотнее сжимал губы и продолжал.

– Жизнерадостности у него явно поменьше, чем у твоих внуков, Армин. И несравнимо меньше, чем у твоих ретриверов, Юрген, – желчно заметил Ромуальдсен. – Зато дотошности хоть отбавляй. Кстати, Армин. Помнится, ты жаловался как-то, какую знатную истерику устроил твой жизнерадостный Илиас, когда его отправили в летний лагерь. А?

И он с торжествующим блеском в глазах кивнул в сторону экрана.

Бенскотер хрюкнул, давя смешок. Армин Рейндерс недовольно хмыкнул.

– Малец оторва, – согласился Бенскотер.

– Пороть его надо,– буркнул Рейндерс, вставая.

Ромуальдсен не позволял себе перевести дыхание. И торжествующий взгляд тоже попытался скрыть, уставившись на экран.

– Как долго будет длиться подготовительный этап? – спросил Бенскотер.

– Я рассчитываю на год. Возможно, с учетом личности Арчи, этот период сократится. Возможно, он вынужденно сократится и по причинам ухудшения его общего состояния.

Рейндерс и Бенскотер переглянулись. Рейндерс кивнул.

– Заглянешь к нам на кофеек? В конце следующей недели моя миссис устраивает свое дурацкое кофепитие, – сказал он.

– С удовольствием, – Ромуальдсен растянул губы в улыбке. Ему все-таки можно было торжествовать, раз уж великий Рейндерс зовет его в гости: с неудачниками его миссис возиться отказывается наотрез.

========== Часть 4 ==========

Душка и агедонист Эберхард Смолянин предполагал, что взявшись критиковать глас народа, который, как известно, определяет, куда ветер дует, для политиков с душонкой пожиже, он сует палку в гнездо с шершнями. Для него вопрос о том, как зваться государству, был совсем не принципиальным. Эберхард Смолянин не особо обращал внимания на такие мелочи – что там на официальных документах стояло над названием родного ведомства, которому он служил верой и правдой несколько десятков лет, было для него совершенно несущественно. Куда важней был сам принцип, из-за которого Смолянин – адмирал космофлота, заслуженный что-то там, почетный где-то там, кавалер такого-то ордена стольких-то степеней, всего и не упомнишь, пусть этим медийщики промышляют – пошел на конфликт. Как можно называть союз межгалактическим, если освоение своей галактики идет ни шатко ни валко? Добраться до Луны, создать Луну-2 и Луну-3 – ну ладно, к этому шло давным-давно. Об этом мечтали еще в замшелом девятнадцатом веке; каких только басен о возможностях человека на Луне не складывали. Основали. Смогли возвести кой-какие блоки – жилые, промышленные, нужное подчеркнуть. Выяснили, что в плане освоения самых разных энергий Луна – просто рог изобилия. Все хорошо, но как эту самую энергию на Землю транспортировать? Напряглись, выдумали оптическую трассу, соорудили невероятные приемники на Земле, обрадовались, потому что на ней вопрос нехватки энергии становился все более злободневным. И? Построили искусственные спутники, они же Луна-2 и Луна-3 – более дань тщеславию, чем необходимость; вбухали колоссальные бабки в эти два проекта. И – задумались: а использовать их как? Хорошо на Земле все еще оставалось много любопытных богачей и не меньше изобретательных шарлатанов. Придумали «антигравитационную омолаживающую терапию». Придумали «оздоровляющий эффект реликтового излучения», в дозированных, разумеется, дозах; просто надавили на любопытство, предложив искупаться в бассейне или попариться в сауне, наполненной паром из самого что ни на есть космического льда. Правда, кстати: поймали в ловушку совсем небольшую комету, а у ней кора – из алмазной твердости водного льда. Что характерно: вода полностью лишена органической жизни и всех ее следов, просто абсолютно. Примесь солей – тоже стремится к нулю, что-то вроде одной-двух молекул на квадратный сантиметр, если верить рекламным проспектам. Первые билеты в этот бассейн продавались на аукционах, еще когда сооружалась ловушка, их стоимость возросла в десятки тысяч раз. Часть доходов, разумеется, перераспределилась в государственную мошну этого самого союза. Но даже если допустить, что комета откололась в свое время от небесного тела в соседней галактике, а потом в веществе, которое с нее соскребли ушлые земляне, попарили свои телеса терральные же богатеи, заплатили за это звонкой монетой, на которую намеревается процветать союз, разве это делает его Межгалактическим? Да куда более продуктивное с точки зрения добывающей промышленности освоение Марса и Венеры разве делает союз Межгалактическим?