Путь Ассы. Ян (СИ)

- Ян - он, - снова буркнул Йван, отступая, - Лель это так – конспирация, - мужчина виновато на него взглянул. – Беглый он у меня.

- Беглый, значит? – прошипела ведьмачка, недобро щурясь. – И ты вот так вот… – девушка снова пнула мужчину кулаком в грудь, - на каждом углу… – рыжая, казалось, позабыв об объекте их с Хромым ссоры, грозно наступала на мужчину, - это Ян, и он беглый? – на этот раз магичка высоко подняла руку, потрясая кулачком у Йвана перед носом. – А ещё в дружине княжьей состоял, да грамоте обучался, околотень!

- Ну, я как бы не на каждом… – но на мужчину уже посыпалась тирада о том, что значит появление благословленного магически создания на землях Даарии, какая честь выпала простому деревенскому мужику, которому разве что орехи лбом колоть, а не о ком-то думать и заботиться, и что очень важно спрятать мальчика, пока его сила не раскрылась до конца, то есть пока он сам за себя постоять не сможет. Его не презрели и не убоялись. Его хотели защитить. Впервые кто-кто, кроме папы, хотел его защитить, видел в нем лишь дитя, хотя сложно назвать ребёнком того, кто ощутил на себе жар дыхания песков Тул, и ставил его собственную жизнь выше не только собственных идеалов, целей и стремлений, но и выше всего мира.

Магичка все ещё, распалившись, что-то толмачила задумчиво супящему брови мужчине, но Риверс не слышал слов, только ощущал, как вокруг неё вьется магия, но не мог увидеть её нитей, и, как оказалось, это причиняло нестерпимую боль. Он думал, что отречься от собственной силы будет легко, что задушить в глубинах своей души синее пламя – это всего лишь дело времени, и, похоже, самообманывался, считая, что ему это удается. Рядом с бетами, лишь единицы которых владели магией, его собственный Дар просто не находил отклика, разве что в природе, в шелесте трав, в звучании ветра, в пении лучей Деи на прозрачной глади воды, но он так редко покидал постоялый двор, что даже эти ощущения были приглушенными, словно и он все это время находился под непробиваемой толщей. Но, если вспомнить те несколько моментов… да хотя бы и йвановых злыдней или же Ледею… Ладно со злыднями он разобрался намеренно, сознательно используя силу своего пламени, но к провеснице лихорадки его потянуло, словно заговоренного, и Ян даже думал, что болячка обошла селение стороной, зацепив лишь несколько домов, потому, что он ей помешал.

Он помнил это искаженное, покрытое струпом лицо с беззубым ртом и оборванными губами, с глазами, которые запали в глазницы и клоками спутанных волос, которые торчали из-под большой шали. Помнил её руку – костлявую, измождённую, с сухой, потрескавшейся кожей и длинными пальцами-веточками, на которых завернулись ногти. Жуткое зрелище, но ещё более жутким был вой духа, который уползал из-под его ног, пытаясь сбить с себя синее пламя. А вот этого Ян не помнил, как в тумане. Его сила была опасной, бесконтрольной, и, похоже, все его попытки сдержать Дар были жалкими, ибо стихию можно задержать, но не обратить её вспять.

Ян отказывался это принимать. Отказывался от наследия. Фактически, он уже не имел права называть себя мольфаром, презрев Великую Мать и не став откликаться на её шепот, и не собирался препятствовать, если пламя начнет угасать. Но оно не угасало, а, казалось, наоборот, чем яростнее он сопротивлялся, чем сильнее хотел быть обычным, чем больше волновался за свое особенное дитя, сила магии которого уже сейчас выжигала на нем клеймо предмета жажды обладания, тем быстрее рос и крепчал его Дар. Кажется, юная ведьма ещё обмолвилась и о том, что он не полностью вступил в силу… Могло ли быть так, что ещё Навья была права? Могло ли быть, что ему только предстояло научиться видеть не только как маг, но и как мольфар?

Перепалка между двумя нарастала, а Ян словно падал в бездну. Мир вокруг сужался, делая центром своей круговерти мужчину и женщину. Краски блекли, темнея и сгущаясь, и только слабый радужный ореол пульсировал перед глазами, словно отметая ненужное и выбирая предопределенное. Фиолетовая клякса, выразительная, словно нарочито макнули кистью на белом полотне, и уже знакомое тепло, пульсирующее, согревающее и защищающее. Будто кладезь, от которой тянулись стебли с ещё не распустившимися цветами – цветами мудрости с сердцевиной истины. И Ян коснулся, всего лишь кончиками пальцев, чтобы почувствовать нежность скольжения закрытых лепестков по коже, а вместо этого в его ладонях раскрылись бутоны снежно-белых цветов, наполняя мир вокруг него дивными ароматами, красками и бликами, будто до этого момента он не видел и половины всего сущего вокруг себя.

Белоснежные бутоны в окружении листопада цвета корицы. Ян не сразу заметил эти хлопья листов, словно они появились позже, сперва мелкие, невзрачные, как мошки, с бледными прожилками и растерявшие свой цвет. Но сейчас, когда на нитях-стеблях благоухали бутоны, а магия, его и этого места в целом, звенела мелодией сотни колокольчиков, листья тоже приобрели очертания, налившись цветом. Словно все было связано. Первое стало причиной второго, и так далее, будто это цепь, точнее… словно не хватало только цепи.

Ян, даже на осознавая, что мир вокруг не реален, иллюзорен и фантастичен, подался веред, присматриваясь, ведь цепь, действительно, была. Правда, сперва он почувствовал её необходимость и неотъемлемость, а только после приметил потому, что она была слишком тонкой – цепочка из звеньев-зернышек, прозрачная как пар, но она была, едва-едва заметно мерцая алым. Заманчиво было бы за неё ухватиться, рассмотреть, прочувствовать, но стоило только Яну протянуть ладонь, как пальцы обожгло, пусть и не оставив след на коже, но словно опутав его руку мертвой, жаркой петлей. А после виденье растеряло свои краски, превращаясь в поглощающую темноту, в глубине которой парила лишь тонкая цепь, опутанная мелодией ранее не слышанного Яном голоса.

- Воды принеси, косолапый… - шептал кто-то, мелькая над ним размытой тенью, а после снова стало серо, словно он провалился в густой туман, плутая между его дымчатыми витками.

- Шнуровку ослабь на рубахе… - тем же голосом командовал кто-то, осторожно обтирая его чем-то влажным, неприятно скользящим по горячей коже, прикасаясь кромкой к пылающим губам и заставляя глотнуть терпкое, а в воздухе, между нитей, лепестков и листьев, кружил шепот звеньев, к которым он никак не мог дотянуться, раз за разом проваливаясь в темноту.

- Да у него животик!.. – такое удивление, срывающееся, но не надрывное, изумленное, восхищенное, искреннее, ощущаемое кольцами осторожных, нерешительных магических волн, которые пытаются пробиться сквозь тьму и холод, отделяющие его от мерцающей на горизонте искры. – Он что, в тягости? – тянуться вперед или же податься назад, упасть в темноту или же удержать свет в своих ладонях, цепляться за свое человеческое прошлое или же с гордо поднятой головой принять будущее мольфара – если бы хоть кто-то дал подсказку, какой из этих путей он сможет пройти достойно.

- А мне почем знать? – озадачено басит над головой, а он продолжает искать среди чужих нитей, красок и голосов то, что поможет ему уцепиться и не шагнуть за грань, поддавшись отчаянью и неверию, таки вырвавшимся из глубин его души и опутавшим тело кованными цепями.

- Давай, омежка… Давай… Дыши… – его раскачивали из стороны в сторону или же это он сам качался, порывался, стремился, тянулся, но так и не смог догнать эту цепочку, ускользающую и манящую одновременно. Ему и не нужно многое, просто понять, что это и зачем. Почему он видит, но не может прикоснуться? Почему снова слышит голос, такой знакомый, но и не похожий на тот, который пытался подчинить его себе ранее? Почему его собственное сердце замирает в то время, когда отчаянно пытаешь заставить его стучать, поддерживая сразу две жизни? Кто и почему сейчас рядом, заботясь? Кто своим требовательным голосом, то приобретая хрупкие очертания, то вновь превращаясь в слепящее белое пятно, заставляет его дышать? Почему синее пламя так мощно пульсирует внутри, скользя своими языками по всему телу, будто желает напитать собой каждую его клетку? Почему так не хочется противиться этой захлестывающей волне?