Quiproquo (СИ)

Не дав себе одуматься, Гарри отодвинул простенький стул и плюхнулся на твёрдую подушку сидения, выпустив шокированную неясыть и призвав перо с пергаментом. Пожевав кончик оперения, он неотрывно смотрел в глаза совы, которая, казалось, была глубоко поражена его непривычной активностью. Наконец, Гарри накарябал: «Ты - слизеринец, это я понял, но почему ты до сих пор не назвал своего имени?» и, свернув записку в плотный свиток, просунул в кольцо на лапке совы, наскоро ставя заклятие приватности. Неясыть хищно расправила крылья, готовясь его ударить, но не решалась, предпочитая агрессии резкие движения маленькой распушившейся головкой.

– Лети, красавец, – прошептал Гарри, совершенно не боясь его агрессивного вида и на эмоциях звонко чмокая кончик жёлтого клюва.

Сова как-то надтреснуто «гавкнула», нерешительно попятилась, а затем резко нырнула за окно. Спустя минуту её светлое тельце скрылось за поворотом замка.

Гарри рухнул в постель, даже не переодеваясь и со всё тем же широким оскалом на лице. Слизерин. В него была влюблена такая яркая личность - плевать, парень ли, или девушка, - и змеиный факультет лишь добавлял ей…

«Мандарина с сандалом», – пронеслась в голове совершенно непонятная Гарри мысль, и с ней же он уснул.

~~~//~~~

Опасения Гарри не подтвердились: Аноним не поменял манеры письма. На самом деле, всё стало даже хуже, чем Гарри себе нафантазировал: Аноним вовсе перестал ему писать. С того самого злосчастного письма в понедельник и вплоть до следующего четверга неясыть с серым конвертом больше не показывалась ни у них в спальне, ни в Большом зале.

Гарри тихо чах. Сначала он, конечно, бесился, потом смеялся, отмахиваясь от взволнованных друзей, а затем ушёл в себя. Парни лишь многозначительно переглядывались и молча накладывали на свои пологи Согревающее, потому что в их спальне теперь всегда было распахнуто окно.

Ситуацию осложняло лишь то, что все слизеринцы, будто сговорившись, избегали компании Гарри: то у них отработка, то дополнительные занятия, то ещё что-то чрезвычайно важное. Исключение составлял Блейз: он как подходил на переменах и перед общими занятиями, так и продолжал. Они обменивались парой ничего не значащих фраз, иногда смеялись над очередной его шуткой, порой сидели вместе на занятиях, но неминуемо расходились. Гарри даже начал подозревать Анонима в нём, но всплывшее в голове упоминание обоих родителей сразу вычеркнуло его из списка претендентов, который включал ррактически каждого слизеринца седьмого и восьмого курса обучения. Так, например, Гарри был уверен, что это не Булстроуд - та была лесбиянкой, о чём совершенно не стеснялась напоминать при каждом удобном (и не очень) случае, не Панси - она сама обменивалась совами с кем-то вне школы, из чего делала великую тайну и лишь загадочно улыбалась, и не ребята из Ильверморни - они в речи частенько использовали американский слэнг, а Аноним писал на безупречном «королевском».

Гарри почти не ел, плохо спал и, по совету Гермионы, грузил себя учёбой так, чтобы думать ни о чём другом не оставалось ни времени, ни сил, ни желания. И это спасало вплоть до выходных, когда тоска по таинственному слизеринцу разрывала душу Гарри в лоскуты.

Следующая неделя шла вдвое медленнее предыдущей, и Гарри не был уверен, что точно мог назвать день недели, когда к нему в очередной раз подошёл слишком радостный Блейз.

– Эй, Гарри, – горячая ладонь легла ему на плечо, и Гарри медленно обернулся, устало улыбаясь Блейзу. – Какие у тебя планы на завтра?

– На завтра? – заторможено переспросил Гарри. – А что завтра?

Блейз ухмыльнулся в истинно слизеринской манере, оглянулся по сторонам и наклонился к Гарри ближе.

– Мы старшими курсами решили не идти по домам на выходные и бахнуть вечеринку у нас в подземельях. Только Слизерин и его друзья. Алкоголь, танцы, опасные игры, – Блейз поиграл бровями и кивнул. – Ты как?

Гарри похолодел - он буквально чувствовал, как немели его пальцы, вцепившиеся в лямку сумки. Только Слизерин. Старшие курсы. Аноним. Его Аноним будет там, на этой вечеринке, и Гарри просто обязан быть там, тоже.

– Я… – он облизнул резко пересохшие губы, сглатывая хрипотцу голоса. Он не мог. Он не был готов. Он безумно хотел, но боялся до дрожи в коленях, так, как не боялся идти на ту «дуэль» в Запретный лес. Почему-то он верил, что тогда решится его судьба, а принять её было гораздо тяжелее, чем принести себя в жертву. – Прости, не смогу. Я всегда провожаю своих домой, ты же знаешь, – он слабо улыбнулся, тщетно пытаясь побороть резко вспыхнувшее головокружение. – А Невилл из попойки и бабушки выберет сам понимаешь, что, – пояснил он, внутренне спрашивая у самого себя - а правильно ли он делал, отказываясь от шанса?..

– Да ты приходи, как освободишься. Мы обычно отрываемся до последнего упавшего, – Блейз хлопнул его по плечу и подмигнул. – Мы всегда будем рады тебе и твоим друзьям.

Это было по-прежнему странно слышать. Гарри всё ещё ожидал, что кто-то из слизеринцев, наконец, возмутится присутствием в их компании Гарри Поттера (и, в принципе, кого-либо другого с другого факультета), но те были так искренне рады, что к ним относились просто по-человечески, и не кто-то там, а тот, кто подарил им шанс на нормальную жизнь, что Гарри осталось лишь пожамать плечами, улыбнуться и поверить.

Он ещё долго стоял на месте, сверля взглядом удаляющуюся широкую спину Блейза, а затем вздохнул и решительно опустил плечи. Арифмантика. Две пары. Она должна была быть больнее молчания… друга? Гарри сомневался, что ему достаточно было бы простой дружбы, узнай он личность тайного отправителя. Ему было всё равно, как тот выглядел, какого пола, расы и вероисповедания был, - важно было лишь то, что он был, был у него, был его - Гарри - человеком, и Гарри до безумия хотел повернуть время вспять и не писать той дурацкой записки, или же написать что-то другое. Что хочет увидеться. Что хочет говорить, а не писать. Что он в него, кажется, вл…

Арифмантика должна была быть больнее.

Должна была быть.

Но не была.

Вернувшись вечером в промёрзшую пустую спальню, Гарри первым делом проверил ветки дуба - пусто, как почти две последние недели, - а затем обессилено рухнул на постель. Под спиной что-то тихонько зашуршало о ткань, и Гарри сел, медленно разворачиваясь и натыкаясь взглядом на конверт.

Серый конверт.

Пульс ускорился за какие-то секунды. Гарри потянулся было к письму, но уже практически схватив пергамент, резко одёрнул руку. Он встал, магией запечатал окно, переоделся и, по-турецки взгромоздившись на кровать, задернул полог, - ритуал чтения писем от Анонима. Ритуал, который он уже почти забыл.

«Она напоила меня своим отвратительным огневиски, и это единственная причина, почему я пишу тебе снова.

Я облажался. Я так сильно облажался, но это всё твоя вина. Этот твой идиотский хвост, из которого всё равно торчат пряди, практически толкающие меня на грех. Этот дурацкий смех, от которого внутри всё дрожит в резонансе. Придурковатые глаза за невыносимыми очками, которые нестерпимо хочется сломать, расплавить, да что угодно - потому что это мой единственный шанс увидеть поволоку в твоём взгляде. Это ты, всё это ты, ты убил мою бдительность своей добротой и улыбками, касаниями и разговорами.

Я ненавижу всё это. Ненавижу тебя, Гарри. Ненавижу себя за то, что и сам не верю этой строчке.

Я хотел тебя весь вечер. Полдня смотрел на веселящихся друзей, а представлял тебя.

Как ты закусываешь нижнюю губу, тут же проходясь по ней языком, - почему, ну почему это не мои губы?

Как накрываешь губами горлышко бутылки, - необычайно эротичный жест, не считаешь? Ты всегда запрокидываешь голову, когда пьёшь, и так работаешь горлом, что мне буквально приходилось бить себя по бедру, чтобы не подойти и не впиться в него поцелуем.

Как ты запускаешь пальцы в волосы, больше не скрывая шрама - ты вообще можешь себе представить, сколько раз я дрочил на этот шрам? Хотя знаю, - не можешь. Как знаю и то, что это не нормально. Всегда знал, но ничего не мог с собой поделать.