Герой не твоего романа (СИ)

— Точно! — обрадовался Хёкдже. — И посмотрим, как папа его на место ставит. Ух, класс, давно мечтал об этом!

— Давай предложим отдать его Хангену, — шепотом посоветовал Донхэ. — Чтобы отодрал предателя.

— А как насчет меня? — спросил Леонид, вклиниваясь в беседу братьев. — Я бы с удовольствием наказал эту сволочь. Если ваш отец прикажет ему не сопротивляться…

— Поддерживаю эту идею, — бесстрастно отозвался Ханген, который молча, скрестив руки на груди, наблюдал за нежностями между Хичолем и Настей. — Смертный бандит, вероятно, не погнушается приближенным могущественного древнего вампира, а вот я не имею никакого желания заниматься сексом с подобной швалью.

— Все идем за мной, — закричала счастливая Настя. Она отлепилась от Хичоля, но продолжала держать его за руку. — У нас две машины, на одной Леонид приехал, на другой — я.

— Ты еще и водишь? — Хичоль чмокнул девушку в щеку. — Вот это умница! Мальчики, Ханни, мы отправляемся к Никите Сергеевичу, о котором я вам рассказывал, чтобы выразить ему свое почтение и поблагодарить за помощь.

— Это же я помог, — обиделся Леонид. — Почему ты мне почтение не выражаешь?

— Настенька, солнышко, — тихо сказал Хичоль, уже направлявшийся вместе с девушкой к выходу из больницы. — Мои мальчики ведь не такие же, как этот моральный урод?

— Нет, оппа, ты чего! — Настя оглянулась назад через плечо: все трое «папиных сыночков» вышагивали рядом, а верный слуга шел поодаль. — ЫнХэ — лапочки, хоть и балбесы, а Лёня наш — извращенец, садист и трус.

— Прямо на сердце легче стало, — улыбнулся Хичоль, прижав ладонь к своей груди. — В таком случае, выражу Никите Сергеевичу не только почтение, но и соболезнования.

Хичоль попросил Настю и своих сыновей подождать в машине, пока он будет беседовать с наркодилером. Хёкдже и Донхэ, обиженные недоверием к своим персонам, согласились и стали вполголоса поливать грязью всех подряд, с особенным удовольствием проезжаясь по Чанмину и Хангену.

— Парни, а за что вы их так ненавидите? — поинтересовалась Настя, встав коленями на водительском сидении и повернувшись лицом к вампирам. — Ладно, насчет Минни я понимаю. Он предал всех. А Ханни за что?

— Чанмина мы ненавидим, потому что папа его любит, — поправил ее Хёкдже. — Вот и сейчас: я бы на папином месте оторвал засранцу две руки, чтоб еще уродливее меня стал, и оставил так на годик-другой, запретив отращивать конечности. А папка в лучшем случае отругает его и прикажет голодать пару недель. Хоть бы, в самом деле, ваш Леонид его оттрахал, как душе угодно.

— А Хангена мы недолюбливаем, потому что он спит и видит, как бы папу раком поставить, — подхватил Донхэ. Настя недовольно цокнула языком. — И еще — ну видела же ты его, с ним вообще разговаривать невозможно! Если бы двенадцать веков назад делали киборгов, я бы сказал, что он — один из них. Но киборгов не было, а были пафосные бесстрашные охотники на вампиров, и есть поганый слушок, что он когда-то убивал нам подобных, а потом папа сделал его своим слугой. И вот типа поэтому он такой непрошибаемый: сделает морду кирпичом, а в душе страдает, потому что уже кучу веков наступает на горло своим принципам и любит того, кого ему следовало жестоко убить.

— Да, слышал такое как-то раз, — подтвердил Хёкдже. — С Мином проще хоть в том плане, что он обычная подзаборная шавка: никаких тебе загадок, весь как на ладони, падла бессовестная. Не люблю загадочных, бесят.

— Братец хотел быть таинственным вампиром, а сам получился лошариком, — сообщил Донхэ, потянувшись к Насте. — Вот и злится на всех, у кого имидж круче.

— Да ты еще больший лошарик! — обиделся Хёкдже.

— Зато я красивый, — гордо улыбнулся Донхэ.

— А я, значит, пугало? — Старший из братьев начал выходить из себя.

— Не пугало, но я покрасивее буду. — Донхэ взялся изучать ногти на своей левой руке, не удостаивая Хёкдже, таким образом, ни единым взглядом.

— Смешные вы, ребята, — оценила их Настя. — Если надо будет — с удовольствием стану вашей мачехой.

Братья мгновенно забыли о разногласиях и с безысходностью в глазах посмотрели друг на друга.

— Отец теперь делает все, что скажет Чанмин, — объяснял Леонид, провожая Хичоля и Хангена в дом Никиты Сергеевича. — И еще на меня огрызается, если я возражаю! Мы очень рады, что вы здесь. На вас — вся надежда. Только я не знаю, как отец сейчас отреагирует… Он же слуга Чанмина. И… он тебе тоже подчиняется, правильно я понимаю? Но ты же не станешь ему приказывать?

— К сожалению, я не могу этого делать, — ответил Хичоль, качая головой. — Вассал моего вассала — не мой вассал. — Он толкнул дверь в гостиную, где Никита Сергеевич как раз приятно коротал время в обществе своей молодой жены, и поприветствовал возмущенных супругов учтивой улыбкой. — Поэтому я запрещаю своим слугам иметь собственных слуг. У Чанмина такой запрет тоже был. Но в тот момент, когда он укусил этого человека и впрыснул в его жилы свой яд, меня фактически не существовало. — Хичоль прошел в гостиную, словно был здесь хозяином, и занял кресло напротив дивана, где устроились Никита Сергеевич, его жена и их персидская кошка. Ханген встал за спиной господина. — Так маленький предатель легко ослушался приказа.

— А ты кто? — Никита Сергеевич поднялся, скрестив руки на груди. — Кто тебя сюда пустил? Почему ведешь себя так, как будто меня здесь нет?

— Папа, его я привел! — бодро объявил Леонид, влетая в гостиную. — Это Хичоль, хозяин Чанмина, который его приструнит! Он запретит ему приказывать тебе!

— Лёня, дебил! — рявкнул Никита Сергеевич. — Я что сказал про Чанмина? Это — хренова убогая тварь, которая живет только благодаря мне, но теперь он мой господин и я никому не позволю причинить ему вред! Забирай отсюда этого смазливого педрилу и можешь вставить ему во все дырки, разрешаю!

Хичоль указал на себя пальцем и, благожелательно усмехнувшись, сказал:

— Грубо. Да и ваш сын, должен признаться, не совсем в моем вкусе. Пожалуй, воздержусь от предоставления ему доступа к моим, как вы выразились, дыркам.

— Папа, ну как ты не понимаешь? — Леонид подошел ближе к отцу. — Хичоль избавит тебя от господина, ты станешь свободным! Может, он даже не просто запретит ему, а убьет. Правда? — Леонид повернулся к Хичолю и с надеждой взглянул на него. — Ты ведь можешь убить его, раз он нарушил твой приказ?

— Да, я убью. — Хичоль задумчиво сцепил свои пальцы в замок и, закрыв глаза, опустил голову. — Придется. И даже не могу сказать, что мне жаль.

— Только попробуй, — зарычал Никита Сергеевич, обнажая клыки: ему нравилось так делать, потому что он считал это эффектным. — Мы теперь — одна команда!

Хичоль улыбнулся и мягко произнес:

— Я должен убить. Но не Чанмина.

Он открыл глаза и устремил пронзительный взгляд на Никиту Сергеевича, которого тут же объяло яркое пламя. Он бросился на Хичоля, и тот, не чувствуя жара от порожденного им огня, схватил его за шею. Несмотря на разницу в габаритах, древний вампир легко поднял новичка над полом и держал на вытянутой руке, наблюдая, как тот сгорает заживо. В это время Ханген, не дожидаясь указаний, одним ударом проломил череп Леониду и, завладев его пистолетом, застрелил прибежавшего на визг Кристины охранника, следом за которым, отправилась и сама жена наркоторговца. Когда Хичолю надоело смотреть на мучения Никиты Сергеевича, он бросил его на пол, предоставив заботам Хангена. Две пули — в сердце и в голову — лишили Чанмина одного из слуг.

— Сил не остается, — признал Хичоль, потерев пальцами виски. Гостиная превращалась в один большой костер, который должен был стремительно расползтись по всему дому и уничтожить его. — Я давно не устраивал приличных пожаров.

— Вам помочь? — обеспокоенно спросил Ханген, готовый поддержать гоподина.

— Нет, все в порядке. Не такая уж я и старенькая немощь. — Хичоль наклонился над Леонидом, окунул два пальца человеческой левой руки в кровь на его голове, поднес их к своему рту и лизнул. — Все-таки он не трахнул меня. Приятно это знать. Но потрогал везде, где мог… Чертов больной извращенец. Так ему и надо. Молодец, Ханни.