Герой не твоего романа (СИ)

Остальные же вовсе не думали, что им достался слишком большой кусок счастья. Например, Кюхён, как ни прикидывался безразличным и вновь познавшим дзен, с каждым днем лишь отчетливее осознавал безнадежность своего положения. Тяжело, когда твоя любовь безответна; ужасно, если предмет воздыханий состоит в отношениях с кем-то еще; а если эротический беспредел с участием твоего единственного творится прямо у тебя на глазах — то это настоящая катастрофа. По ночам, лежа без сна на чересчур мягкой для него кровати, монах старался не думать о совместном времяпрепровождении вампира с оборотнем и терпел ожидаемое фиаско. Утром же, встречая Хичоля где-то в особняке или на прилегающей к нему зеленой территории, Кюхён не мог отделаться от мысли, что этим телом недавно овладел другой мужчина. Это было непонятное, постыдное и почему-то будоражащее чувство. Губы, припухшие от грубых поцелуев, кожа, еще явственно помнящая настойчивые ласки, все остальное, о чем у немного просвещенного монаха теперь плохо получалось не думать… И обязательно — маячащий где-нибудь неподалеку Юно, который всем своим видом демонстрировал, как он доволен. Кюхён испытывал нездоровое возбуждение, думая об этих двоих, и ошибочно принимал свой интерес за смирение гордыни и ревности, пока не понял, какое это на самом деле извращение. Пожалуй, Ючон, когда Джунсу не ночевал дома, вел себя правильнее: закатывал рукава и грозно говорил: «Не, я этой суке Рамону скоро ноги оторву. Хуй ли он, морда мексиканская, все к Су лезет?!» А Кюхён, видите ли, с трепещущим сердцем пытался угадать, как прикасался к Хичолю Юно… «Я обезумел, » — печально догадался Кюхён и в наказание на целых два дня лишил себя пищи, оставив в рационе только воду. Когда Хичоль об этом узнал, он сварил овсяную кашу и сам стал пичкать ей Кюхёна, треснув его ложкой по лбу за оказанное сопротивление. «Уж не знаю, что там у тебя — просто пост какой-то начался или это способ самоистязания, — ворчал Хичоль, вытирая губы ошарашенного монаха салфеткой после насильственного кормления, — только чтоб я такого больше не видел!» Кюхён растаял от такой заботы и на следующий день уехал в город, где приобрел подвеску с капелькой из горного хрусталя — вовсе не потому, что жалел денег на драгоценности, а из-за магических свойств камня, который, как считалось, уберегал раскаявшуюся нечисть от новых злодеяний.

— С днем рождения, — сказал Кюхён, протянув Хичолю коробочку с подарком.

Вампир был приятно удивлен: до этого его поздравил только господин, дав подарочные карты из трех бутиков.

— Спасибо, Кю, ты прелесть, и фиговинка милая, — улыбнулся он, надевая подвеску. — А как ты узнал?

— «Википедия», — объяснил Кюхён, который теперь прилежно учился использовать все блага цивилизации. — А если просто вводить в Google твое имя, то система предлагает узнать все о твоих девушках, гей ты или нет и какие у тебя пластические операции. — Хичоль пренебрежительно помахал рукой. — Кстати говоря, в этом амулете я заключил человеческую ауру, которая затмевает твою, темную. Так даже те, кто ощущает проклятых… прости, пожалуйста… кто ощущает вампиров, будут думать, что ты — человек.

— Зашибись, — оценил Хичоль, взяв хрустальную капельку двумя пальцами. — Но, вообще, полезная хренька. А то тут в Мексике всякие потомки индейских шаманов околачиваются, и они на меня косо смотрят.

— Ты этого не заслужил, — подсказал Кюхён, зачем-то отвешивая легкий поклон.

— Уничтожил я все твои предубеждения против нечисти, — улыбнулся Хичоль, потрепав его по волосам.

— И еще я хочу заказать торт, все, кроме меня, смогут его поесть, — еще больше воодушевлялся монах. — Я читал, как в этом мире принято. Купил свечки, ровно тридцать…

Хичоль шлепнул его по губам.

— Цыц! — пригрозил он, мигом помрачнев. — Я тебе натыкаю тридцать с лишним свечек в торт! Девятнадцать, понял? И чтоб ни одним огарком больше!

— Глупо не гордиться своим возрастом, — ответил Кюхён. — Прожитые годы даруют мудрость.

— Угу, если речь идет о каких-нибудь монахах с твоей Хреновой горы, — заметил Хичоль. — А в моем случае — только те пластические операции, про которые ты из скромности наверняка даже читать не стал.

Но Джунсу, безусловно, приходилось труднее всех. Он словно очнулся от действия каких-то сильных наркотиков и начал понимать, что все хорошее было лишь следствием искажения восприятия: усеянный цветами луг оказался грязным ковром, ярко светящее летнее солнце — люстрой с разбитым плафоном, а прекрасный юноша, решивший познакомиться, — сварливым стариком-соседом, который пришел с просьбой сделать музыку потише.

Во-первых, Джунсу было стыдно за собственную доверчивость. Никто из окружающих на самом деле особенно не шифровался — часто даже в их разговорах мелькали прямые указания на то, кто есть кто. Юно в его присутствии спокойно называли «волчьей мордой» или «герцогом», а Ючона — «майором» и «пришельцем». Джеджуна он однажды утром увидел с пластырем на шее; тот, готовя завтрак, встретил на кухне Кюхёна, заметил на его руке повязку, посмеялся, что ночью «оба одновременно проголодались» и поинтересовался вполголоса, почему Хичоль кусает не в шею. «Это слишком напоминает любовные ласки, — ответил Кюхён. — А у нас не такие отношения, я лишь помогаю ему питаться без причинения вреда посторонним.»

Более того, никто и не пытался играть тех, кого он знал. Это были совершенно другие люди, и теперь он до тошноты четко понимал это. Джеджун. Его друг осознал свою сексуальную ориентацию еще в пятнадцать и всегда открыто говорил о ней, хотя встречал неприязнь со стороны зараженных предрассудками соотечественников, и поддерживал каждого, кто оказался с ним по одну сторону баррикады. Помог он когда-то и Джунсу, который сперва стеснялся интереса к мальчикам. Более того, начав встречаться с Юно, он пришел к его родителям и выдал столь пламенную тираду о возвышенности их однополых чувств, что даже отцу пришлось смириться, а уж мать и вовсе дала благословение. Сейчас же Джеджун работал в модном журнале и был известным блоггером, который убедительно отстаивал права ЛГБТ-сообщества, а его главной особенностью был упор на возможность соблюдения моральных ценностей геями и лесбиянками. В самом деле: пока его ровесники меняли партнерш, как перчатки, и уже двух-трех девушек загнали в центры планирования семьи на аборты, Джеджун много лет был только с Юно и всячески оберегал младшего братика от опрометчивых поступков. Но что же видел Джунсу вместо этого энергичного мужчины с активной гражданской позицией, здоровым интересом к сексу с постоянным партнером и твердыми убеждениями? Он видел замученного жизненными невзгодами и не верящего свалившемуся на него счастью человека, который стеснялся своей природы, внешности, возраста и всего, чего только можно. Этот человек был застенчивым, покладистым, тихим. Он никогда не стал бы отстаивать права тех, кого порицало общество, — для своего мира он был только неудачником, но никак не «извращенцем». И, главное, Джунсу видел… женщину. Стоило абстрагироваться от сходства с лучшим другом, как художник понимал, что это — несчастливая, но добрая, сильная духом, самоотверженная и наивная не по годам женщина. «Нет-нет, не трогай эту колбасу! — всполошился как-то раз Джеджун, отнимая у него продукт. — Она уже испорченная! Я просил Ючона выкинуть, когда он за нее взялся. Глядите, обратно в холодильник сунул. И, кажется, полбатона съел, ну кто бы еще додумался… Дай выброшу, беда с вами.» В этот момент Джеджун так напоминал ему двоюродную сестру, нервную «старую деву», что он едва ли не одинаково брезгливо отмахнулся как от колбасы, так и от него.

Далее. Чанмин. Где был тот забавный, милый и немного капризный ребенок, который любил интересные фантастические фильмы, вкусную еду, безобидные шутки над хёнами и своего одноклассника? Ответ напрашивался сам собой: в квартире журналиста. Здесь же, в особняке, находился взрослый, самостоятельный человек, самоуверенный до наглости, но при этом явно что-то скрывающий. Ел он немного (кровь явно была важнее), кино предпочитал литературу, а его манера общения коробила Джунсу — это был какой-то сумасбродный коктейль из едких подколов, демонстрации своего интеллектуального превосходства и откровенных попыток подлизаться. Последнее особенно касалось…