Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

- Понятно! – Кит закатил глаза.

- И ещё ели там сало с чесноком. Пальчики оближешь! И брага, конечно! – С видом бывалого алкаша махнул свободной рукой Сольвай.

- Да, натурально! Теперь в банях такое подают? – Андрис не знал, злиться или смеяться.

- Не обращай внимания! – мурлыкнул Сай. И принялся суетливо засовывать гитару между сидением и иллюминатором, почти рухнув на кресло в середине ряда. – Готово! Скажи пилоту, можем ехать!

- Я с тобой ещё не закончил, шеф! – Андрис склонился и приблизил лицо к уху гуляки. – Наркота? Алкоголь и бордель, судя по запаху… Нет, – поправил он сам себя, – скорей, помойка. Что происходит? Так ты скоро докатишься и до…

Но Сай, кивнув, уже достал из кармана куртки какую-то бумажку и продекламировал вслух:

- Вот и бред, привет, братишка!

- Что-о?

- Не «что», а откуда? Не я писал, точно! Или не помню.

И продолжил:

Тёплый морок, жаркий сон.

Недочитанная книжка:

Эльфы, сказочный дракон.

Рад тебе, гонец из детства, Пуховой простудный рай, Где-то шепчет по соседству Голос милый: “Засыпай...” Мне кладут в постель игрушку, Кот пушистый дышит в шею, Мёд и чай в узорной кружке, Шалью кутают теплее. Руки бабушки порхают, Подтыкая одеяло, Лоб мой потный утирают, Я прошу: «Прочти с начала...» Замок древний, лес дремучий. И меня уносит в сон незнакомый рыцарь в латах. В небо в радугах и тучах Скачет, скачет конь крылатый.

- Ой, что-то спать расхотелось! – закончил он.

Бюлов покачал головой и тихо отошёл на своё место. А Сай начал озабоченно шуровать у себя в сумке – захотелось срочно записать что-то важное, неотложное! – однако был остановлен милой девушкой в красном пиджачке, которая с непонятными целями склонилась к нему и вдруг защелкнула на саевом животе мерзкую холодную железячку… «Плевать! Так, дневник! Где же он?» – Сольвай был в растерянности, но, недолго думая, схватил какой-то проспект из боковой сетки на ручке кресла и начал писать, периодически поглядывая в иллюминатор…

Белые блёстки звезд,

Синие сполохи счастья, Света и чувств перехлёст... Точки-тире дорог вслед за полётом мчатся. Трудится не спеша, Скоростью скорость гаси’т, Боинга грузная туша, но свободна душа! На шее осколок темницы висит. Так, рядовая стекляшка...

Он писал, то очень быстро, почти неразборчиво, сглаживая слова в одну витиеватую линию, чернильную тесьму, то замирал или начинал, предаваясь глубоким раздумьям, выписывать буквы, словно в ученической прописи – и перечеркивал, выстраивая строчки; опьянение медленно отступало, не оставляя никакой тяжести и мути… Всё проходит, всё, но самое важное остаётся, навсегда… Настроение было восхитительным и лучезарным, как в детстве на Рождество у бабушки, он даже слышал как она играет для него, шестилетки, простенькую «Ель» Сибелиуса… Сай не летел в пузатом Боинге, а плыл на светлых облаках из фрагментов воспоминаний… И предчувствие ещё большей радости переполняло его. Вздохнув (так вздыхают по-настоящему счастливые люди, только начавшие осознавать всю остроту своего счастья), он закрыл глаза, бросив последнюю строфу недописанной, и даже не заметил, что напротив его кресла сидела, сжавшись в комочек, Матильда Вантуле и, прижимаясь лбом к холодному стеклу иллюминатора, тихо, но горько плакала…

…………………………………………………………

(1) Частушки, будем считать, что народные)), хулиганская песня Сая – авторство jozy, далее использованы фрагменты замечательных советских песен: «Идёт солдат по городу» /авторы: М. Танич и В. Шаинский/, «Я люблю тебя, жизнь» /К. Ваншенкин и Э. Колмановский/, «Вот кто-то с горочки спустился» /композитор Б. Терентьев/, «Авиамарш» /П.Герман и Ю.Хайт/, «Бери шинель, пошли домой» /Б. Окуджава и В. Левашов/, «На поле танки грохотали» /народная/. Банщик Иван, рождённый в СССР примерно в 1935 году, именно этим песням отдаёт предпочтение.

(2) Но пасаран – Они не пройдут! — лозунг, выражающий твёрдое намерение защищать свою позицию, символ антифашистского движения и борцов с реакционерами.

(3) Шоу должно продолжаться,

Шоу должно продолжаться.

Моё сердце разбивается на части,

Мой грим, наверное, уже испорчен,

Но я продолжаю улыбаться. (The Show Must Go On. /Queen/)

(4) – Неа!.. Я не лечу! (датск.)

====== Глава 19. Consortium omnis vitae ======

19-1

Улетали из Калифорнии Мотыльки странно... как бы вылупившись для чего-то нового и неизвестного из кокона прошлой жизни. Некоторые из них (собственно, наверное, все) — повзрослев или изменившись... В группе явно сдвинулись акценты: Кит и Джимми, наконец-то, точно стали парой; Бамсе оказался суетливым и не в меру дотошным “по хозяйству”— полностью взял под контроль матчасть коллектива, и прекрасно справлялся; Гуль перестал вроде не только колоться, но и пить, а сейчас вообще (впервые такое!) с ребятами летела только его гитара... У иллюминатора сидела в джинсиках и простом джемпере безкаблучная Мати и давилась всхлипами, глядя на огни покидаемого Лос-Анжелеса... Пьяный Сай вызывал у друзей особую тревогу: выглядел так... будто всю ночь трахался с, по крайней мере, тремя виагровыми профессионалами, но был расслаблен и весел... Что творится?..

По влажной утренней трассе катил «на автопилоте» голубой блестящий Гиперион — его водитель почти не различал дороги, то и дело поглядывал в небо. Что он там ожидал увидеть? Огни самолёта, уносящего его любимого мальчика далеко-далеко? Наивный...

«Наивный, — вертелось в голове у Гарри. — Какой же я наивный. Полагал, что всё контролирую. До этого так и было, всегда. С Джинни расстались легко, ну, как минимум, цивилизованно, так, кажется, это называется? С Вудом... Я же думал, что люблю их. Почему нет? Просто кричать об этом совершенно не хотелось... Заблуждался? Не знаю... Эта самая любовь бывает, оказывается, такая разная: маленькая и большая, повседневная и праздничная, спокойная и болезненная, раздражающая, колючая, напряжная... Бывает такая, о которой хочется кричать! И когда она приходит, понимаешь, что всё прежнее — кофе с коньяком, а настоящий коньяк — вот он, только сейчас ты его распробовал, чистый, горький, вкусный, тёмно-янтарный, обжигающий, и теперь запомнишь его вкус на всю жизнь...» Не то чтобы Гарри сильно любил коньяк, но вот такое странное сравнение пришло ему в голову... Он даже почти крикнул: «Я люблю Скорпиуса Малфоя!», — так хотелось это сделать! Прямо на скорости, над океаном, сообщить о своих чувствах небу, горам, потерявшемуся в черноте горизонту... Но в последний момент, то ли испугавшись мальчишеского порыва, схожего с безрассудством, то ли закашлявшись от ветра, то ли ослепнув на мгновение от света встречных фар, Гарри передумал и лишь тихо прошептал... тихо, но внятно:

— Я люблю тебя, Скорпи...

И удивился, как приятно это говорить...

*

Юный капитан Аладдин, приведя «Дар» в порядок, аккуратно поставил яхту в переполненную марину и пришвартовался «валетом», спускаться на берег пришлось через соседнее судно.

Подходя к дому, на террасе виллы он увидел плавающий в воздухе огонёк сигареты — Джеймс не спал, курил.

— Проводил Мати? В смысле, в такси и прочее?

— Конечно, доставил твою фею в целости и сохранности и на прощанье платочком помахал. Прочего не успели.

Тщательно, но не особо успешно сдерживаемая злость Джеймса, маскируемая под пошлость, всерьёз озадачивала...

— А чего не спишь? — Альбус валился с ног от усталости, однако братское чутьё подсказало, что он сейчас очень нужен Джеймсу, — пришлось плюхнуться без сил на плетёный диван.

— Рыжая за нас двоих отсыпается. Из-под двери аж розовые пузыри идут, как пар на сцене у «Мотылей»... Хорошо бы скорей из этой тухлой Америки домой уже вернуться.

— Почему тухлой? Интересная страна, отличные каникулы, и... здесь я познакомился с Мати...

— Да уж, это повод поставить крестик на статуе Свободы! Или поссать на угол Белого Дома. Слабо?

— Рассказывай уже, — совершенно не обидевшись, чувствуя, что старшенького серьёзно колбасит, сказал Альбус и приготовился поработать жилеткой: выслушать очередную историю Дона Дж-уана Тенорио (1) про разочарование в любви вообще, в интимных отношениях в частности и в женской (разумеется, моложе двадцати) половине человечества.