Герой не твоего романа (СИ)

— Я арестован, детектив? — шепотом спросил Чанмин, наклонившись к уху омеги.

Джеджун резко приподнялся, сонно хлопая глазами.

— У вас есть право хранить молчание и спать рядом, — пробормотал он, признав в госте своего любимого и снова кладя голову на поверхность кровати. — Все, что вы сделаете, будет расцениваться как попытка помешать человеку отдохнуть.

— У тебя завтра выходной, ты и так уже много сделал для этой фирмы, — сказал Чанмин, переворачивая Джеджуна на спину и залезая на кровать. Омега, даром что наполовину спящий, сопротивляться не стал и обнял вампира, начиная гладить его по спине. «Сейчас окончательно проснусь, » — подумал он, зная, что все равно не сможет устоять против ласк Чанмина. И оказался прав: вампир взял его на полу, перед большим зеркалом на двери шкафа. Как бы Джеджун ни старался смотреть в другую сторону, взгляд сам возвращался к порнографии в его собственном исполнении. Странно и очень стыдно было видеть себя в неприличной позе и голым, но зато Чанмин «со стороны» казался омеге еще более прекрасным.

— Извращенец, ты такой извращенец, — притворно жаловался потом, уже в постели, Джеджун, от души тиская вампира.

— Кто-то же спать хотел, — напомнил Чанмин, хитро улыбаясь.

— С тобой я чаще хочу спать в другом смысле, — задорно ответил омега, укладывая голову на его грудь. — Ты меняешь меня, я сам себя не узнаю.

— О, я наконец-то пробудил в тебе сексуальность, — засмеялся Чанмин, взъерошивая волосы Джеджуна. — Не зря вампиры считаются самой эротичной нечистью.

— «Наконец-то»? — Джеджун снова сделал вид, что обиделся, и, поднявшись, приблизил свое лицо вплотную к лицу возлюбленного. — Ты опять о моем возрасте?

Чанмин положил ладони на талию Джеджуна и заставил его оседлать свои бедра. Омега больше не мог дуться, даже в шутку: он испытал новый прилив желания.

— О своем возрасте говоришь только ты, — заметил вампир. — А за то, что так загоняещься по этому поводу, сейчас опять будет поза «девочка сверху». Учись… мелочь.

Утром Чанмин ушел первым. Джеджун нашел на дверце шкафа записку следующего содержания:

«Дела займут немного времени, к полудню буду дома, и мы с тобой проведем время вместе. Кстати, о твоих переживаниях… Дже, помни: омег тут больше нет, ты у нас как бы к мужчинам относишься, они в тридцать-тридцать пять лет только „в самом расцвете сил“. К тому же, ты красивый (не спорь, бестолочь!) и выглядишь моложе своих лет. Ну, а вообще… Не знаю, как ты к этому отнесешься, но я мог бы сделать тебя вампиром. Тогда до глубоких мимических морщин и климакса у тебя точно не дойдет.

P.S. Тебе идет костюм полицейского.

P.P.S. И некоторая сексуальная раскрепощенность — тоже. Но не переборщи. Мне очень нравится застенчивый и мило краснеющий Джешка. Беру свои слова назад. Тебя вовсе не хочется помучить. Хочется тебя защищать.»

Джеджун прижал записку к груди, радостно запищал и упал на кровать, по которой стал от переизбытка чувств кататься, словно влюбленная девочка-подросток. Все его привыкшее к грусти существо ликовало и пело. Когда-то он сомневался в себе: может быть, его жизнь складывается столь тоскливо, так как он сам настроен только на плохое, не умеет быть счастливым, ведь страдать на самом деле проще, чем всегда оставаться оптимистичным? Психологи же часто так говорят: если у вас не складывается личная жизнь, если все дни — одинаково серые и ничто не приносит настоящего удовлетворения, то виноваты вы сами и ваше отношение к жизни, а вовсе не злая судьба или окружающие люди. Теперь Джеджун знал: его сердце создано для любви, а губы — для поцелуев, и улыбаться ему куда проще, чем плакать. Стоило только вырваться из привычного мира и найти «прекрасного принца», как все, что было упущено еще в юности, он получил с лихвой. Джеджун теперь действительно чувствовал себя намного моложе. Записочки на холодильнике у всех на виду и костюм из секс-шопа — это, наверное, было только начало.

— Я люблю тебя, Чанмин, — прошептал Джеджун, целуя записку.

Правда, вспоминать предложение стать вампиром он не стал. Это был слишком серьезный шаг в неизвестность, чтобы человек, за много лет привыкший к рутине, легко принял подобное решение. С него и так достаточно было перемен.

Надо заметить, что начатая Джеджуном «холодильниковая эпопея» продолжилась благодаря Хичолю, который смеха ради последовал совету своего господина. Однажды утром он прилепил под магнитик сообщение: «Уважаемый герцог Кентерберийский лягается во сне; делаю вывод, что он осел.» Юно себя так во сне не вел и понял, что его дразнят. Ответил он в том же духе: «Прелестный, но недостойный г-н Ким Хичоль, в свою очередь, пускает слюни на подушку; смею предположить, что он бульдог. Следует ли мне постелить для него коврик у двери?» Хичоль оценил ответное хамство и даже обратил внимание на комплимент в свой адрес. Следующим на холодильнике появилось его послание: «Прошу прощения! Герцог — не осел, а жеребец.» Юно растаял и каллиграфическим почерком вывел практически признание: «Я догадался: наш обворожительный вампир пускает слюни не просто так, а на меня. Мой лучший жокей, который всегда приводит меня к финишу вихрем.» Хичоль смеялся, чуть не катаясь по полу, и затем написал: «Вихрем, и раз десять подряд. У меня от таких скачек голова кругом и седло кое-что натирает.» Юно нанес ответный удар: «Я думал, ты опытный наездник и не щадил тебя на наших забегах; впредь буду скакать рысью, а не галопом.» Далее, правда, началось постороннее вмешательство. Первым себя проявил Чанмин, добавив к письму герцога: «Парни, я валяюсь с ваших эвфемизмов. Юно, советую не рысь, а вообще шаг — иначе у вас вместо ипподрома какой-то гоночный трек получается.» Потом присоединился Джеджун: «Как вам не стыдно, хи-хи-хи…» Хичоль написал: «Упс, мы забыли, что среди нас есть дама! Сворачиваем похабный чат на холодильнике.» Юно добавил: «Мой прекрасный безродный жокей прав; приносим леди глубочайшие извинения. Но не премину заметить, что шаг — это аллюр не по мне; придется мириться с рысью.» Джеджун снова «подал голос»: «Бедный Хичоль… Когда медленно — это же романтичнее…^^» Вампир тут же ответил: «Романтика? У нас? Глазки свои наивные протри!» Опять вмешался Чанмин: «Дже, что за пошлости в твоем исполнении? Не подходи больше к этому холодильнику, сам тебя кормить буду!» И, наконец, ко всему прочему добавился листок с кривыми каракулями: «Хватет уже тут писать! Я как не прийду поесть ржу с начало над вашей перипиской и забываю что есть соберался! Юмаристы блин!» Последнюю бумажку Джунсу заметил первым, выдрал из-под магнитика и с ненавистью разорвал на мелкие клочки, прошипев: «Полуграмотная тварь…»

Джеджун, несмотря на тотальную занятость то личной жизнью, то работой, продолжал регулярно видеться с малышкой Сильвией. Девочке скоро предстояло идти на день рождения дальней родственницы, своей ровесницы, и она наотрез отказывалась появляться там без «тети». Джеджун охотно пошел ей навстречу и помог выбрать в магазине платье.

— А еще я хочу такие же духи, как у вас, — заявила Сильвия позже, когда Джеджун вместе с ней ел десерт в кафе, под бдительным присмотром охранников.

— Вот эти? — омега вынул из сумки флакон с парфюмом «унисекс». — Они не детские. Мы лучше присмотрим что-нибудь для красивых маленьких девочек.

Сильвия отобрала духи, принюхалась и наморщила носик.

— Не эти, — сказала она, отдавая аромат владельцу. — Другие, которыми от вас сейчас пахнет. Цветами.

— Цве…тами? — Джеджун понял, в чем дело, и мгновенно поник. — Точно, я же сегодня другими с утра надушился…

И почему в этом мире так легко было забыть о своей особенности? Раньше Джеджун, даже не имея никаких на то причин, а именно отношений, более-менее следил за своим циклом. Ну, наверное, потому, что у остальных омег немалая часть разговоров была о течке: как они предохраняются; как спасаются, если предохраняться не от чего; что делать, если пить таблетки не хочется, и все альфы вокруг от запаха с ума сходят; наоборот, с помощью чего сделать свой аромат притягательнее, — и так далее, до бесконечности. Здесь забыть оказалось легко, тем более, что Джеджун научился получать удовольствие и в обычные дни. Но вот — пожалуйста. Опять то, из-за чего Чанмин когда-то едва не отказался с ним спать и, посмеявшись, подарил прокладки. Кстати, за ними Джеджун и отправился после расставания с Сильвией, купив вдобавок еды — якобы жена составила список и послала за продуктами. Даже в родном мире, где омеги почему-то с удовольствием истекали смазкой, пачкая нижнее белье и хищно высматривая альф, Джеджун пил таблетки, значительно уменьшавшие выделения. Тут лекарств не было, а ходить в мокрых трусах да еще, чего доброго, с пятном на брюках было непозволительным идиотизмом.