Времена года. Ich will (Однажды в Гейдельберге) (СИ)

========== Часть II. У меня нет сына ==========

Алекс писал портрет Тони в свободное время, когда он не работал над тем, что можно было бы продать. Он скрывал от любимого то, что делает. Но однажды, когда картина была почти готова, Алекс не успел спрятать ее от мужа. Тони увидел портрет и обомлел.

— Ал… Это… Это искусство…

— Это не для продажи! Это личное! — Алекс аж затрясся. — Я не переживу, если это кто-то купит и повесит у себя!

— Хорошо, хорошо, любимый. Я понял. Как ты назвал работу?

Алекс долго молчал. Потом, стесняясь, ответил:

— «Лицо и сердце».

— Это из индейской поэзии?

— Да. Твое лицо и мое сердце.

Тони обнял его и прижал к себе.

— Ну хоть дома повесишь?

— Я подумаю, — буркнул Алекс.

***

Тони на удивление много общался с Ириной. Он рассказывал ей об Алексе, о его работах. Однажды она, слушая его очередной то ли доклад, то ли отчет, тихо спросила:

— Антон?

— Да?

— Тоша… Можно мне тебя так называть? — она заметила, как Тони дернулся, будто от удара током. — Ты мне столько про Лешу рассказываешь, горишь им. Но ничего не говоришь о себе. У меня постоянно чувство, что ты хочешь мне что-то сказать, но не говоришь. Что с тобой?

— Я… — Тони почувствовал, что сейчас заплачет.

Нет, Алекс тоже звал его Тошей, но это было не то. Услышав свое сокращенное имя от матери его любимого, от женщины, которая по традиции становилась очень близкой родственницей семейной пары, он не выдержал.

— Почему вы меня так назвали? Зачем?

— Потому что у меня теперь два сына, — тихо ответила Ирина.

И увидела, что Тони задрожал. Лицо его исказила давняя боль, которую он так тщательно прятал от всех.

— Тоша, что с тобой происходит? Я же вижу. О чем ты хочешь мне рассказать?

Тони, чувствуя, что не выдерживает и слезы начинают течь у него из глаз, очень тихо спросил в ответ:

— Я могу… Я могу называть вас мамой? Я не смогу этого сказать при Алексе или при ком-то еще, но можно мне хотя бы изредка так вас называть наедине?

Он не выдержал, закрыл лицо руками и разрыдался.

— Господи, — прошептала Ирина. — Так вот в чем дело… Можно. Можно, сынок.

Тони разрыдался пуще прежнего.

— И-извините меня… Я… Я не могу сдержаться…

— Все в порядке, Тоша. Я понимаю.

— С-спа-спасибо, — аж начал заикаться он. — Спасибо… — он очень долго молчал, а потом шепнул еле слышно: — Мама…

Ирина очень жалела, что они говорили по скайпу и она не могла его сейчас обнять. Смотреть на то, как мужчина, прошедший огонь и воду, всегда невозмутимый, воплощение спокойствия и достоинства, плачет и не может остановиться, было безумно больно.

— Как ее зовут? И адрес? Скажешь?

— З-зачем?

— Я хочу посмотреть на свою родственницу. И поговорить с ней.

Тони назвал адрес и имя.

***

Ирина решила найти эту женщину. Спустя неделю она застала ее дома.

— Дарья Петровна?

— Да. Кто это? — спросили ее через дверь.

— Меня зовут Ирина Алексеевна. Я знакомая вашего сына.

— У меня нет сына.

— Неправда. Есть. Я — мать Алексея, супруга вашего сына Антона. И ваша родственница теперь.

Послышался щелчок замка. Дверь открыла полная женщина, немного похожая на Тони, старше Ирины и выше нее ростом. Но ей недоставало его доброты и внутренней силы. Дарья скривилась.

— Какого еще «супруга»? Что за дичь?

— По немецким законам никакая не «дичь», — возразила ей Ирина. — Вы разрешите мне войти? Я не задержу вас надолго. Но посмотреть на мать моего второго сына я хочу.

Дарья смотрела на хрупкую, маленькую женщину. Русые волосы были уложены в аккуратную прическу, тонкие черты лица — едва тронуты макияжем. Одета Ирина была со вкусом, в достаточно дорогую одежду. И речь ее указывала на то, что женщина не только не бедствует, но еще и весьма умна и образованна. Она почувствовала себя рядом с ней неуклюжей, неухоженной и глупой. Смутилась. Махнула рукой, пропуская Ирину войти.

Они прошли на кухню.

— Я могу присесть? — вежливо спросила Ирина.

— Садитесь, — пожала плечами Дарья. — Чаю?

— Не откажусь.

— К чаю у меня ничего нет. Не ждала гостей, — усмехнулась Дарья.

— У меня есть, — ответила Ирина и поставила на стол небольшую коробочку с дорогими сладостями из кондитерской в центре.

Она специально покупала именно такие — дорогие. И оделась лучше, чем обычно. О том, как произвести впечатление на людей, она знала очень хорошо. А то, как у Тони тряслись руки и дрожал голос, когда он иногда произносил слово, которое давным-давно отучился говорить даже в мыслях, как он однажды признался ей, шокировало Ирину. И почему Тони так трясся над Алексом, ей тоже стало понятнее. Видя в нем себя, он изо всех сил старался защитить хотя бы его и чувствовал себя счастливым, что смог уберечь его от гибели и от кошмара, через который прошел сам. Он словно и себя исцелял заботой о нем.

— Второй сын, вот как? — язвительно сказала Дарья. — Надо же, как трогательно. Пригрелся, змееныш.

Ирина вздрогнула.

— Выродок, — продолжила Дарья. — Папаша алкашом был, а этот — пидор.

Она говорила о Тони с таким отвращением, что Ирина чувствовала, как закипает от злости. Но пока она решила свои чувства не показывать.

— Оно.

Дарья грохнула чайником о плиту.

— Мама, все в порядке?

В кухню заглянула женщина. Она чем-то напоминала Тони. Как и мать, она была уже полной, несмотря на то, что ей было слегка за тридцать на вид.

— Да, Поля, все хорошо. Знакомая тут зашла.

Полина смерила Ирину тяжелым взглядом. Ничего не спросив, повернулась и вышла из кухни.

— Ну хоть дочка нормальная, а не как этот урод, — прокомментировала Дарья. — С мужем-кретином наконец развелась. Теперь живем вдвоем. Как в старые добрые времена, — мечтательно улыбнулась она. — Вечно с наукой своей носился. Вместо того, чтоб пойти, как все нормальные мужики, работать, мне помочь, оно ходило в стоптанных кроссовках и штаны до дыр в библиотеках просиживало. Грамотей выискался. Наверняка, подстелился под профессора, шлюшка мелкая, чтоб позорно удрать, а меня бросить. Скотина неблагодарная.

Ирина, окаменев, слушала этот поток сознания. Согласно кивала. Кажется, даже умудрялась изобразить, что заинтересованно и сочувственно внимает речам Дарьи. Впрочем, слушала она действительно внимательно.

Дарья тем временем бросила по пакетику чая в чашки и плеснула в каждую кипятка.

Ирина открыла коробочку. Заметила, как Дарья жадно заглянула в нее. Видимо, женщина не могла себе позволить купить такое. Квартира достатком не блистала.

Допив чай и впихнув в себя одно маленькое пирожное, Ирина сказала:

— Спасибо, что уделили мне время и внимание, Дарья Петровна.

Положила на стол две визитки.

— Вот визитка моя и моего мужа. Если захотите поддерживать с нами отношения — звоните. Мы будем вам рады.

Ирина с трудом дошла до дому. Ее вывернуло от услышанного. Умывшись и почистив зубы, она пошла в спальню. Легла в постель, укрылась потеплее и отключилась от усталости.

Когда Владислав вернулся с работы, она рассказала ему о том, где была, с кем говорила и что услышала.

— Вот увидишь, она скоро к тебе придет, — сказала она мужу.

Владислав обнял жену.

***

Ирина как в воду глядела. Через пару недель у Владислава зазвонил телефон. Незнакомый женский голос сообщил ему, что это звонит мать Антона. Он согласился с ней встретиться.

Сидя в кафе напротив женщины, он вспоминал, что наговорил жене про сына, про Тони. Вспоминал, что рассказала ему Ирина. И ему было чудовищно стыдно.

Дарья очень скоро завела речь про «шлюшку»:

— Что, теперь богатенький папенька новоявленный двух сыночек содержит? Не только под профессора, но и под вашего сынульку подстелился? Шлюшка. Он всегда тряпкой был.

Владислава чуть тоже не стошнило. Он горько усмехнулся, вспоминая, что сделал Тони. Ведь, наверняка, это его идея была — сначала вывести Алекса из-под финансового давления родителей и только потом открыться. Алекс все еще был очень наивным в некоторых вопросах, несмотря на свои двадцать уже недавно исполнившиеся четыре. Его сын был одержим своими способностями. Больше ничего его не интересовало. Возможно, столь острое осознание своего призвания и желание добиться признания его и спасало до поры до времени, пока, очевидно, гормоны совсем невыносимо не взыграли.