Времена года. Ich will (Однажды в Гейдельберге) (СИ)

В один из выходных они сняли номер в отеле в Нюрнберге. Днем долго гуляли по городу. Прошлись по мосту и там.

Алекс каждую свободную минуту делал зарисовки, фотографировал. Постоянные тренировки своего мастерства давно вошли у него в привычку.

Тони, смотря на него, на окружающие их пейзажи, писал. Еще и для того, чтоб хоть немного отвлечься от своих раздумий.

Вечером, поужинав, Алекс, как обычно сел за стол разбирать отснятые фото и рисовать. Через час, будто очнувшись, он захлопнул свой блокнот и посмотрел на друга. Тони тоже вытащил небольшую тетрадку и тихо сидел в одном из кресел, стоявших в номере, что-то в ней записывая. Он встал и подошел к любимому.

— А что ты делаешь? — заглянул Алекс другу через плечо.

Тони жутко смутился. Но закрыть тетрадь не успел. Да и скрываться от любимого не хотел.

— Стихи пишу, — буркнул он. — Хобби.

Покраснев, Тони посмотрел на друга. У Алекса загорелись глаза, и он стал похож на хищника, настигающего добычу. Не только своим творчеством любимый интересовался.

— Почитать дашь?

— Дам, раз уж ты меня за этим занятием «поймал».

Алекс шмякнулся в соседнее кресло. Он прочел все. Быстро, жадно. Встал, подошел к окну. Постоял минут пять, обозревая сумерки. Развернулся и безапелляционным тоном выдал:

— Твои стихи достойны того, чтоб их увидел мир. Ты должен это опубликовать!

Тони только икнул.

— Кто ж тут такое печатать возьмется, да еще и на русском? — растерянно возразил он.

— Интернет большой, — как ни в чем не бывало заявил Алекс, — место на «заборе» для всех найдется.

Тони улыбнулся.

— Ладно. Так и быть. Ради тебя пристрою свою писанину на каком-нибудь, — он фыркнул со смеху, — «заборе».

Поздно ночью Тони долго не мог уснуть. Алекс уже, наверное, видел третий сон, сграбастав его в охапку и тихо посапывая рядышком, а он все пялился в потолок. Всего за каких-то полтора месяца он очень привязался к другу. Алекс все так же вешался ему на шею, причем часто уже в самом прямом смысле этого слова. Яркий, открытый, он выражал свои чувства непосредственно и просто. Поцеловаться на мосту, идти по центральной улице города, взявшись за руки, сказать «люблю» посреди толпы туристов на стенах замка — это был его обычный стиль поведения. Неудивительно, что возвращение в Украину, к родителям для любимого было хуже смерти. Когда-то и он был таким… Вот только недолго. Украинскую действительность он «во всей красе» прочувствовал на себе. И понимал Алекса очень хорошо.

Свою жизнь без Алекса… Тони не хотел, не мог даже представить себе то, как он снова будет жить без него. Он продолжал придумывать для друга много ласковых слов, которые по-прежнему не мог произнести вслух. Но однажды он все же решится и сможет хоть немного открыться и быть собой… Таким, каким был когда-то давно, когда, как и Алекс, не стеснялся выражать свои чувства. Много лет он доверял то, что хотел сказать, только бумаге, и не показывал написанное до этого дня никому.

Тони отвечал Алексу на каждое «люблю», и неважно, что вокруг было полно тех, кто мог понять, о чем они говорили — здесь им не могли навредить, смотрел в зеленые глаза и тонул в чувствах все глубже с каждым днем, с каждым признанием, сказанным во время секса, на улице, на замковых стенах и в ухоженных парках. На шею повеситься он тоже хотел, но стеснялся, конечно же, и только ночью позволял сгребать себя в охапку. Тихо млел в объятиях, не говоря любимому о том, насколько сильно ему нравится быть затисканным до полусмерти, жадно впитывал каждую ласку и мгновение их близости, физической и душевной, и думал. Навязчиво и безысходно.

Виза у Алекса была действительной еще чуть более полугода. А потом, если друг не найдет работу или его творчество не начнет приносить доход, достаточный для того, чтоб обеспечивать себя, он вынужден будет уехать. Найти работу художникам всегда было непросто. И добиться признания тоже.

Тони тяжело вздохнул. И тут… Наконец, наконец-то его осенило! Определенно, сегодняшняя прогулка по Нюрнбергу положительно сказалась на его умственных способностях. Выход был простым и древним… Риск того, что его затея не увенчается успехом, конечно, был. «Но хоть попробую», — подумал он. И наконец тоже уснул.

***

Надвигалась осень. Алекс все больше нервничал из-за учебы и работы. Он рассылал резюме всюду, куда только мог, но получал отказы, в том числе и из-за заканчивающейся у него вскоре визы. Порой ему просто не отвечали. После разговоров с родителями по скайпу он возвращался к Тони выжатый как лимон. Падал на кровать и лежал, безучастно уставившись в потолок. Он перестал вешаться любимому на шею, одевался в самые простые и невзрачные вещи, забросил вытворять на голове веселое «нечто», а ночью сворачивался на краю постели, отвернувшись от друга.

Однажды, как обычно, в выходной день они пошли прогуляться по старому городу. Алекс был мрачнее тучи. Тони очень хотелось курить. И выпить. Но здоровье напоминало о себе. Он бросил и то и другое пару лет назад. Сердце начинало пошаливать — годы напряженной работы на пределе, а часто и за пределами сил, последствия нервных срывов из-за дискриминации в Украине — все это уже давало о себе знать. Врачи заверили, что правильное питание, умеренные физические нагрузки и свежий воздух помогут восстановить силы. Воздух в немецких городах действительно был свежим. А пропаганда здорового образа жизни и условия для комфортной езды на велосипеде — на высоте.

Они бродили по узким улочкам. Появлялись желтые листья на тротуарах, все чаще встречались прохожие в куртках. Впрочем, несмотря на похолодание, количество желающих полакомиться мороженым не уменьшилось, и у итальянских Gelateria по-прежнему толпились туристы и местные. На стенах домов появились новые граффити, сделанные отдохнувшими и полными энергии студентами. Утки собирались в теплые края и с трудом шевелили тушками, откормленными за лето в том числе и трудами сердобольных приезжих, не забывающих, игнорируя таблички с надписями «не кормить», бросить «несчастным животинкам» булочки, а то и чипсов. Из отпусков вернулись владельцы ресторанчиков, закрывшихся в августе несмотря на разгар туристического сезона. Жизнь била ключом.

— Есть один способ, Ал. Чтоб тебе не возвращаться в Украину, — сказал Тони. — Я все никак не решался сказать. Но дальше уже тянуть некуда, можно не успеть его воплотить в жизнь.

— Какой?! — горестно вздохнул Алекс.

— Боюсь, он тебе может не понравиться.

— Да ладно!

Тони замолчал, обдумывая каждое свое слово.

— Ну не томи же!

Тони остановился. Осмотрелся. Народу, несмотря на нашествие туристов, в пустынном закоулке было немного. Алекс тоже остановился и посмотрел на друга.

— Ал, ты выйдешь за меня?

— Что-что? — растерянно переспросил Алекс.

— Алекс, ты выйдешь за меня замуж? Ну, или женишься, — улыбнулся Тони. — Одним словом, willst du mich heiraten? Члены семьи имеют право на проживание здесь. Сначала на временное, а потом и на постоянное. И на гражданство через восемь лет. Я люблю тебя. И предлагаю тебе свою руку и сердце. И все, что у меня есть. Не очень много, но даже на двоих должно хватить, если жить скромно.

Алекс застыл. Он беззвучно то открывал, то закрывал рот. Смотрел на Тони, краснел до корней волос и не мог сказать ни слова. Наконец, все же справившись с шоком, произнес:

— Ти… Я… Я тебя тоже люблю, ты же знаешь. Но я не знаю, как сложится моя карьера, и не стану ли я для тебя обузой, — шмыгнул он носом. — Я не пью, не курю. Не гуляю. Я… Я хороший, вот. Это все, что пока что есть у меня.

— Единственное, чего я хочу, Ал — это твоей любви, — совсем тихо сказал ему Тони. — Если получится, то на всю жизнь. Я тоже тот еще консерватор и собственник, — усмехнулся он.

Алекс молчал.

Тони не мог отвести взгляд от него.

— Я согласен, — ответил Алекс, глядя в глаза Тони. — Я выйду за тебя. Ну, или женюсь. Ich will.

***

Они стояли друг напротив друга и не могли прийти в себя. Наконец Тони подал руку Алексу.