Времена года. Ich will (Однажды в Гейдельберге) (СИ)

— Можно, я тут спать буду? — тихо спросил Алекс отвлекшись от своего занятия и показывая на полюбившееся ему место.

— Да, — прошептал Тони. — Спи, где захочешь… Хочу тебя…

— О, Ти… Да, да! Хочу сейчас тоже на спине, как ты в нашу первую ночь!

— Ал, это будет очень откровенно!

— Хочу!

Алекс лег на спину и обнял его. И от осознания того, что они снова вместе, что Алекс пришел к нему, что он не потерял свое счастье, Тони срывало крышу. Ему казалось, будто оба они сейчас были единой птицей, и каждый толчок, словно взмах крыльев, увлекал его в безумие. Еще немного — и из его сердца, из его губ вырвется слово, только одно слово, заполняющее целиком и грозящее взорвать жизнь окончательно и бесповоротно. Он целовал, прикрывая глаза, Алекса в губы, пытался сдержать разгорающийся в душе пожар и продолжал двигаться. Алекс, будто специально, делал все, чтоб разжечь его чувство еще сильнее: смотрел в глаза, тянулся за поцелуями, все чаще и откровеннее подавался ему навстречу, стонал громче и громче. Когда же, повторяя то, чему Тони научил его за эти пару дней, Алекс взял себя за член, он наверняка даже не догадывался, насколько еще и этим возбуждает сейчас сильнее. Движение за движением, стон за стоном, ярче, быстрее, громче…

Алекс чувствовал, что вот-вот все-таки закричит, не выдерживая того, что творил с ним Тони. Со знанием дела тот доводил его до беспамятства, уже в который раз за эти три дня. Ни один вздох Алекса не оставался без чуткого внимания. Тони много рассказывал и объяснял, говорил без всякого стыда о сексе в промежутках между их «раундами». Алекс краснел, но внимательно слушал, а затем снова не мог отвести взгляд от карих глубоких глаз. «Люблю! Люблю!» — выдыхал он и в этот вечер безмолвно в рот Тони. Тот целовал его долго, часто. Имел так, что Алекс метался, сам не зная, чего же он хочет больше: чтоб эта пытка закончилась или чтоб она продолжалась вечно. Ощутив еще один, уже просто невыносимый удар по простате, он все-таки закричал…

Тони больше не мог сдерживаться… Жить… Торопиться… Любить… Сердце стучало, разрываясь от счастья…

— Люблю тебя, Ал! — вскрикнул он, тоже, как и Алекс, кончая.

Тони почти упал на друга, в последний момент удержавшись на руках. Закрыл глаза, ложась сверху, и выдохнул тихо еще раз:

— Люблю…

У Алекса потемнело в глазах. Он все еще тяжело дышал. Кажется, у него дрожали ноги. И руки. Он обнял Тони.

Так много хорошего — и все ему одному? Всего каких-то четыре дня назад он мысленно попрощался с жизнью, и вот сейчас… Мужчина, от чьего взгляда у него слабели колени, признался ему, недоутопившемуся несчастью, в любви? Алекс, не веря своим ушам, только едва слышно шепнул:

— Это правда? То, что я услышал сейчас?

— Да.

Это краткое, тихое «да» обрушилось будто ударом на Алекса. Он чувствовал, что Тони пытается скатиться с него, и не отпускал любимого. Он ведь его больше никогда не отпустит. Ти, спасший ему жизнь, обогревший его своим теплом тогда, когда он так нуждался в поддержке, любит его! А он, как последний дурак, стеснялся сказать о своих чувствах, думая, как теперь «принято» или «не принято» говорить о том, что на сердце.

— Я тебя тоже люблю, — тихо сказал Алекс.

— Правда? — только и смог повторить Тони слова любимого, глядя ему в глаза.

— Да.

Они оба долго молчали. Наконец Алекс смог отпустить своего Ти. Тот сполз с него и лег рядом.

Успокоившись немного, Тони вздохнул:

— Завтра есть нечего. Придется в магазин вечером идти.

— Давай вместе сходим?

— Давай…

***

На следующее утро Тони растолкал Алекса в полшестого утра. Тот побудке поддавался плохо, но все же приполз на кухню, когда Тони дожаривал яичницу. Запах еды, судя по всему, действовал на Алекса куда лучше будильника и даже поцелуев. Поставив перед другом тарелку, Тони сел напротив него. Он любовался Алексом и едва сдерживался от того, чтоб разложить его, заспанного, время от времени трущего глаза и зевающего, прямо на столе, а затем вспомнил, что он еще чуть не забыл сделать. Он поднялся и пошел в гостиную. Вернувшись, подошел к доедающему булочку Алексу и обнял его.

— Ал, это тебе, — Тони положил перед ним на стол ключи.

— Ти! — только и смог прошептать Алекс. — Чтоб я не потерялся, да?

— Да, — тихо ответил Тони.

Алекс помолчал, но потом спросил:

— А ты много кому ключи давал?

Тони прижал его крепче к себе.

— Ревнуешь?

— Очень, — вздохнул Алекс.

— Никому не давал… И не только ключи не давал много лет.

— Серьезно?!

На душе у Алекса стало почему-то очень тепло. Тягостное, мучительное чувство ревности, нахлынувшее на него тяжелой волной при мысли о том, сколько еще других людей были, кроме него, близки с его, его, черт побери, Ти, постепенно растворялось в теплом шепоте друга, обнимающего и целующего в макушку поначалу нежно и ласково, но затем все более настойчиво и страстно.

— Угу…

— Ревность — это так тяжело, — вздохнул Алекс.

— Я, если представляю себе, что ты с кем-то другим, убивать готов, — тихо сказал Тони.

— У меня то же самое, — ответил Алекс, — я совсем не сторонник свободных отношений.

— И я…

Алекс зацеловывал Тони, задрав ему футболку, и чувствовал, как тот в ответ на ласку обнимает его все крепче. Он начал стаскивать с любимого шорты, что было уже непросто сделать.

— Ал! Ты что творишь?! Я ж тебя сейчас прямо на столе разложу!

— И на работу опоздаешь, — Алекс высвободил наконец налитой член друга и слизнул с него капельку выступившего секрета. Такой «завтрак» начинал и его возбуждать до дрожи.

— Не опоздаю…

— Тогда сделай это…

— Хорошо…

***

Вечером, вернувшись домой вовремя, Тони заметил в прихожей кроссовки Алекса. И тут его воробушек, снова почему-то взъерошенный, вылетел из гостиной с радостным воплем:

— Ты пришел, Ти! — улыбнулось его счастье.

«Радость моя», — думал Тони, снова крепко прижимая его к себе. Ему очень хотелось сказать нежность вслух, но он стеснялся. Хотелось звать любимого «воробушком», «солнышком»… Он целовал Алекса и не мог остановиться. А Алекс… Отвечал отзывчиво на его поцелуи, обнимал в ответ, как зверек терся, так сладко, до боли…

— Я рисовал. Ты не возражаешь, я там на твоем письменном столе… Немного того?

— Не возражаю, Ал! Собирайся, пойдем за продуктами.

— Идем!

Тони заглянул в комнату. Да, его чистый, убранный стол был, кхм, «немного того» — завален блокнотами, карандашами и смятыми листами бумаги. Он вздохнул. Что ж, «у всех свои недостатки». Разведение хаоса — еще не самый страшный.

***

В магазине, когда Тони завис возле полок с вегетарианской едой, Алекс очень удивился:

— Ты ж вроде мясо ел? Чего возле этой травы застрял?

— Оно вкусное… — задумчиво ответил Тони.

— Да? Никогда не пробовал. Идем!

— Сейчас…

— Ти, да что ж ты там вычитываешь-то так?!

— Срок годности…

— О-о-о…

Алекс смотрел на друга, тщательно перебирающего содержимое их тележки. Когда он услышал, что они, оказывается, закупают «ингредиенты», а не «еду», то чуть не заржал. Но потом вспомнил, как Тони передернуло при взгляде на свой письменный стол, заваленный им всего лишь совсем чуть-чуть, и подумал, что разборчивость в покупках и стремление наводить порядок — не самый страшный «грех». То, чем Тони его угощал, было очень вкусным, а пространство рабочего стола и освещение — продуманным и правильным. Когда он сел на стул, то почувствовал, будто находится в «центре управления полетами», настолько мебель была удобной. Работалось ему очень хорошо. Оставалось надеяться, что его спонтанность и способности устраивать «фейерверки» будут дополнять организованность и упорядоченность любимого.

========== Часть I. Ich will ==========

Они много гуляли тем летом, катались по окрестным достопримечательностям. Побывали и в Вюрцбурге, на мосту, который Алексу нравился больше, чем в Гейдельберге. Занимались сексом до полного изнеможения и оба были счастливы, как еще никогда в жизни.