Крестовский треугольник

Андрей осторожно толкнул спящего друга в плечо.

— Вставай, уже утро.

На попытки разбудить его Роман отреагировал коротким мычащим звуком, переворачиваясь на другой бок.

— Ром, ну вставай уже!

— Ага… Сейчас… Ещё чуть-чуть… Пойди пока, завтрак приготовь, — отмахиваясь от назойливых приставаний, мужчина натянул на голову одеяло.

Андрей, надев спортивные штаны и футболку, поплёлся в кухню. Подойдя к холодильнику, он открыл дверцу и заглянул внутрь.

— Что тебе приготовить? — прокричал он в надежде, что Роман в спальне его услышит.

Но, как и ожидалось, ответа на заданный вопрос не последовало.

— Значит, будешь есть, что дают, — пробурчал Андрей.

Овсяная каша или яичница? Овсянка — полезно, яичница — белок с немалой дозой холестерина. Немного поколебавшись, Андрей склонился в пользу не самого здорового, но вкусного блюда. Поставил на плиту сковороду, налил несколько капель масла, размазав их по поверхности силиконовой кисточкой, и разбил туда четыре яйца. Яичница зашкворчала, брызгая маслом в разные стороны.

— Ага, готовишь! Молодец! — взыгравшая совесть не дала Крестовскому спокойно досмотреть утренний сон. Роман подошёл к Андрею сзади и обнял за талию, положив ему голову на плечо.

— Сыр нарежешь?

— Угу, — Роман нехотя убрал руки и достал из навесного шкафа разделочную доску.

Нарезая тонкими ломтиками сыр, Роман начал разговор:

— Знаешь, беспокоюсь я за Саньку. В последнее время смурной ходит. В глаза не смотрит. Что не спросишь — уставится куда-то в пространство и говорит, не поворачивая головы.

— Я тоже заметил, — вздохнул Андрей. — Меня так вообще чураться стал. Привет-привет, пока-пока. Прихожу домой, а он из своей комнаты не выходит. Сидит там, в стрелялки играет. Раньше мне на кухне помогал, рассказывал, что в школе происходит, а теперь…

Андрей махнул рукой.

— Не нравится мне всё это. Вначале разговор с директором, потом Санька…

— Не переживай так, Ром, может, всё обойдётся, — постарался приободрить друга Андрей.

— Андрюша, как мне хочется верить твоим словам, но моё чутье подсказывает, что будет хуже.

— Не каркай! Ведёшь себя, как бабка на завалинке. Мы справимся. Я люблю тебя!

— Я тоже тебя люблю, — по лицу Романа скользнула грустная улыбка.

— Ромка, прекрати, — Андрей притянул мужчину к себе и обнял, легко касаясь губ. — Тебе надо расслабиться. Ты слишком напряжён. Хочешь, я сделаю тебе массаж?

— Угу, — кивнул Роман, — у тебя волшебные руки.

— Не только, — шепнул на ухо Андрей, едва улыбаясь краешками губ.

— Андрюшка, — Роман положил ладонь ему на затылок и уткнулся лбом, глядя в зелёные глаза. — Что бы я без тебя делал…

***

Санька всю дорогу от школы сдерживал душившие его слёзы. Оказавшись в квартире, он скинул с себя кроссовки и куртку. Первые капли предательски упали на пол. Паренёк громко шмыгнул. Не хватало ещё, чтобы увидели, как он плачет. Но, как назло, Санька никак не мог найти свои сланцы, роясь на полочке для обуви.

«Чёрт подери! Куда они могли деться?!» — глаза вновь заволокло пеленой.

Найдя наконец свою пару, мальчик всунул ноги в тапки, и направился было в комнату, чтобы предаться страданиям в одиночестве, как вдруг услышал какие-то странные звуки, доносившиеся из глубины квартиры. Слёзы мгновенно отступили, на смену горечи пришли любопытство и страх. Поначалу, едва различимые, редкие сдавленные стоны слышались всё чаще, становясь громче с каждой минутой. Было очевидно, что эти странные звуки доносились из комнаты отца. Санька осторожно пошёл к двери. В голове мелькали разные ужасные мысли.

Он приблизился вплотную и заглянул в щель, образовавшуюся между косяком и неплотно прилегающим дверным полотном, через которую открывался вид на большую двуспальную кровать. То, что предстало его взору, повергло Саньку в шок. Голова резко закружилась, уводя из состояния реальности в невесомость. Он чуть не ввалился в спальню, потеряв равновесие.

Всё было именно так, как и говорил Борька. Всё именно так, как об этом шептались за его спиной в школе. Именно поэтому его сегодня унизили два урода из соседнего класса. Из-за них! Всё из-за них! Ком снова подкатил к горлу, остро впившись в кадык изнутри. Санька попытался сделать вдох, но грудь словно стянуло тугими ремнями, казалось, лёгкие готовы взорваться от тщетных усилий.

Санька понял, что его обманули — нагло, бессовестно, жестоко. Он попятился назад, мотая головой из стороны в сторону. Его папка и Андрей! Этот Андрей! Это всё он! В барабанных перепонках гулко стучала пульсирующая кровь. Саньке хотелось кричать, но голос пропал. Вместо этого получалось только глухое утробное рычание. Не помня себя, он выскочил из квартиры и помчался, не разбирая дороги, по тротуару вдоль набережной — мимо сквера, мимо новостроек, мимо храма, заставленного лесами, мимо высокого, причудливо выкованного чугунного забора, стукаясь плечами и руками о прохожих, поскальзываясь на тонкой ледяной корке, покрывающей брусчатку. Ветер порывами срывал с глаз слёзы, размазывая по щекам. Санька бежал, сколько хватало сил, превозмогая усталость и холодные уколы ветра. Мышцы бёдер и икры горели, лицо пылало, а он все нёсся, не понимая, куда и зачем. Ноги будто сами несли его прочь от внезапно раскрывшейся чудовищной правды, от стыда, чувства беспомощности, ненужности и сквозящего одиночества.

***

Силы стремительно покидали. Он остановился, с шумом вдыхая сырой воздух, наполненный запахами тлена и выхлопных газов. Слёзы сползали по лицу, скользили по шее, оставляя мокрые дорожки на коже, затекали за воротник, оставляя ощущение неприятного леденящего холода.

Обессиленный и опустошённый, Санька медленно побрёл вдоль высокого ограждения ко входу парка.

Каждый шаг по деревянному настилу моста отдавался глухим стуком. Он остановился на середине и, встав возле перил, посмотрел вниз на зеленовато-чёрную мутную воду, покрывающуюся мелкой рябью от каждого порыва ветра. Глубина манила, звала к себе, притягивая взгляд, словно магнит. Санька забрался на металлическую конструкцию, вцепившись обеими руками, и наклонился, нависая на полкорпуса над водой. Что ему теперь делать? Как пережить этот позор? Что он скажет Борьке? А тем другим в школе? Но, главное, как он будет жить с осознанием, что его отец…

Перед глазами вдруг опять всплыла развратная картинка. Мальчик с силой зажмурился, будто стараясь избавиться от увиденного, стереть из памяти. Он чувствовал себя глупым маленьким ребёнком, которого запросто обвели вокруг пальца лживые взрослые, перечеркнув раз и навсегда веру в них. Санька вспомнил мать. Её грустное лицо там, в больнице, когда он видел её в последний раз. Вспомнил, как она провела тонкой полупрозрачной рукой по щеке, как в потухших темно-карих глазах дрожали слезы. Вдруг он остро почувствовал, как ему не хватает сейчас её тепла, её прикосновений, её родного запаха.

«Мама! Мамочка, мама! Мне так плохо без тебя!» — Санька стоял над водой, боясь сделать вдох, чтобы не расплакаться ещё сильнее. Рядом не было никого, кто бы смог утешить в эту минуту. Отец предал, променял на Андрея. Или он предал обоих, его и маму? Ещё раньше? Тогда, когда ушёл из семьи? Мама никогда не рассказывала, а Санька и не спрашивал. И сейчас его вдруг осенило, что это из-за Андрея столько бед свалилось на него. И такое чувство злобы и ненависти охватило Саньку, что он заорал, громко, истошно, глядя в тяжёлую свинцовую воду канала.

— Эй, парень! А ну, слезь! — грозная фигура в чёрном бушлате надвигалась.

Мальчик спрыгнул с перил, скользнув по охраннику колючим взглядом, и зашагал вглубь парка. Голые деревья упирались узловатыми скелетами крон в мрачное низкое небо. Под ногами шуршал мокрый гравий, кое-где покрытый островками грязного льда. Людей в парке почти не было. Колючий ветер, путаясь в ветвях, покачивал их, издавая противные посвистывающие звуки. Санька уселся на скамейку и, опустив голову, обнял руками колени. Резкий порыв гнева сменился полной апатией. Ему не хотелось абсолютно ничего, и если бы не пронизывающий насквозь холод, заставляющий дрожать всем телом, он готов был сидеть тут вечность, не видя, не слыша, не думая, не дыша. За один короткий миг что-то перевернулось в душе, изменив до неузнаваемости весь окружавший мир. Боль и ненависть кололи и жгли, делая всё вокруг мрачным и безрадостным.