Мое побережье (СИ)

Девушка с рыжими волосами озвучивала хрипловатым голосом строчки куплетов, с забавной напускной театральностью подергивая головой и плечами, эмоционально двигая бровями и ненадолго прикрывая веки — ситуация не позволяла спустить на тормоза.

Неужели этот мир и впрямь настолько непредсказуем, что ситуации, еще несколько месяцев назад казавшиеся абсурдными, сейчас воспринимаются как нечто естественное и правильное?

У Наташи была красивая улыбка, и меня пробирал эстетический восторг каждый раз, когда я на нее смотрела.

Совсем недавно я считала эту слегка эксцентричную особу поверхностной вертихвосткой, глупо ревнуя к человеку, который никогда не принадлежал мне.

А сейчас мне казалось, что я не видела ничего настолько умопомешательного и одновременно прекрасного, и не чувствовала ничего настолько захватывающего и искрящегося, как ее и времени, проведенного с ней.

***

Мальчишки ждали нас у входа.

Брюс был причудливо аккуратно причесан, насколько это было возможно с учетом структуры его волос, а из-под ворота кожаной куртки Тони виднелся белый клочок классической рубашки. Ни джинсам, ни кедам он, однако, не изменил.

Чувствуя себя крайне неловко перед Наташей, я все же не решилась мазнуть Беннера губами по щеке. Но и продолжительных крепких объятий, в которые он меня заключил, было достаточно.

Я прикрывала глаза, повисая на крепких плечах и шепча: «С днем рождения». Когда обнимаешь человека, к которому испытываешь искреннюю симпатию — я не говорю о романтике, — тебя охватывает потрясающее чувство, и в груди смешивается множество эмоций одновременно: приятно покалывающее волнение, теплый домашний уют, безопасность, любовь в ее самом чистом и искреннем представлении. Кажется, все в мире в этот момент правильно и идеально, и хочется, чтобы объятие никогда не заканчивалось.

Не знаю, уместно ли нарекать людей подобным мастерством — обычно так говорят о поцелуях, — но Брюс Беннер умел обниматься.

Стоило Наташе оказаться рядом с ним, в голову невпопад въелась мысль: я никогда не представляла его целующимся. Безусловно, это и не входило в число моих увлечений перед сном, но конкретно о Брюсе я ни разу не задумывалась в подобном ключе. Вот, к примеру, на губы Стива я однажды совершенно случайно обратила внимание, и картинка нарисовалась в голове сама собой (потом приходилось очень долго утыкаться лицом в подушку и гнать дьявольские образы прочь). С Беннером ничего подобного не происходило. И, быть может, именно поэтому я на пару добрых секунд глупо уставилась на его лицо, заключенное в плен маленьких белых ладошек, замерев с резко образовавшимся в голове вакуумом, пока тот не наполнился единственной здравой идеей отвернуться.

— Неожиданно, да? — раздался над ухом насмешливый голос и щелчок зажигалки.

Я пожала плечами, разворачиваясь ближе к Тони и теряя из поля зрения Наташу, что-то тихо, с улыбкой нашептывающую Брюсу в самые губы.

— По-моему, все шло к этому.

— На правах лучшего друга могу поспорить.

— Лучшего друга для кого? — совершенно безобидный вопрос не содержал в себе никакого подтекста, но Тони на мгновение замер с сигаретой, зажатой между пальцев, так и не донеся ее до рта.

— Мы все еще говорим о Брюсе?

— О нем в первую очередь, — я напряглась, не совсем понимая, куда он клонит. Тони обратил взор к дороге, делая затяжку. — Ты ведь трезвый, — фраза вырвалась бездумно. Старк вопросительно приподнял бровь, но, заметив мой взгляд, прикованный к сигарете, отмахнулся:

— Увлекся.

Я с ответом не нашлась. Его дело; к этому, думается, тоже давно шло. Да и кто я такая, чтобы указывать ему, что есть «хорошо», а что — «плохо». Нормы морали — понятие подвижное и весьма субъективное, чтобы грести всех под одну гребенку и высказывать собственное «фи», навязанное бабушкиными представлениями о мире, вместо проставления акцентов на своей жизни. Скорбно наблюдать подобного рода примитивизм в массах.

— Ну, а у тебя как дела? — чувствовала себя нелепо, пытаясь завязать разговор и вспоминая о том, как ненавязчиво и легко они лились раньше.

Тони покосился в мою сторону; в этот раз проигнорировала его взгляд я.

— В плане?

— Я о твоей девушке.

Он вдруг издал странный звук, как если бы подавился дымом; невесело, с издевкой хмыкнул:

— И с каких пор тебя начала интересовать моя личная жизнь?

— Слушай, — я с трудом удержалась, чтобы не топнуть ногой от раздражения, — прекрати вести себя, как задница. Можешь хотя бы в день рождения Брюса постараться не быть таким заносчивым мудаком? Я просто пытаюсь с тобой разговаривать.

Судя по растерянности во взгляде, Старк не ожидал подобной тирады.

— Нет у меня никакой девушки, — произнес он после небольшой паузы спокойно, вдыхая дым. — Будто ты не знаешь, что я никого близко не подпускаю.

Я прикусила язык, вдруг ощущая себя не в своей тарелке.

Кристин Эверхарт.

Так звали ее.

Она была старше Тони на два года и училась на первом курсе факультета журналистики, когда они познакомились. Привлекательная, но не «кукольная» блондинка с широкой улыбкой, карими глазами и заостренными чертами лица. Он планировал провести с ней одну ночь, а в итоге глупо, с достоинством истинного мальчишки попался на крючок.

Это были худшие ночи, когда я давала ему советы, чтобы он был счастлив с ней, а потом запиралась в комнате и рыдала навзрыд, даже не зная, к кому обратиться с вопросом: когда это, наконец, закончится?

А закончилось все плохо. Плохо для Тони, как ни странно. Он зарекся меньше доверять людям, в то время как я похвалила себя за проявленное подобие «мудрости», не начав усугублять и без того паршивое положение дел избитым: «я же говорила».

Встретить женщину с норовом закаленным, когда и твой не подарок — гиблое дело. Но если она, ко всему прочему, достаточно умна, то пиши пропало.

Я постаралась перевести тему в иное русло, дабы не ворошить болезненное прошлое:

— Про ту девушку с фотографии много говорили. Вот и спросила. Ты ведь ничего не рассказываешь, — «как раньше», — едва не сорвалось с языка.

— Я удалил ту фотографию на следующий день.

Попытка беспечно вздохнуть:

— Ну, у меня была мысль, что это — интернет-формальность ради физической близости.

— Красиво сказано.

Он не иронизировал и не злословил. Мы почти общались. Почти как друзья.

Тони отбросил недокуренную сигарету в начавшую покрываться легкой корочкой льда к наступлению ночи лужу, когда Брюс окликнул нас и предложил пройти внутрь.

Лишь перед тем, как я собралась развернуться, меня вдруг остановил невидимый барьер с эффектом ожидания — он протянул руку к моему лицу. Легкое движение пальцев; отросшая, растрепанная ветром челка исчезает с глаз.

Старк вдруг замер, на что-то уставившись. Проследив за его взглядом, я поняла, что Тони смотрел на сережки.

— Не думал, что ты их носишь, — проговорил и, наконец, моргнул, переключая внимание на шарф.

Сережки не виноваты, что ты — мудак.

— Ношу, — просто ответила я, так и не найдясь с альтернативным прозвучавшему в голове ответом.

А потом, не дав сказать ни слова, он развернулся, стремительно двинувшись к боулинг-клубу.

Я некоторое время бездумно смотрела ему в затылок. Ну, конечно, лишь Старк может удалиться по-английски, подставив бессильному взгляду свою спину, столь тонко и завуалированно послав разбираться с ворохом взбалмошных мыслей без его участия.

Здесь было круто.

Звучит далеко не высокопарно, но иначе не выразишься; обилие синего, отражающегося даже от светлого паркета неоновым сиянием, завораживало.

Наш столик был окутан приятным полумраком. Тони первым делом заказал всем пиво за свой счет, нагло игнорируя мои протесты с высказыванием нежелания потреблять сегодня алкоголь. Впрочем, когда на столешницу опустилась бутылка с изображением яблока, намекающая на вкусовую особенность напитка, моя ретивость несколько поубавилась. А, стоило распробовать — и вовсе улетучилась.