Мое побережье (СИ)

Притянул к себе, обхватил рукой за шею, зарылся в волосы. Ворот застегнутой на все пуговицы рубашки неприятно душил, однако он вдруг несильно потянул за пряди и вынудил откинуть голову, а в следующий момент врезался губами с такой бесконтрольностью, что затылок стукнулся о деревянную поверхность, и в горле застряло задушенное восклицание.

На грани укуса.

Это было ненормально. Сплошное сумасшествие — все, начиная от губ, накрывающих слишком хаотично; глупых лихорадочных мыслей, совершенно пустых и ненужных; рта, что буквально терялся под его напором; сбившегося дыхания; груди и живота, прижатых к нему слишком тесно.

Он толкнулся бедрами, впечатывая в дверь. Отрываясь от поцелуя, глядя в глаза. Пальцы впились в его плечи, в ткань этой чертовой белой рубашки с завернутыми до локтей рукавами, комкая, заставляя прижиматься ближе, когда он вдруг начал медленно двигаться. Скользя пахом по животу и бедрам, с силой проводя ладонями вниз, по ребрам, к тазовым косточкам.

Нет.

— Тони…

Он не слышал. Или не слушал. В собственных ушах исполински шумела кровь.

Нельзя.

Пожалуйста.

Хочется.

Прижимает к себе так сильно, что почти больно.

И тем разрушительней оказывается стук из внешнего мира, выбивающий из головы абсолютно все мысли, когда-либо там бывшие.

— Старк! Ты — конченная сволочь, знаешь об этом? — настойчивая атака в направлении двери с обратной стороны повторилась. Я не помнила себя и как умудрилась выскочить из его рук, на подгибающихся ногах удаляясь куда-то к кровати и бессильно плюхаясь на покрывало. — Открой эту чертову дверь, иначе…

Тому, что должно было произойти в противном случае, не довелось быть озвученным; Тони дернул ручку резко. Я не могла видеть взора, обращенного к возникшей на пороге Наташе, но воображение успешно дорисовало тот вкупе с гробовым молчанием, воцарившимся в следующую же секунду.

Случаи, когда он не отвечал на выпады, можно было пересчитать по пальцам. И только когда дверь за ним захлопнулась громко и яростно, в груди что-то оборвалось.

Я бездумно прижала ладонь к губам, на которых все еще будто парили призрачные ощущения поцелуев. Невероятно хотелось разрыдаться. Забыть его вкус, который намертво въелся в язык.

— Я не вовремя?

— Нет, он, — попытка улыбнуться настолько жалкая, что тошно от самой себя. — Он всегда такой. Не принимай на свой счет.

Почему человек не может сжиматься по желанию до размеров атома и теряться в пространстве?

Кажется, я была готова продать душу за такую возможность. И пусть я бы навсегда осталась в квантовом мире. Пусть.

Только бы не здесь.

Ибо я не уверена, что смогу выдержать эти американские горки.

Комментарий к 15.

«Anastacia — Left Outside Alone».

========== 16. ==========

Мое внимание было приковано к изображению ежевики на белой, достаточно простой, и в то же время милой футболке.

— Что с тобой?

Растерявшись, я непонимающе моргнула, теряя фокус на зеленых листьях.

Телевизор вещал дурацкую рекламу не менее дурацких «закажи сейчас, и получишь второй комплект в подарок!» товаров. Наташа уговорила меня сходить за вином. Я не могла назвать себя достаточно трезвой, но язык за зубами пока держать удавалось. Хотя уже очень, как это обычно бывает, хотелось порваться в бесконечные жалобы на тему несправедливости судьбы и проблем, ставшими в моей жизни хроническими.

— Со мной? Все хорошо, — и я не лгала. Ей-богу, не лгала.

Я честно старалась смеяться искренне, дабы не огорчать Брюса в его праздник своей кислой миной. Не подавать виду, что мне как минимум неприятно, едва Тони, соприкоснувшись со мной локтем, стремится отойти на шаг в сторону.

Не разрываться от желания попросить его отвернуться, когда наступала моя очередь делать бросок.

Не смотреть в сторону двери, где всего лишь меньше часа назад…

— У тебя грустные глаза.

— Это мое обычное состояние лица, — я натянуто улыбнулась, но Наташа неожиданно стушевалась.

— Слушай, — она сидела на соседней кровати, обхватывая пальцами бутылку, и рассеянно отколупывала этикетку. Ноги были согнуты в позе «китайского монаха», отчего джинсы видимо натягивались, однако ее это положение, очевидно, не сильно стесняло. — Я пойму, если тебе нужно время, чтобы привыкнуть к человеку. Сама я общаюсь с людьми сразу и на все темы, но это нормально…

— Все в порядке, — я перебила ее, осмысливая, что именно она сочла за барьер в контактировании. — Я тоже… спокойно отношусь к общению, — запнулась, не в состоянии подобрать наиболее подходящее слово, — сразу, — остановилась на ее определении. — Я просто не слишком разговорчивая в принципе. Скучная, — пришла на ум характеристика в духе Хогана.

— Ты не скучная, — она отрицательно мотнула головой. — Скорее, задумчивая и загадочная. — Я прыснула, не беспокоясь о том, что это, возможно, было не слишком прилично. — И еще чем-то расстроенная.

Молчание длилось недолго. Нервно теребя подол, я силилась составить разлетевшиеся по всей черепной коробке фразы в предложение, а невидимые птицы в желудке отчего-то трепетали, и звенящие на все лады, натянувшиеся нервы грозили разорваться, дотронься до них случайно.

— Проблемы с Тони.

Вот и все. Я это сказала.

Вслух.

Живому человеку.

Оказалось не так уж сложно. Только сердце все равно было не на месте.

Она не комментировала озвученное, словно давая время или выдерживая паузу, позволяя мне, в случае очередного порыва смелости, заполнить пустоту словами.

— Я уже не знаю, как себя вести и что делать, чтобы вернуть все на круги своя. Даже не уверена, нужно ли. Мы… — откровения упрямым комом стояли в горле. — В ту ночь, в доме Старков, мы были вместе. Ничего «такого», — я бросила на нее беглый взгляд и, заметив внимательное, сосредоточенное на мне лицо, стесненно уставилась на собственные ладони, — он все испортил. А потом все как через одно место пошло. Сейчас это повторилось, и я понятия не имею, что делать дальше.

Я не питала уверенности на счет того, что мой сумбур укладывался у нее в голове, но излагаться связно и последовательно не могла ввиду той банальной причины, что никогда прежде ни с кем эту ситуацию не обсуждала.

— Он тебе небезразличен? — ее голос звучал спокойно. Я была готова воспеть оды всем архитекторам земли, развившим сей вид профессиональной деятельности, начиная от великой античности, повлиявшим на решение нынешних проектировщиков и дизайнеров данного мотеля закупить тусклые бра, в свете которых моих полыхающих пунцовым жаром щек практически не было видно. Слабый кивок согласия. — Он знает?

— Не уверена. Но он не дурак, может, догадывается.

— Как раз-таки в подобных вопросах парни — критические тугодумы, — Наташа сделала глоток прямо из горла. — Говорю по собственному плачевному опыту. Сам он как себя ведет?

Я нервно передернула плечом.

— Иногда он пытается завести разговор, как раньше, но под слишком нелепыми предлогами. Пишет, спрашивает какую-нибудь ерунду, от вопросов о своем положении дел уходит или откровенно их игнорирует. Иногда смотрит, когда, думает, я не вижу. Потом опять замыкается в себе. Порой я думаю, что он меня просто ненавидит, — добавила, грустно усмехнувшись. Безусловно, разумных аргументов в пользу сего довода я не нашла, однако, чем черт не шутит?

На лбу Наташи образовалось несколько тонких линий, когда она нахмурилась.

— Не обязательно ненавидит, — она задумчиво качнула головой; пришел мой черед разглядывать ее. — Некоторые парни боятся показать свою симпатию и делают все возможное, на грани абсурда, чтобы никто об их… чувствах не догадался. Это сложно объяснить, но…

— Тони не такой.

— Мужчины — существа крайне примитивные и предсказуемые, если внимательно за ними наблюдаешь и начинаешь разбираться в общей природе их поведения. Все они одинаковые, только с носом оставляют под разными предлогами. Это называется «индивидуальный подход».