Мое побережье (СИ)

Судя по бодрому голосу, он значительно протрезвел. Ну, как протрезвел — этот человек либо отдавал себе отчет во всех действиях, заливая в желудок литры нездорового поила, либо блевал над унитазом.

Во всяком случае, походка его стала намного тверже, чем до игры в «правду или танец».

Я пожала плечами.

— Пока вполне пристойно. Думаю, буду пить дальше или нет.

Тони улыбнулся половиной рта.

— Придержи коней, предлагаю подняться наверх и, — он на секунду замялся, — поболтать.

— Поболтать? — от внимания короткая пауза не ускользнула; я скептически приподняла бровь.

Старк с выдохом сдался:

— Курить хочу, одному скучно.

Без лишних слов я отложила недоеденный кусок на тарелку, думая о том, что обязательно вернусь к нему позже.

Не в том ли счастье, чтобы следовать за своим другом хоть на край света, даже если вам не очень-то и по пути?

Широкая деревянная лестница с крутыми ступенями тихо поскрипывала под нашими шагами. Тонкий капрон легко скользил по гладкому паркету.

Тони толкнул белую дверь «моей» комнаты — той, в которой я всегда ночевала, оставаясь в горячо любимом «летнем доме» Старков.

— О, — удивление — первая реакция, выразившаяся в коротком и «многозначительном» звуке, стоило переступить порог. — Вы сделали ремонт?

Тони за моей спиной лишь хмыкнул:

— Ремонт? Нет, ты просто давно здесь не была. Парочка новых вещей, конечно, есть, но это незначительно — Джарвис к твоему приезду обставил. Сама знаешь, он был бы куда более счастлив, если б у Говарда родилась девчонка, — он между делом дернул кружевной подол у расположившейся на полке красивой фарфоровой куклы и задумчиво повел пальцами вдоль резного платяного шкафа.

Если в комнате Тони стены были обвешаны какими-то чертежами, горизонтальные поверхности — обложены мелкими инструментами, листами, наградами за спортивные соревнования, а под потолком висело несколько фигурок самолетов, то здесь каждая деталь располагалась на своем месте. Комната цвета слоновой кости, где всегда спокойно и чисто.

Здесь была пара красивых картин, изображающих сельскую местность наподобие английских деревушек — недаром Эдвин служил летчиком Британских воздушных сил. Было резное трюмо с аккуратным пуфиком на загнутых ножках, и большая двуспальная кровать.

За дверным проемом располагалась «рабочая зона» с компьютерным столом, диванчиком, парой кресел и торшером, испещренным мелким орнаментом цветочков, но там, по правде говоря, я появлялась значительно реже, предпочитая валяться на просторном ложе с ноутбуком. Саму «переходную арку» огораживали два небольших книжных шкафа, полных классической («чисто девчачьей», — как выразился бы Старк) литературы.

Я присела на край постели и, пользуясь моментом, пока Тони скрылся во второй части спальни, наверняка направляясь к окну, спешно стянула колготки.

— Ты идешь? — проговорил он, едва я собралась открыть рот и сообщить, что хочу переодеться.

— Иду, — какой там «переодеться» — оставалось закатить глаза и покорно прошествовать следом. — Обязательно курить именно в этой комнате? — недовольно вопросила, наблюдая, как он открывает окно.

— В моей окно — возле кровати, да и взрывоопасных веществ хоть отбавляй, — как всегда сразил своей железной аргументацией.

Черт с тобой. Я погасила по пути торшер, лишив отсек основного источника освещения, и забралась с ногами в кресло. Немного подумав, начала медленно вытаскивать шпильки из прически.

Он прислонился поясницей к подоконнику.

— Будешь?

Я с сомнением покосилась на протянутую пачку. Не то чтобы меня тормозили какие бы то ни было рамки… а, собственно, в чем проблема? Я всегда относилась к подобным вещам равнодушно. Пожав плечами, вытянула одну штуку и подцепила зажигалку.

— Чем больше с тобой общаюсь, тем ниже падаю.

— Запоздалый вывод, — он щелкнул зажигалкой и небрежно бросил пачку на подоконник, делая первую затяжку, — для восемнадцати лет.

Я вспомнила его первую громкую попойку в четырнадцать и против воли улыбнулась. Сигареты оказались довольно… приятными на вкус. Если по отношению к ним в принципе уместно сие определение.

По стеклу хлестала метель, и мелкий снег, отдаленно похожий на дождь, припорашивал подоконник.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — произнес он после недолгой паузы.

Я поспешно выпустила дым.

— Какой именно?

— Откуда такое платье.

— Тебя интересует дизайнер и магазин? — я не сдержала смешка, откровенно не понимая, зачем ему спрашивать меня о таких вещах. Не припомню, чтобы Энтони Старк за свои семнадцать лет жизни хоть раз проявлял любопытство в области женской одеждой. Только если не снимал ее с пресловутых девушек.

— Скорее, факт, что ты решилась его надеть.

Я закурила с таким раздражением, что забылась и кашлянула.

Злого смешка даже не постаралась скрыть:

— То есть, по-твоему, мой максимум — это бабушкин сарафан с пуговицами под горло?

— Нет, я не это имел в виду, я, — он вздохнул, явно собираясь разразиться длинной тирадой на одном духе, однако резко словно бы растерял все мысли, да так и замер с приоткрытым ртом. — Не важно, — нервно облизнул губы и отвернулся к окну. — Я выпил лишнее.

Несмотря на то, что отмазка вышла так себе, я почему-то смягчилась. Продолжать эту тему, в любом случае, не было желания.

Давно между нами не возникало таких моментов — когда хочется поговорить, а о чем — не знаешь.

Некстати в голове, словно нарезка из фильма, замелькали вспышками эпизоды с последнего «диалога» после вальса.

Да уж. Кто-то определенно выпил лишнего.

То-то ты так бодро волочишь языком и крепко стоишь на ногах.

А кто-то опьянен отнюдь не алкоголем.

— Мы могли бы посмотреть «Леона» или «Малышку на миллион», — предложил после воцарившегося молчания он, когда сигареты были потушены, а окно — закрыто, отчего-то потирая собственное запястье и бесцельно озираясь по сторонам.

Я обернулась, не понимая тона, сквозящего в его голосе. Что-то не так. Но…

Я смотрела в глаза, которые давно научилась «читать» без слов, и не брала за ум, что они хотят «сказать» сейчас. Так много намешанных эмоций. В чем дело?

— Тони?

Взгляд, кричащий и молчащий одновременно. Это не он. Не мой лучший друг Тони, с которым я познакомилась на детской площадке.

Там, на самом дне, нечто настолько бьющее откровением по нервам; хочется отвернуться, но не можешь — слишком сильно любопытство, так хочется узнать, что это.

— С тобой… — я не договорила — он сделал шаг вперед, внезапный, удививший нас обоих, и отчего-то замер, а я буквально в одночасье осознала смысл фразы «искрится воздух».

Что-то случилось.

«Нельзя», — и это было последней разумной мыслью.

Прикосновение холодных ладоней к лицу — впервые так. Ненормально, почти дико — до того непривычно.

Нет. Сейчас он остановится. Этого не может быть по-настоящему.

Его губы, плотно сомкнутые, прижались к моим губам и застыли.

Весь мир вокруг застыл. Кажется, даже круглые настенные часы прекратили отбивать свой монотонный ритм. Я перестала дышать, глядя на него и не в силах захлопнуть веки, ощущая, как чужие пальцы неуверенно скользят по линии челюсти, ниже, к шее, посылая по коже неровный строй мурашек, и тормозят на голых плечах, заставляя тяжело вздохнуть.

Теряясь, не зная, куда деть ставшие неожиданно очень лишними руки, я раскрытыми ладонями прижала их к груди напротив, улавливая бесконтрольную дрожь собственных пальцев. Так быстро грохочет сердце. Такой горячий.

…и утратила связь с реальностью окончательно, потому что рот словно бы сам приоткрылся, и осторожное прикосновение чужого влажного языка к губам напрочь уничтожило все оставшиеся мысли.

Шаг назад. Удивленно распахнутые глаза и пустота под ладошками. Пустота внутри.

— Извини, — чей-то чужой, совершенно незнакомый, глубокий голос. Просачивается в мозг и ядерным взрывом разрывает каждую клетку. — Не знаю, что на меня нашло.