Мое побережье (СИ)

Причина каждой глупости столь примитивно типична: люблю его. Люблю, и все тут.

Дура. Полная.

И черта с два ему будет дело до накрашенных ресниц и красивой заколки — он же парень.

Это же я.

Если бы я только знала, что моя жизнь не может быть похожа ни на что, кроме непрерывного кошмара, я бы наверняка ни за какие уговоры не переступила порог дома.

Мы не разговаривали.

Вернее, наше общение сводилось к недо-гляделкам, через край переполненным смущением, неразумению Хэппи и короткому: «Извини», когда он, не глядя, потянулся за карандашом, к которому уже успела прикоснуться я.

Осторожно неся поднос с едой, я приглядывала свободное место за столиком в столовой, но он молча отодвинул стул рядом с собой. В полу-джентельменской манере, не вставая, как сделал бы какой-нибудь мистер Дарси, придвинул его обратно, едва я начала присаживаться, и пожелал приятного аппетита.

Террор в виде взгляда Хэппи в весьма навязчивой манере намекал, что он потребует подробностей происходящему безумию при первой возможности. Я бы и рада рассказать, какая муха Старка укусила. Знать бы сперва самой.

В голове случайно всплыли слова девчонок в раздевалке, перед очередным уроком физкультуры, любящих трещать на единственно излюбленную тему. Уверена, по обыкновению не обратила бы на них никакого внимания, завязывая шнурки и будучи самой себе предоставленной, если бы в оборот не пустили, хоть и неосознанно, типичные ораторские приемы для привлечения внимания: «Запомни главное правило: если он целует тебя в губы при всех, значит, он твой парень. Если нет — забудь».

Я честно попробовала представить, как оно будет выглядеть, если Тони вдруг… нет. Даже нарисовать в воображении не получалось — это из области фантастики.

То, что произошло в доме у моря, осталось в доме у моря. Нечего фантазировать.

Я ожесточенно воткнула вилку в салат, боковым зрением уловив настороженный взгляд Хогана. Расслабься, тебе глаз точно не выткну.

Визг, больше напоминающий скрип по стеклу, на секунду оглушил наше трио. Я не успела отодвинуться, как меня нахально поместило чужое плечо и почти стукнула по лицу сумочка (уместней выразиться, чемодан) Уэшвилл, внезапно атаковавшей Старка со спины.

— Привет! Я ищу тебя все утро, — она чмокнула его в щеку.

Она… что?

Благо, совершенно растерянной чувствовала себя не я одна: Хэппи перестал есть свой любимый чикенбургер, с которого методично, на поднос, капал соус. Я была не в силах отвернуться от лица Тони, то ли молчаливо требуя объяснений, то ли пытаясь увидеть… хоть что-нибудь, проясняющее ситуацию.

Но он лишь рассеянно хлопал ресницами и теребил салфетку.

— Зачем? — наконец, повернулся к ней, справившись с первым подобием потрясения.

— Идем! Это надо показывать, — пальцы с ярко-оранжевым лаком мертвой хваткой вцепились в его плечи.

Тони недовольно поджал губы, покосившись на поднос с нетронутой едой, но встал. Уэшвилл уже что-то верещала, не отпуская его запястья — господи, будто он сможет сбежать от такой, как ты.

Я поспешно отвернулась, встретившись с ним взглядом, но Тони успел заметить. Он вдруг мягко коснулся моего плеча, наклонился и быстро шепнул:

— Скоро буду.

Обычная формальность вдруг приобрела некий особенный оттенок. По крайней мере, для меня; на Хэппи привычная махинация не произвела никакого впечатления. Он дождался, когда Уэшвилл отдалится на приличное расстояние, и с наслаждением впился в свой бургер.

— Прилипала.

— Прожуй сначала, — морщилась я картинно. На деле к кусочкам салата, не торчащим, разве что, из штанов Хогана, я давно привыкла.

— Куда она его так поволокла?

— Почем мне знать, — волна раздражения начала ворочаться где-то внутри, с боку на бок, просыпаясь медленно, но уверенно. Я поспешила приложиться к стакану с колой. — Он твой лучший друг, вот у него и спрашивай.

— И ты мой лучший друг, — фраза прозвучала с таким искренним негодованием, что, вопреки сворачивающемуся тугим комком в груди недовольству, захотелось чуточку улыбнуться.

— Не важно, — демонстративно закрывая тему, я уткнулась в экран телефона. Через некоторое время бессмысленной череды умозаключений скрипнула стулом, вновь привлекая внимание Хэппи: — Я в туалет пока схожу.

А приду домой, обязательно задамся вопросом, на что теперь похоже наше общение, и, главное, как вести себя дальше.

Кто-то скажет, что разумней было бы спросить, поговорить и прочее, но этот кто-то явно не будет хорошим знатоком натуры Энтони Старка. Для него «серьезный» разговор — сродни ладану для черта. Отшутится, спрячется в скорлупе из иронии и сарказма. Спасибо, опозориться я всегда успею. Оставалось купаться в тленном море догадок.

Сомневаюсь, что с тем инцидентом все изменилось, но… а что, собственно, «но»? Мы не пара — сражающий своей очевидностью факт. Не удивлюсь, если он вообще взял курс на политику «замалчивания проблем»; его любимая тактика — притворяться, что ничего не происходит.

Мы все еще друзья? Этот вопрос, как ни странно, волновал куда больше.

Либо я пока не доросла до того состояния, когда дружбе предпочитают любовь, либо не встретила такого человека, ради которого можно начихать на все, делая лишь его центром собственной вселенной, на коем замыкается круг, но на сегодняшний день для меня нет ничего яснее, чем то, что дружба по степени важности стоит на одной ступени с семьей. Я не кичусь великим опытом романтических переживаний, однако я не знаю, что бы со мной сталось, если бы не друзья. Те самые, которые не отвернутся, узнав о тебе нечто плохое или неприличное, примут со всеми недостатками и заступятся горой, ежели кто-то или что-то вознамерится причинить тебе боль. Друг не устроит драматический концерт на почве ревности или в порыве дурного настроения. Друг окажется рядом, когда иные покинут.

Можно любить до боли и каждый день медленно умирать после расставания, но держу пари, меня бы в одночасье швырнуло о невидимые скалы и размозжило, если бы пришел конец дружбе.

Я боялась потерять нашу связь. Боялась лишиться человека, кроме которого меня никто не поймет столь же кристально чисто и просто.

Терять того, кто видел твою душу — это страшно.

Я толкнула дверь туалета и первым делом приблизилась к зеркалу, тут же расслабляясь. Лицо не измазано кетчупом, и волосы в порядке. Редкий успех.

Рука застыла, так и не дотянувшись до крана.

Стон.

Девчоночий, в реальном времени и пространстве, стон из закрытой кабинки.

Прерывистые вздохи и влажные звуки поцелуев. Я замерла, бездумно глядя в отражении на уголок большой кожаной сумки и не решаясь произнести пустого разоблачающего звука, покуда перед глазами мелькнул ее призрак, стукающий меня по носу за столом.

Кажется, «любить» — это добровольно дать человеку нож и попросить покопаться им в твоих внутренностях.

Я не беспокоилась о производимом шуме, врезаясь в дверь и затем неосознанно ею же хлопая. Миновать снующую толпу — дело плевое; если вы хотите узреть наглядный пример выражению «абсолютное игнорирование», просто загляните в стены старшей школы. И плевать, что сердце вот-вот остановится, потому что через считанные секунды нас уже разделяет коридор, мои быстрые шаги и что-то гораздо, гораздо более огромное, нежели банальная обида.

Разочарование. Пропитавшее настолько, хоть выжимай.

Я почти приблизилась к столовой, когда почувствовала чьи-то пальцы на собственном плече.

— Ты где была? — Злость чуть не сшибла с ног. — Там, кстати, фотки на стенде вывесили с танцев, — он умудрялся выглядеть таким беспечным, что хотелось врезать, не беспокоясь о последствиях. — Вид… ты плачешь?

Я вырвалась, пытаясь отвернуться и одновременно вытереть со щек слезы.

Хватит. Хватит, черт побери, каждый раз так легко из-за него раскисать.

— А тебя это волнует?

Тебе есть дело хоть до кого-то, кроме тебя самого?

Это так дико, так неправильно. Мысли кричали, отчаянно, громко, а он молчал. Я все утро была взвинчена, всю ночь, и оставалось лишь удивляться, как эта поганая беспомощность не высушила меня без остатка.