Это было у моря (СИ)

Развернулся и пошел к другому крылу здания. Санса замерла, огорошенная и оскорблённая до глубины души. В спину ей ударил ветер. Санса нехотя попыталась открыть дверь. На второй раз ключ поддался, и она с невольным облегчением скользнула в номер, захватив с собой сумку. Сандор уже зашел в свой номер — пока она возилась с замком, слышала, как хлопнула дверь. Санса закрыла и свою, зажгла свет. Маленькая комната, полуторная кровать. Санса расстегнула свой баул, долго там ковырялась, пока наконец не вытащила ночную рубашку, которой не пользовалась почти ни разу. Теперь, видимо, придется привыкать. Она пошла в ванную — хотелось чего-то успокаивающего — например, постоять под теплым душем. Что она и сделала. Под горячей водой ее накрыло волной отчаяния, безнадёжности и жгучего стыда за собственную лживость. Что ж, она сама догадывалась, что так может случится, и все равно сделала по-своему. Принимаешь решение — плати.

Платят, правда, они оба. Но, похоже, так Сандору только легче. Видимо, от нее устал. А она сама тоже устала — от себя, от него, от этой подделки жизни.

Санса почистила зубы, погасила свет. Душевая трубка роняла вниз тяжелые капли, и слив душа отзывался ей странным щелканьем и хлюпаньем. Санса содрогнулась, поплотнее закрыла дверь в ванную — так фиг заснешь. Откинула покрывала, скользнула в холодную кровать. Теперь у нее такие ночи. Она натянула на плечи одеяло. К глазам подступали слезы, и на этот раз Санса не стала их останавливать. Внезапно она поняла, чего не хватало в ее сне. Там не было его — Сандора — ее отражения, половины того целого, что они составляли уже целую вечность этой нынешней жизни. Теперь даже он от нее отвернулся. Из зеркала на нее глядела пустота. Она потеряла себя — а лучшую часть он унес с собой, захлопывая ей в лицо дверь. Ну что ж, придется с этим как-то жить. Выбора у нее все равно не было. За дверью капала вода. За окном завывал ветер. Санса дрожала под двумя одеялами, да так и заснула, стуча зубами и всхлипывая. С утра она проснулась от ослепительной белизны за окном. Выпал снег.

========== II ==========

Мне снятся собаки, мне снятся звери.

Мне снится, что твари с глазами как лампы,

Вцепились мне в крылья у самого неба

И я рухнул нелепо, как падший Ангел.

Я не помню паденья, я помню только

Глухой удар о холодные камни.

Неужели я мог залететь так высоко

И сорваться жестоко, как падший Ангел.

Прямо вниз.

Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь.

Прямо вниз.

Туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь.

Прямо вниз.

Я пытался быть справедливым и добрым

И мне не казалось не страшным, ни странным,

Что внизу на земле собираются толпы

Пришедших смотреть, как падает Ангел.

И в открытые рты наметает ветром,

То ли белый снег, то ли сладкую манну,

То ли просто перья, летящие следом

За сорвавшимся вниз, словно падший Ангел.

Прямо вниз.

Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь.

Прямо вниз.

Туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь.

Прямо вниз.

Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь.

Прямо вниз.

Туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь.

Прямо вниз.

Наутилус Помпилиус. Как падший ангел

К десяти утра Сандор не выдержал и встал с кровати. На кой хрен валяться, если все равно спать не получалось? Он подошел к окну. Доигралась-таки, треклятая девчонка. Вот и снег. Вся площадка перед гостиницей и парковка были занесены тонким, но плотным белым одеялом, которое уже там и тут пересекали перекрещивающиеся следы от колес машин. С неба лениво падали мелкие снежинки. Сандор досадливо поморщился и отошел от окна. Сходил отлить, потом сел и задумался. И что теперь надо делать? Задерживаться тут, пока не растает этот долбаный снег, или насрать на него и пробиваться дальше с расчетом на то, что снег вскоре стает? А если нет? Может, растает, а может, повалит еще сильнее, пока дороги не перекроют, и им уже некуда будет спешить? Посидеть тут, пока не подоспеют Мизинец с его треклятым братом? Ну уж нет, надо было двигаться вперёд. Если и дальше так будет валить, все равно они когда-то упрутся в блок на дороге, ну уж лучше быть ближе к домику, чем к Мизинцу.

Если бы вчера с утра Сандору сказали, что он сможет ненавидеть этого человека еще сильнее, он бы просто прибил шутника. А вот, оказывается, это было возможно. Проведя бессонную ночь — вернее, бессонное утро, Сандор уже ни капли не сомневался, что колечко было презентом нежного супруга. Но как? Почему он тут оказался? Пташка сама позвала его? С нее станется. В голове вечно какой-то бред. Решила договориться с муженьком? Сдать опостылевшего любовника и выторговать себе свободу? Возможно, так оно и было…

Сандор выдохнул — нет, все же не могло этого быть! Сначала поговорила с мужем, а потом пришла к нему? Поиграть в любовь — этакой лебединой песней? Если так, то сама Пташка такой демон во плоти, что от нее и Бейлишу стоило держаться подальше. Не могла она притворяться — ТАК притворяться. В конце концов, она не Серсея, а просто запутавшаяся шестнадцатилетка. Это было что-то другое. Какая-то Мизинцева игра — шантаж, клевета, запугивание. А Пташка побоялась рассказывать и смолчала. Она вечно всего боится. Или еще хуже того — Сандору это пришло в голову только сейчас — а не пыталась ли она его защитить от правды? Предположила, что он психанёт, сорвется, наделает глупостей и решила все скрыть. В общем, Пташка за это время неплохо его изучила — если держала глаза открытыми. Драться на дуэли бы он с Мизинцем бы не побежал. Но сидеть в номере тоже бы не стал. Вот и могло статься, что она решила его поберечь… Это как раз вполне в ее стиле. И не стоит забывать о сдвинутой матери и Пташкином опыте последнего года.

Тогда, получается, он по всем параметрам свинья и зря обидел девочку. Нет, ей все же не стоило ему лгать. Ну, Мизинец, ну, кольцо. Хм. Если бы она пришла к нему вчера утром и поведала, что виделась с Мизинцем — как бы он отреагировал? Ну уж, наверное, не стал бы с ней укладываться в постель. Вот о том и речь. Она, конечно, проштрафилась — но и он, как водится, осел. А что делать дальше? Бежать к ней? Просить прощенья? Нет, это тоже перебор. Все равно она солгала — по тем или иным причинам. Чего бы угодно Сандор от нее вытерпел — но ложь была особенно обидна. Разрушительна. Ставила под сомнения все, что было. Или нет? Он опять вернулся в памяти ко вчерашней их эскападе после завтрака. Что она говорила? Что-то такое, от чего он готов был выстелиться перед ней ковриком, перед этими ее длинными стройными ногами — да так и остаться там. Ему стоило вспомнить — но бессонная ночь, воспаленные беспокойные мозги — чем больше Сандор напрягался, тем коварнее от него ускользал ее монолог. Что-то про карандаши — про рисунки. Про путешествия — что она имела в виду? В то утро Пташка была смущена — любопытна и настойчива. Она почти довела его до исступления этими своими «изучениями». Да, она сказала, что он — карта, а она — путешественник, теперь он вспомнил. Очень любознательный путешественник. Даже теперь его бросало в жар. Боги! А он — что он сделал в ответ? Устроил истерику, как последняя старая баба, всю ночь гнобил ее, молчал, как сыч, даже не смотрел в ее сторону? Когда она засыпала — тут он отрывался — насколько мог, насколько ему позволяла ситуация и дорога. Пташка спала беспокойно, морщила брови во сне, порой даже вскрикивала — но он был так зол, что сжимал руль так, что пальцы хрустели. А потом она просыпалась, бросала украдкой на него виноватый взгляд, как побитая собачонка, и продолжала сносить все это его хамство, словно заслужила. Но так она и заслужила! И вид был виноватый: значит, было за что! Впрочем, у Пташки всегда такой вид. Виновата, не виновата…