Колечко с бирюзой

* * *

Егор не появился ни ночью, ни на следующий день.

Проснувшись на рассвете, Наташа прислушалась к звукам наступающего утра: звонко перекликались петухи, верещали воробьи под застрехой, мычанием призывали хозяек к утренней дойке коровы...

С вечера она надеялась, что к утру ей станет легче. Боль и унижение, испытанные при расставании с Егором, потеряют свою остроту. Ведь она уже научилась скрывать от постороннего взгляда и тоску, и страх одиночества, и желание увидеть своего несносного любимого хотя бы еще разок. При одном воспоминании о Егоре все внутри у нее сжималось и хотелось реветь белугой – он не вернется, никогда не вернется! Даже если она опять забеременела, то все равно не позволит брать себя в жены из милости, из жалости, только ради ребенка. Есть у нее и гордость, и силы, чтобы выдержать и это испытание...

Весь день Наташа работала в саду и огороде, забыв про купание и то, что намеревалась оставшиеся до отъезда дни полностью посвятить отдыху. Подвязала помидоры, убрала сломанные кусты, нашла в чулане стеклянные банки и, не пропадать же добру, занялась консервированием овощей. Потом собрала падалицу и, выбрав яблоки и груши спелее, сварила компот и настряпала два огромных пирога. Только потом до нее дошло, что теперь она обречена до самого отъезда питаться пирогами и компотом.

Управившись с делами, Наташа присела на ступеньки крыльца и подставила лицо ласковым солнечным лучам.

Воспоминания продолжали преследовать ее, не давали покоя.

Если говорить откровенно, ей приходилось встречать мужчин, у которых и фигура, и внешность были не хуже Егоровых. А уж что касается характера, то наверняка лучше. Но ни разу сердце ее так не трепетало, ни к кому так не стремилась ее душа...

Егор разбудил в ней нечто тайное, истинно женское, скрытое в самых сокровенных глубинах ее существа, не доступных до поры до времени ни рассудку, ни сердцу...

Прав был в свое время Петр. Она словно приворотного зелья хлебнула, поэтому, верно, до сих пор не в силах избавиться от колдовских чар, опутавших ее, как паук свою жертву.

Есть, правда, одно средство, иногда помогавшее ей хотя бы на короткий срок забыть о Карташове. Наташа поднялась в дом, прошла на кухню и открыла холодильник. В бутылке оставалось еще граммов двести бренди, и она, плеснув немного в стопку, решительно выпила.

– Похоже, тебе сегодня тоже не слишком весело?

Наташа вздрогнула от неожиданности. Раздавшийся за ее спиной голос был ей незнаком. С легкой хрипотцой, он явно принадлежал курящей женщине. Наташа подняла глаза и с недоумением посмотрела на шикарно, но несколько неряшливо одетую даму. Следы былой красоты были тщательно подправлены макияжем, но одутловатое лицо, оплывший подбородок и мешки под глазами говорили о том, что незнакомка злоупотребляет не только сигаретами.

Женщина не менее уверенно, чем накануне Степанок, прошла мимо Наташи в комнату, села за стол и усмехнулась:

– Чего застыла, подруга? Иди садись, в ногах правды нет!

И Наташа наконец ее узнала. Перед ней была Людмила Пеликанова, бывшая возлюбленная и жена Егора Карташова. Трезвая и полностью одетая, теперь она являла взору более приятное зрелище, но Наташа так и не могла отделаться от другого видения, всплывшего в ее памяти, – слишком уж дикой и отвратительной была ситуация, в которой она увидела Людмилу впервые!

Стараясь скрыть смятение, Наташа с вызовом посмотрела на нее:

– Кажется, мы не знакомы. Чем могу служить?

– Служить мне не надо, я от этого отвыкшая! – усмехнулась Пеликанова. – Заглянула вот на огонек с новой Егоркиной женой познакомиться.

– Я так полагаю, что вы его старая жена, Людмила?

– Не старая, а бывшая, – уточнила женщина, подняв указательный палец с длинным ногтем, покрытым пунцовым облезшим лаком. – Курить у тебя можно? – деловито справилась она и достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. – И как тебя, молодушка, зовут, если не секрет?

– Наталья, – тихо ответила Наташа.

Кажется, Пеликанова захватила инициативу разговора в свои руки.

– Это тебе повезло! – глубокомысленно заметила Люська. – По крайней мере, когда трахает, не узнаешь, то ли о тебе, то ли о той, своей первой думает...

– Простите, я что-то не пойму?.. – перебила ее Наташа.

– А что тут понимать? Вы давно с ним живете?

– Н-н-н-недавно, – промямлила Наташа и с удивлением посмотрела на Пеликанову. – О какой первой вы говорите? Разве у него была еще одна жена? До вас?

– Святая простота, – засмеялась Люська и пустила в потолок очередь круглых дымовых колечек. – До меня и после меня, то есть до тебя, у него была пропасть женщин. Но любил он, похоже, только одну. Они даже пожениться сговорились, Егор ей кольцо подарил, а она то ли изменила, то ли выгоднее мужика себе нашла, об этом история умалчивает. Егор же обо всем этом только в крайней степени подпития мне рассказал.

– Как ее звали? Кто она? – Наташа покраснела, как от удушья. Ей на самом деле стало не хватать воздуха. Она подошла к окну и открыла раму.

– Я же говорю – Наталья. А работала она, кажется, медсестрой в госпитале, где он лечился после ранения.

– Егор женился на вас после того, как они расстались?

– Выходит, так! – тоскливо сказала женщина, и Наташа заметила, как в уголке ее глаза блеснула слезинка. Людмила торопливо смахнула ее пальцем и смущенно улыбнулась. – Вряд ли он тебе рассказывал, как брал меня в жены. В книжке прочитала бы, не поверила, что так бывает. В восемьдесят девятом это было, аккурат в сентябре... Егор в отпуск после ранения приехал. Жил у своих почти месяц и не просыхал ни на один день. Пил, скажу тебе, как последний алкаш. – Людмила тяжело вздохнула. – Я в то время на пристани в кафешке работала, и он у меня частенько водку покупал. Мы ведь с ним в одной школе когда-то учились. Я, правда, на четыре года младше. Сама посуди: какой десятиклассник, красавец, спортсмен, посмотрит на сопливую шестиклашку? А тут через столько лет появился, я и сомлела. А он и здесь меня не замечал. Обидно было до ужаса! За мной в то время пол-Тихореченска бегало, Пеликан из тюрьмы жалостливые письма писал... А тут пьяница, которого того и гляди из армии погонят, а на меня ноль внимания! – Она просительно взглянула на Наташу. – Слушай, плесни-ка мне коньячку, вроде после тебя кое-что осталось?

Наташа вылила из бутылки остатки и пододвинула к неожиданной гостье вазочку с виноградом.

– Не надо, чего там, – отодвинула Люська вазочку, выпила коньяк и, шумно втянув носом воздух, уже веселее посмотрела на Наташу. – Ну что, продолжать?

– Продолжайте, – тихо попросила Наташа. Отчаяние тисками сжало ее сердце. Что же она наделала пятнадцать лет назад, пустив под откос не только свое счастье и судьбу, но, оказывается, и Егорову тоже!..

– Уезжал он теплоходом, – продолжала Пеликанова, – пришел на пристань – ни отца, ни матери! Никто его не провожал. Позже он рассказал мне, что в дугу разругался и с друзьями, и с родителями. Я вышла на порог кафе. Дескать, прощай, Егор! А он будто в первый раз меня увидел. «Привет, – говорит, – Люська! Хочешь за меня замуж?» Я, недолго думая, взяла и ляпнула: «Хочу!» – Женщина перевела дыхание. – В общем, через полчаса оказались мы с ним в каюте и целые сутки с постели не вставали. И все было бы чудесно, только целовал, обнимал и любил он не меня, а ту свою Наташку. Прижмет меня к себе и шепчет: «Наташенька, Наташка!» Я реву, а он словно не видит и не слышит ничего! – Людмила высморкалась в кружевной платочек и посмотрела на Наташу. – Что ты так побледнела? Неприятно слышать? Но Егор тебе такое никогда не расскажет, а знать это полезно. – Затянувшись сигаретой, она усмехнулась: – Представляешь его глаза поутру, когда мы проснулись в одной постели? Смотрит на меня, как на гадюку какую, и спрашивает: «Ты кто?» – «Я – Люська, – объясняю ему. – Ты же вчера меня замуж за себя позвал». – «Раз позвал, значит, так и будет!» Поженились мы в конце сентября, и его почитай сразу отправили в командировку в Москву. На трезвую голову он только раза два со мной и переспал. И как уж я ни старалась, все равно продолжал звать меня Наташкой. Я сначала пробовала качать права, но он меня так отчистил, что я чуть не забыла, как саму себя звать. Еще раз появился в ноябре. Потом исчез на два года. Не писал, ничего не сообщал о себе, а когда вернулся, в первый же день мы подали на развод.