Окутанная тьмой (СИ)

— Жди, Седьмая, мы с тобой ещё не закончили, — огонь отступает, и на истлевших, обожжённых ногах, расплываясь чёрной кровью, начинает медленно идти регенерация, но так ещё больнее и мучительнее — на неё уходит много сил. Дверь приглушённо скрипит за вышедшими, и Нацу, закрыв лицо руками, падает на скамейку, потому что ноги не держат. Только что он вновь видел на мгновение проснувшегося Дьявола, что так задорно, вместе с алыми бесами, плясал в безжалостных глазах Люси. Но ему не страшно видеть её такой безумной, Нацу давно принял её сущность, смирился с таким образом жизни, знал наизусть все истории, коротко расписанные Венди о их долгом путешествии по просторах Магнолии и за её пределами. Нацу искренне боялся лишь одного — однажды Люси, поддавшись этой боли, навсегда потеряет человеческую себя, это станет последним, завершающим шагом, и тогда путь назад, к правильному и светлому, окажется крепко запертым. Но Нацу, свято веря в благоразумие Люси, был уверен, что ради него, ради Венди и Эми, ради памяти Кина, ради всех своих друзей, ради отца и брата, она держится. И боль её не сломает.

Люси быстро спускается по ступеням лестницы вслед за Акихико, что ждёт её внизу в полном молчании, ему больше нечего сказать — только лёгкий ветер от созданного портала, куда они только пожелают, перебирает его волосы. Солнце беззвучно садится, но ещё светло, оно последними лучами пляшет на стёклах и крышах домов — как только в такой чудесный день мог погибнуть её ребёнок? Люси, опустив взгляд, только сейчас замечает, как всё же изменился Акихико, этот когда-то самовлюблённый, бешеный демон, что был готов убить её, превратив в куклу, одетую в прекрасное свадебное платье. И теперь он стал совершенно другим — более открытым, искренним, чувствительным, как к радости и недовольству от чужих слёз, так и к боли, что прожигает в душе сквозные дыры. Люси гордиться им по-настоящему, как и своим названным ребёнком, что был так дорог сердцу — слышаться тяжёлые шаги, и позади, рвано выдыхая вечерний воздух, бежит Венди. Догнав Люси, она с немой мольбой в заплаканных, покрасневших глазах, хватает Хартфилию за руку и тихо просит:

— Люси, возьмите меня с собой. Я должна сказать кое-что Кину, пожалуйста, — и Люси не противиться, уверенно сжав маленькую, дрожащую ладошку. Она первой входит в портал, легко потянув Венди за собой, та безумно боится, ведь она ещё никогда не была в Аду. Если бы только люди знали, что там всё далеко не так, как им представляется, то не тряслись бы без причины при одном только слове.

В тёмном склепе неприятно пахнет сыростью и теперь множеством тошнотворных, приторно-сладких духов демонов; железные ворота, оттолкнутые Акихико, мерно скрипят, пропуская их внутрь. Большая толпа, состоящая в основном из неизвестных демонов всех возрастов, расступается, образуя широкий коридор, по которому они подходят к высокому прямоугольному камню. Многие с открытым страхом смотрят вслед Люси, она ощущает их взгляды, понимая, что они настолько слабы, эти настоящие демоны, что головы стать на колени перед превращённым в творение тьмы человеком. Люси тошнит от этих запахов и шума, разных голосов за спиной и впереди — демоны в чёрном что-то тихо поют, но это выглядит натянуто, мерзко. На чёрном шелке лежит Кин — переодетый, вымытый от собственной крови и аккуратно причёсанный — он всегда ерошил волосы, не любил порядок на голове, любил только чёлку, спадающую на глаза. Белая рубашка с чуть широкими рукавами расшита дорогими красными нитями, выглаженные светлые брюки, но ноги босые. Бледное лицо ясно выделяется среди тёмного шёлка, и Венди, никогда прежде не видя умерших, не бывая на похоронах, сжимается, закрывает рот свободной рукой. Акихико кивает демонам, и она послушно уходят все разом, оставляя здесь только Люси, Акихико и Венди. У ног мальчишки, на холодном камне, лежат срезанные алые розы — Люси горько улыбается, ведь Кин, конечно, любил розы, но живые, а эти засохнут спустя несколько часом, и наверняка не будут ему в радость. Кин прекрасно знает, как прихотливы эти цветы.

— Можешь поговорить с ним, Люси. Многие верят, что даже мёртвые демоны, как и люди, слышат нас. Кто знает, может это и правда, — Акихико неуклюже передёрнул плечами, резко развернулся, и Люси, вовремя подняв глаза, видела блеснувшие на его лице слёзы — он терпеть их не может, но и сдержать в себе в такой ситуации тоже не в силах. Люси жаль, что всё выходит именно так и она, мягко присев на гладкий, холодный шёлк, взяла бледную ладонь Кина в свои горячие руки. Вот только жаль, что его таким способом уже не отогреть, не заставить открыть глаза, очень жаль.

— Здравствуй, Кин, не виделись с тобой словно вечность. Акихико сказал, что уже целый день прошёл в вашем мире, а выходит, что и в нашем тоже, и мне до сих пор не верится, что тебя уже нет двадцать четыре часа. Кажется, что чья-то глупая, слишком жестокая шутка — лучше бы это было действительно так, было бы не так больно, не находишь? Прости, что в тот момент не оказалась рядом с тобой, не почувствовала, что тебе нужна помощь и, как всегда, защита и поддержка. Я давно заметила, что если с тобой есть кто-то рядом — ты становишься сильнее, потому что появляется стимул для победы. Мне сказали, что ты умер от истощения сил, выходит, что всё, что оставалось после той битвы, ты потратил ради моей матери, её воспоминаний и вечной памяти. Спасибо тебе, что не позволил им бесцеремонно рыться в её голове, я не хочу, но вынуждена принять твой выбор, что ты сделал в тот роковой момент, поставив безмолвную куклу выше себя. Знай же, Кин, я, не смотря ни на что, выполню данное тебе обещание, и надеюсь, что все ваши легенды правдивы, и однажды, когда я найду способ вернуть тебя, ты станешь моему сыну верным другом, братом. Может это и глупо, но и ты для меня как сын — маленький, глупый, отважный, храбрый, по-своему ранимый мальчик, — наклонившись, Люси легко коснулась губами холодного лба, ласково перебирая светлые пряди волос, всматриваясь в это неизменное лицо. Люси жалела, что не сказала ему этих слов прежде, не назвала его своим глупым сыном. Кин был бы безмерно счастлив услышать это от неё, конечно, смутился бы, покраснел, но был бы рад, и Люси радовалась бы с ним вместе. — Иди, Венди, поговори с ним, расскажи всё, что тревожит твою душу. Кин выслушает и поймёт, просто доверься ему. А я отойду на минуту к сестре, ладно? — Венди испуганно вздрогнула и, боязливо переминаясь с ноги на ногу, подошла ближе, с нескрываемым ужасом взглянув на парня, что совсем недавно был живее всех живых. Он спасал её, упрекал, улыбался, плакал — и всего через мгновение, поняв цену жизни, дружбы, погиб, а она побоялась сказать тогда и теперь придётся просить прощение у мёртвого. — Ну же, Венди, смелее. Кин всё поймёт, я уверена, — Люси развернулась и тихо пошла по широкому коридору, вдоль таких же каменных, не пустующих плит. Мёртвых здесь много, но ещё ни один из них не поднялся на ноги, не получил свой второй, счастливый шанс прожить ещё одну жизнь, дабы исправить ошибки прошлого.

— Кин, это я — Венди. Прости, что так поздно, что не сказала это тебе прежде, когда была возможность, но я хочу извиниться за те страшные слова, сказанные тебе тогда, при вашей сделке с Нацу. Я была не права, не стоило тогда так говорить с тобой, не стоило судить с первой минуты, просто по рассказам Люси ты был совершенно другим, а тут. Я чуть не разочаровалась в тебе, подумала, что Люси солгала мне, но потом я убедилась в обратном, ты хороший. Прости, я тогда растерялась… — Люси горько улыбнулась, слушая тихий, взволнованный голосок Венди, который разверзал застоявшийся воздух, но тут, переключив всё внимание на себя, появился печальный силуэт Лии в её излюбленном чёрном платье с плавным разрезом на бледной ноге. Она стояла ровно, с гордой, аристократичной осанкой, даже не обратив внимания на сестру, она смотрела вперёд, где так же тихо, как и положено умершим, лежат тёмноволосый парень. Худой, в просторной чёрной рубахе с таким же вышитым золотыми нитями узором — в нём Люси быстро узнала Отто.