Окутанная тьмой (СИ)

— Мне всё равно. Главное — не мешайтесь под ногами, — почти безразлично проговаривает в ответ Люси, стараясь быть как можно суше, но они-то чувствуют, что так, своей грубостью, она пытается отговорить их, просит остаться здесь, в безопасности. Люси отворачивается, крепко жмурит глаза, пока не появляются бесформенные пятна, и лишь тогда открывает, в который раз слова — «Это конец. Их нет. Кин. Эми» — застревают болью в горле. Хартфилия с грустью осматривает то, что осталось от её мира, то, что она смогла защитить, но не смогла обезопасить, оказалась намного слабее обстоятельств. Стремилась защитить всеми силами, данным ей Смертью: исчезала, бросала, обрывала все узы, сжигала дотла мосты ради их блага, но каждый раз что-то не отпускало дальше, заставляло вернуться, и она повиновалась. Пыталась ставить точку в конце, но вновь вырисовывалась запятая, — всё сначала: опять боль, слёзы, смерть, а она бессильна. С болью в груди возвращалась домой, на территорию Королевства, родного города, квартиры и гильдии, пыталась убедить, что не напрасно. Но стоило только потянуться к темноте, выбрать тьму, — страдали близкие друзья-люди; потянуться к свету, протянуть руку к нему и страдали те, кто принял её жестокую, кровожадную сущность, заключённую в кандалы и цепи. И не было этого такого нужного баланса среди этих миров, чтобы быть и там, и там, — всё чаще Люси начинала задумываться, чтобы раз и навсегда прекратить общие страдания. Умерла бы она в тот день, и ничего бы этого не было: ни слёз, ни боли, ни страданий, ни терзаний, ни чувства вины, ни смертей. Кин бы так и не узнала, что существует на свете такая девушка, способная изменить его, остался бы убийцей, монстром, как и Акихико, не позволял бы себе расслабляться, и, кажется, что те чувства, открытые для него впервые, сделали его слабее. Вся эта привязанность и любовь к людям, — он думал о других в первую очередь, сражался, чтобы защитить других и не заметил тот роковой момент, когда его сердце пропустило удар и коротким хлопком в груди что-то сломалось, разорвалось, омывая органы горячей кровью. Он сам сломался и не жалел, когда умирал, потому что считал именно по её, Люси, суждениям, что его смерть не напрасна, — он ведь защитил, и потому умирал с улыбкой, настоящей и искренней, на окровавленных губах.

На улице было уже достаточно темно, и не везде, но в отдалённых уголках улиц, ещё были люди — одни держась за руки, другие — в гордом одиночестве спеша домой. Венди внимательно прислушивается к ночным звукам, не позволяя темноте обмануть себя такой показной тишиной и спокойствием. Волшебница прикрывает глаза, полностью полагаясь на слух, чувствуя огромную ответственность за тех людей, которых минутой ранее ей поручила Люси, — её команда для поиска. Марвелл идёт впереди, зная, что только она умеет и может противопоставить что-то в бою с падшим, остальные же — нет, служат приманкой, хотя на счёт огня Нацу девочка задумывалась всерьёз. Его огонь слишком похож на огонь Люси и, быть может, он так же губителен и беспощаден к пустым демонам?

Драгнил не отстаёт ни на шаг, и под возмущённое цыканье и грозный взгляд Венди пропускает шаг, постоянно пытаясь выйти вперёд, потому что до сих пор, не смотря на всё произошедшее, ему хочется прятать этих детей — Венди, Кина, Эми, — за своей спиной. Просто потому, что они, не смотря на их недетские мысли, не смотря на их взгляды, слова и опыт в боях всё равно остаются детьми, которые нуждаются не только в защите, но и любви. Нацу борется с желанием поставить Марвелл позади себя, но постоянно отдёргивает руку, объясняя самому себе, что она обучена этому — обучена убивать демонов, обучена лично Люси. Нацу хочет рассмотреть в ней ту маленькую, напуганную, беспомощную девочку, которая когда-то, глотая слёзы, пряталась за ним. Но не может, теперь всё иначе, — она идёт впереди него, незаметно оглядывается, бросая косые взгляды в темноту, крепко сжимает кулаки, будучи готовой напасть в любой момент. В ней, как и в Люси, кипит злость, ненависть к тем, кто лишил её возможности искупить свою вину, избавиться от этого болезненно-тянущего в груди чувства. Она до сих пор чувствовала себя виноватой перед Кином, и у неё не было возможности извиниться лично, сказать это ему в лицо, а говорить с мёртвым совсем другое. Венди хотелось бы, чтобы он услышал это живым и, как обычно, прикрыл тёмные глаза, победно улыбнулся, — Венди была бы не против, потому что он оказался прав, без сомнения.

Марвелл до побелевших костяшек сжимает кулаки, чувствуя до боли знакомый, тошнотворно-сладкий запах за поворотом — не ангел, но демон, нашедший так не вовремя свой ужин. Венди слышит, из воспоминаний вытаскивает те обрывки, когда из истерзанных тел, грубо лишённых сердец, выливаются остатки крови, и останавливается, сквозь темноту различая хищный оскал и сердце в чужих ладонях. Она не собирается позволять ему, этому пустому и навсегда потерянному демону, и дальше ломать людей, пожирать их, с упорством и остервенением протискивая когтистую ладонь между трескающихся рёбер к такому желанному сердцу и не менее сладкой душе. Венди не говорит ни слова, без предупреждения заходя в узкий переулок, морщится, слыша довольное чавканье и видя глаза, на мгновение сверкнувшие среди мрака, — глаза дикого животного, а не человека. Нацу реагирует быстро, становится позади, намереваясь хотя бы как-то прикрыть, защитить Марвелл своими силами, но та не намерена позволять ему делать это сейчас, в эту минуту. Теперь они будут стоять позади и смотреть, какой стала она, чему научилась и что на самом деле даёт желание убивать, мстить и увидеть мёртвого живым ещё раз.

— Позволишь мне помочь вам? — Хартфилия не без удивления во взгляде оборачивается на знакомый голос, у низкой скамьи, выкрашенной в тёмно-синий, разбирая силуэт своего сильнейшего духа — Локи. Он стоит, кажется, совсем неустойчиво или же просто Люси не привыкла видеть его без рубашки, не помня, был ли он настолько худым в самом начале или это уже произошло после тех сражений. Локи по привычке поправляет левой рукой очки, пытается улыбнуться, убедить, что даже сейчас на него можно положиться, что он — надёжен. Однако Люси даже на расстоянии, разделяющем их, чувствует ощутимую дрожь и слабость, которые пронзают его тело, но вопреки этому Локи не сдаётся. Ему тяжело просто стоять, тяжело улыбаться уголками губ, тяжело пытаться быть таким, как и всегда, — Люси видит его упорство и просто не может завести тему на счёт его ученицы, точной копии Скарлетт, которой нет и, как оказалось, уже давно не было с ними. Ей не под силу сказать эти слова ему сейчас и поэтому Хартфилия только коротко кивает, зная, что и духи более чувствительны к другим мирам, и они так же легко находят среди толпы людей сгнившие чёрные или же сверкающие золотые души.

— Будь осторожен, Локи, — еле слышно проговаривает одними губами Люси в пустоту, когда силуэт Локи растворяется среди темноты первого переулка, ведущего на соседнюю улицу. Она знает, просто чувствует, что он слышал её слова, а, если не слышал, то подозревал, что по-другому она и не скажет, ведь какой бы злобной и бесчувственной не пыталась быть, какие бы ужасные вещи не говорила, всё равно — волнуется и боится. Те, кто дорог ей, те, кто сейчас жив, те, кто в эту минуту рядом и изо всех сил пытаются поддержать, не могут оставить её сердце холодным, не могут позволить ей быть чёрствой и безразличной. Глубоко внутри все они бескрайне дороги, и пускай сейчас непреодолимая ненависть, жажда мести застилают ей глаза едкой пеленой, всё равно, — любит, заботится, боится за них. — Лисс, туда, — в сторону кивает Люси, и младшая Штраусс, крепко сжав прохладную ладонь Джувии в своей руке, оборачивается, осторожно, своей хищной походкой направляясь туда. Только её кошачий хвост мотается из стороны в сторону и голубые глаза недобро блестят, но почему-то, слишком увлёкшись указанным направлением, ни она, ни бывшая Локсар не замечают, что свернули сюда только они. Люси делает бесшумный шаг назад, отступает, быстро и незаметно теряясь, сливаясь с темнотой, — пусть думают, что угодно, но та сторона, давшая ей, Люси, это проклятье, совершенно их не касается. Был потревожен её мир, был убит её ребёнок, и им не следует вмешиваться, лезть на чужую сторону, переходя эту тонкую грань, — они должны быть просто людьми, не знавшими ничего об этом, но кто-то решил иначе.