Окутанная тьмой (СИ)

Венди, вовсе не различая, не понимая ничего, не видя сквозь пелену слёз, только доверчиво прижалась к Кину, крепко обхватив его за шею руками — самого Жнеца её действия не очень-то и волновали. В голове, вместе с просветлением, мелькал единственный вопрос «Опять сорвался?!», но в какой-то мере этой маленькой плаксе, повисшей на нём, Кин был благодарен, именно из-за того, что она так важна Люси он и смог прийти в себя, понимая, что обязан спасти. Жертвовать этой девчонкой Кин не имел права, Люси бы злилась на него — слёзы Венди, её крики, её вой и боль позволили ему вернуться в реальность, и на этот раз трезво, здраво оценить ситуацию. Локи сам сделал свой выбор, приняв удар на себя, можно сказать, что и он помог, вводя падшего в замешательство своим поступком, он дал Кину возможность нанести правильный и жестокий, пусть и подлый удар в спину. Марвелл никогда не вызывала в Кине симпатии, слабая, плаксивая девчонка, она не была такой искренней как Люси, она не была к нему добра, долго не признавала его, и всё, что чувствовал к ней Кин — ревность. Венди была намного слабее его, глупее, наивнее, но, тем не менее, она шла в понимании Люси с ним наравне, и его этой в меньшей степени бесило. Он не понимал чем она так выделяется, почему стоит рядом с ним, но после осознал, что для Люси нет лучших и худших — перед ней они все равны, просто дети. И именно с того момента Кин тщетно и упрямо пытался казаться взрослым, скрывая боль, не позволяя себя жалеть, пряча эти предательские слезы, которые постоянно выступали на глазах, за чёлкой, под дождём. Это было отвратительно для него, он считал себя сильным, но справиться со всем, что валилось на него, в одиночку не мог — это было выше его сил.

— После этого не смей сравнивать меня с ними, — сквозь плотно сжатые зубы прошипел Кин, отчего Венди ощутимо вздрогнула, на мгновение умолкнув, широко распахнув глаза. Первые секунды она будто и не понимала о чём говорит ей Жнец, всё так же доверчиво сжимая тонкими пальчиками его рубашку, даже не пытаясь вспомнить. Но ей и не пришлось утруждаться, сознание само желало, чтобы она вспомнила, выдавая ту самую фразу, которую так просто и не думая бросила она, и, которая так глубоко и болезненно запала в душу Кина. «Люси говорила о тебе столько хорошего, а ты такой же урод, как и все остальные потерянные демоны. Ты не лучше них, такой же» — так кажется она сказала не подумав как следует, а он запомнил. Венди искренне было стыдно за саму себя, за свои слова, за свою глупость и вспыльчивость в тот день, но сказать что-то в ответ Кину она не могла, тихо пряча заплаканное, красное от стыда лицо. Кин и не ждал от неё оправданий, они были бы слишком жалкими и мерзкими, он просто хотел, чтобы она вспомнила и поняла, что Люси хвалит его не зря, он заслуживает доверия. — Я сейчас отнесу тебя к Нацу и Люси, сиди там тихо и будь осторожна, — тихо на ушко волшебницы прошептал Кин, отпрыгивая назад и стараясь не поддаваться, не обращать внимания на странное, смутное чувство, что нельзя так просто оставлять косу наедине с Дьяволом.

Нацу заметно успокоился, выдохнул, когда увидел, что Венди теперь более-менее находится в безопасности — почему-то видя её рядом с Кином, Драгнилу было куда спокойнее, надёжнее, он уже доверял этому мальчишке, не смотря на все его порывы и излишнюю самоуверенность. В душе было ощущение, что только Жнец сможет защитить Марвелл по-настоящему, и теперь Нацу ещё сильнее убеждался в том, что Кин на самом деле не плохой, особенно если к нему найти подход и рассмотреть его настоящего. Драгнил не знал его прошлого и потому не смел судить, приписывая все грехи, но, тем не менее, сейчас, в данный момент, когда нужно, Кин был правильным, достойным демоном, в это Нацу не сомневался.

— Держись за меня крепче, — Кин, придерживая Венди за плечи, огляделся вокруг — Дьявол всё никак не мог вырвать, выдернуть из себя косу, тщетно пытаясь переломать точащее лезвие дрожащими пальцами, но не выходило. К его сожалению это не какая-то обычная сталь, которую можно так легко сломать, особенно настолько гнусному, мерзкому существу. Преодолеть расстояние, которое так сильно пугало Локи, Кин сумел за долю секунды, тут же ставя Марвелл на землю, но волшебница, пронзительно взвизгнув, дёрнулась, ещё сильнее вцепившись в рубашку Кина. С ногой Венди что-то было не так, несильное повреждение, но совесть Кина так и не позволила ему бросить её и рвануть назад, неожиданно для себя самого, Жнец аккуратно, бережно передал её на руки Гажилу, отцепляя тонкие, девичьи пальчики от себя. В какой-то мере Кину было приятно осознавать, чувствовать доверие Венди, но от так и не простил ей ту фразу — слишком больно воспоминание о ней отзывалось в груди, неприятно щемя сердце.

Кин, коротким взглядом осматривая безопасное место, почти случайно остановился на Люси — руки сами собой стиснулись в кулаки до побелевших костяшек при виде её лица, украшенного отвратными тёмно-багровыми пятнами. Белое лицо и алая кровь на ней — прекрасное сочетание, но для себя Кин в который раз решил, что убьёт всех, убьёт всех падших, которые посмели прикоснуться к Хартфилии и выжить. Он никогда не сможет простить себя, если останется в стороне, если не сделает этого — для Кина это уже дело чести, то, без чего он не сможет спокойно и умиротворённо существовать дальше. Этот момент, этот день будет постоянно всплывать у него перед глазами, доводя до настоящего безумия, сумасшествия, паранойи. Кин готов убить, готов окропить этот сухой песок свежей кровью людей, в которых сидят демоны, он готов стать тем безумцем, подобным Акихико, чтобы потом забыть о том, что сделает сейчас, не смея тревожить — так будет намного лучше для него.

Кин рассчитывал на эту жестокую месть, видел в ней частичку своего желанного спокойствия, внутреннего умиротворения, он должен был убить, будто это что-то решило бы, исправило бы. Кин уже был готов злорадно усмехнуться, оборачиваясь, предчувствуя расправу, такую скорую и желанную для него, как резкая боль в груди нарушила всё, принуждая послушно упасть на колени. К горлу подступил ком, Жнец не мог вымолвить и слова, хватаясь пальцами за рубашку, с силой сжимая её, желая избавиться от боли, которая так сильно пронзает его сердце, не давая вздохнуть. Боль не отступала, ни на секунду не покидая сознание Кина, он сам, так же тщетно хватаясь рукой за горло, едва смог обернуться, ненавидящим взглядом, полным ярости, злости, глядя на виновника этого. Дьявол, тот самый, которого столько раз Кин клялся убить, вырвав сердце, теперь чуть ли не вырывал его собственное, довольно улыбаясь, легко, будто ничего не произошло, откидывая переломанную надвое косу в противоположные стороны. В этот момент земля ушла из-под ног Кина, который, находясь в том же наивном неверии, продолжал задыхаться, чувствуя только невыносимую боль, жжение и беспомощность, разом охвативших его тело. Лишиться косы для Жнеца — то же самое, что лишиться сердца, без предупреждения вырвав, пока демон ещё жив, ещё в сознании. Больно, невыносимо, неконтролируемо — сталь слишком легко поддалась этим грязным рукам, а сердце Кина будто разорвалось на мелкие части. Он не верил, отказывался верить в то, что он теперь ровным счётом никто, такой же падший, как и все они — тот, кто разом лишился своей силы, тот, кто поддаётся своим детским страхам и неудержимому внутри гневу.

— Кин! — не долетая до уже затуманенного сознания Кина, раздавался голос Акихико, надеясь привести Жнеца в чувства, вернуть в реальность и банально успокоить. Слишком гадко, слишком тяжело, слишком невыносимо — эта боль, осознание, что он теперь никто сводили Кина с ума, заставляя сжимать кулаки, даже не замечая, как вытянувшиеся когти впиваются в кожу, глубоко и рвано. Гнев, злость, ярость вновь взяли контроль над всем сознанием Кина, превращая его в настоящего демона, кровожадного и жесткого, того, кто не пощадит, не оставит в живых, не поймёт, когда будет нужно, не простит, слушая глупые молитвы. Чернота в глазах расплылась, уступая место ярко-красному, безумному цвету, который для Кина был сравним только со свежей кровью. На руке, крепко стиснувшей рубашку в районе сердца, загорелся огонь, чёрный огонь, который был неподвластен, неудержим, даже для своего владельца. — Кин! — Акихико как мог, хотел и пытался, не обращая внимания на падших, подойти ближе, достучаться до Жнеца, но этот огонь пугал его. Акихико так же ясно, как и Таро, помнил, как яро пылал особняк, как это пламя отражалось в безжалостных, полубезумных, чёрных глазах, как на детском, фарфоровом как у куклы, лице играла сумасшедшая, гадкая ухмылка.