Окутанная тьмой (СИ)

— Ты, маленький Дьявол, и ты прав, малой, кое-что общее у нас с тобой все же есть, не сомневайся, — Акихико косо взглянул на заметно притихшую девушки, и сомневаться в том, что она умерла повторно, теперь в его мире, не было ни единого повода — но все же для себя Акихико отмечал все мелочи — наклон удара, точность, сила и все та же ухмылка. Вот, что было у них общее, и Акихико это, наконец, понял, увидел, прочел в глазах мальчишки — они оба ненавидели, рано испытали боль, оба были жестоко преданы, хотя, кажется, ничего дурного, за что их можно было недолюбливать, не делали. Но теперь, когда чаша терпения была наполнена до краев, они оба сорвались, не в силах подавлять злость — Акихико прекратился в маньяка-потрошителя, который просто любил мучить людей, попадающих к нему в цепкие когти, а Кин стал маленьким Дьяволом, который так же сильно любил мстить.

Кин неторопливо стер рукавом капли крови со щеки и косо взглянул на них, недовольно морщась — он никогда не любил людскую, поганую кровь, — и неторопливо зашагал к двери, собираясь идти наверх, оставляя «дядю» в своей атмосфере, чтобы тот мог в одиночестве закончить начатое. Акихико провожал светловолосого мальчишку взглядом, наяву видя его черную, заклейменную ненавистью душу, черные крылья и глаза, которые, словно омуты, тянут ко дну, не давая шанса на спасение — маленький Дьявол. У самой двери Кин остановился, обернулся, как-то слишком по-взрослому посмотрев сначала на девушку, а после и на Акихико, криво улыбнулся:

— Знаешь, дядя, куклы смотрятся, да и выглядят гораздо красивее, роскошнее, если на их теле нет уродливых шрамов и швов, если у них внутри, кроме лжи, злобы, ненависти и прогнившей души, есть еще что-нибудь. Например, сердце…

Комментарий к Бонус 3. Акихико, Кин: чем-то схожи... Я все выполнила в срок. С 9 мая, читатели, спасибо за все

^_

====== Все изменилось, часть 1: Последствия... ======

Хартфилия беспомощно осела на колени, будто в одно мгновение, все находящееся внутри разом рухнуло на дно, просто оборвалось и та опора, казавшая такой крепкой, ушла из-под ног, оставляя девушку в прострации. Назойливый звон в ушах заглушал все звуки, крики, вопли, сливающиеся вместе, и руки сами собой тянулись вперед, туда, где так яро полыхал ярко-рыжий огонь, а ее глаза, в которых отражались его мутные блики, не сходили с одной точки, где едва виднелась блестящая черная шерсть. Вот только ее — такую слабую, обессиленную, беспомощную, опустошенную в этот момент опередили — кто-то бросился вперед, что-то сделал и огонь, стоявший до этого плотной стеной, послушно расступился. Люси, едва разбираясь, что происходит, еле ориентируясь в пространстве, видела, как испуганно и в тоже время заботливо, быстро уводили не на шутку перепуганных девушек, которые были чересчур впечатлительными, и все эти почему-то неразличимые силуэты, переступая через порог, растворялись во мраке ночи. В эту минуту Хартфилия не понимала ровным счетом ничего: голод, до этого так успешно проигнорированный, вновь давал о себе знать, грубо впиваясь когтями, сдавливая горло девушки — в этот раз он овладел ею, взял полный контроль, который был куда надежнее. Сил бороться, противостоять этому не было, лишь, когда в нескольких шагах от нее уложили Райто, дабы сразу подлечить его на месте, ей кое-как удалось на мгновение вернуться и испытать тот же мерзкий страх, цепляясь рукой за рубашку, где так болезненно ныло сердце. Заметно обгоревшая, местами сдертая шерсть, рваные куски кожи, кровь, судорожные вздохи, и все те же бездонные, холодные, голубые глаза, которые, не отрываясь, смотрели прямо на Хартфилию, трясшуюся от взявшего верх в ее душе страха.

Сам Райто в перерывам между резкой болью, мгновенно доносящейся до мозга, глядя на нее — эту девчонку, которую и ненавидел, презирал за слабость, доброту, и которую ценил, защищал, но по-своему — не испытывал прошлых, гневных чувств к ней, которые должны были появиться после такого. Он толком и не знал, зачем бросился туда так смело, самоотверженно, но, чувствуя, как горит спина и сильно обожженная, и подертая досками, почему-то понимал, что был обязан поступить так. Кто для него Люси, он так же не знал — просто хозяйка, поставщик свежих, лживых сердец и не более того, но сегодня, бросаясь вместо нее под удар, в его пустом, просто опустошенном сердце, которое упрямо продолжало хранить верность только Анастейше, что-то ощутимо больно екнуло. Начало зарождаться сомнение, что, возможно, раньше он был не прав по отношению к ней, возможно, был слишком придирчив, слишком эгоистичен, груб, возможно.

Устало положив голову на черный пол, Райто решил, что теперь будь, что будет — напрашиваться, умолять, унижаться и просить, чтобы его вытянули с того света, отбили в бое против Смерти, он не собирался. Райто понимал, что хочет жить, хочет продолжать бродить по свету, но не такой ценой. Он был выше этого, хотя его гордость уже давно могла довести его до безумия, остановившего свой ход сердца, и просто свести в могилу. Райто когда-то слышал, что перед Смертью вся жизнь, словно кинопленка, проносится перед глазами, но у него ничего не было — только эти полубезумные карие, черно-алые глаза, и чувство, что все было сделано правильно, по крайней мере, он не жалел об этом в данный момент.

Что-то теплое, влажное и до боли знакомое коснулось его шерсти, жалея, словно маленького, беззащитного щенка, и Райто медленно открыл глаза, видя перед собой Адриану, а точнее ее глаза — испуганные, заботливые, чистые — его глупая сестра. Райто в душе никогда не смел ненавидеть ее, презирать за слабость, такую щенячью верность и преданность, ведь по сути, если разобраться и заглянуть в прошлое, то они совершенно одинаковые. Пускай прошло уже много лет, и они уже не дети, но судьба все равно решила свести их вместе, жертвуя всем, что было им когда-то так сильно нужно и дорого. Райто сейчас сожалел только о том, что не смог что-то сделать и тогда, не смог с той же непоколебимой уверенностью, храбростью броситься в огонь — он жалел, что в тот момент он был не Райто, а был сопливым, слабохарактерным мямлей, любимцем Анастейши, которого она называла Райтик. Слабый, беспомощный, не такой как сейчас — безумный, сильный, готовый на все. Все, что нужно было сделать, Райто сделал, хотя и продолжал ощущать внутри какую-то неизвестную ранее пустоту и боль. Но вот Хартфилия, его хозяйка, которой он сегодня послужил излишне преданно и верно, была жива и здорова, пожалуй, для него это была самая дорогая награда.

Вот только эти заметно потемневшие, помутневшие, потерявшие свой натуральный теплый оттенок, глаза, с тем же неподдельным сумасшествием, как и некоторое время раньше, по-настоящему пугали. Райто понимал и видел, что Люси вновь начинает поддаваться, теряться — наверняка у нее уже просто не осталось никаких сил для борьбы, сопротивления, глубоко в душе осталось только желание, чтобы это все прекратилось. Ногтями, теперь имевшими черный цвет после множества непроизвольных превращений, девушка медленно проводила по полу перед собой, пытаясь отвлечься, успокоиться, но ни то, ни другое не было возможным и реальным для нее сейчас. В горле неприятно першило, и вместе с глухими ударами сердца, которое так болезненно сжималось внутри, ею вновь овладело безумие. Маги были слишком испуганны, слонялись туда-сюда, не в силах что-то сделать — почти все в здании имело грязный черный оттенок, и можно было считать настоящим чудом тот факт, что оно просто не рухнуло целиком, — огонь злостно зашипел, быстро угасая под беспощадным напором воды.

— Люси, вставай, здесь опасно, пока что, провоняешь, надышишься этой гадостью, идем, — тонкие, побелевшие ладони настойчиво заставили Хартфилию подняться на ноги, позволяя опереться на свое хрупкое плечо. Лисанна, обеспокоенно вертя головой в разные стороны, упрямо потянула девушку на улицу, стряхивая с глубоких, голубых глаз короткие пепельные пряди, спадающие на лицо. Люси послушно поддалась, с силой и испугом от такой близости к чужому теплу, еще бьющемуся в груди сердцу, вцепившись пальцами в куртку Штраусс. Та ничего не замечала, и только когда в лица обеим ударил поток холодного, отрезвляющего, ночного воздуха, Хартфилия чуть расслабила пальцы, спокойно шагая вниз по ступеням к скамейкам, стоящим во дворе гильдии. Там слышались голоса, и Лисанна не могла видеть волшебников четко, только смутные силуэты, но вот Люси — и она видела их глаза, медленно скользя голодным, хищным взглядом по тонкой линии шеи, где так привлекательно и маняще бьется пульсирующая вена, куда бы ей сейчас так хотелось впиться.