Южная роза (СИ)

              -Ну иди же! Не стой! Иди, Элья! Иди, медведь тебя задери! И не смотри на меня так! Я же не железный! – он почти прорычал это, и схватив фонарь, пошёл обратно широкими шагами.

              Она развернулась, словно сомнамбула, и едва чувствуя ногами пол, побрела в свою комнату, держась рукой за стену. Закрыла дверь, заперла на засов, как он и просил. Её всю трясло так, словно она простояла час на морозе. Она легла на кровать, натянув на себя одеяло дрожащими руками, и закрыла глаза.

              ...Пречистая Дева… Пречистая Дева… Вот теперь она точно пропала…

              Габриэль дотронулась до губ кончиками пальцев – они всё ещё чувствовали его поцелуи, и на её коже остался его запах, и в голове всё ещё звучал его голос, произносящий её имя…

              Она сгребла руками подушку, спрятав в ней лицо.

              ...Милость божья… Да я же люблю его! Люблю… Люблю…

 Утром она была почти больна.

              Смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Бледное лицо, горящие глаза, припухшие губы…

              У неё снова дрожали руки, и краска заливала лицо, стоило ей вспомнить вчерашнюю ночь. И волны отчаянья сменялись волнами счастья.

              ...Он ведь тоже её любит… Также сильно…

              Но у неё не хватало смелости спуститься вниз к завтраку и посмотреть ему в лицо, ведь то, что произошло вчера, имеет последствия. Он сделает ей предложение… И она должна будет согласиться. И она хочет согласиться…

              ...Пречистая Дева! Да она хочет этого больше всего на свете! Но как же ей при этом стыдно!

              Как же стыдно ей было сейчас, при дневном свете, вспоминать то, что произошло вчера.

              ...Ни одна воспитанная девушка не должна так себя вести! Что он о ней подумает?

              И она даже удивлялась сама себе: почему её не беспокоит всё остальное, то, что было в оранжерее? Ни волки-тени с красными глазами, ни Бёрд и его обещание убить её, если Форстер не выполнит какую-то его просьбу, ни даже то обстоятельство, что это именно Бёрд поставил на её лошадь печать грозы и следил за ней…

              Как-то всё это было неважно и совсем не трогало её сердце.

              Сердце трогало только одно…

              ...Он любит её…

              Она собиралась долго, мучительно перебирая наряды, пытаясь соорудить причёску, но в итоге позвала Кармэлу, потому что руки её совсем не слушались.

              -Да вы же вся горите, синьорина Габриэль! – воскликнула служанка. – Говорила я вам: не сидите на ветру!

              Вниз она спускалась на дрожащих ногах, и одновременно испытала и разочарование, и облегчение, когда в столовой никого не обнаружилось. И словно угадав её немой вопрос, Натан ответил:

              -Мессир Форстер уехал с закупщиками, надо думать, к вечеру только будет, мона Ромина отправилась в Эрнино, синьор Грассо пакует чемодан, а ваш отец уже позавтракал и занят… хм-хм… коробками с костями – готовится к отъезду.

              -Спасибо, Натан!

              -Ах да, и ещё: сегодня я был с утра на почте, для вас есть письма, и я взял на себя смелость их забрать. Почтарь весьма извинялся за такой казус, он давеча вернулся из Ровердо, и сказал, что тамошний почтарь всё напутал, и письма, адресованные вам из столицы, отдавал другой синьоре Миранди, и она была весьма любезна – вернула их назад, да только, понятное дело, что с опозданием. Так что вот держите, - Натан передал ей пачку писем, перевязанных тонкой бечевой.

              -Спасибо!

              Габриэль взяла пачку, быстро сняла бечеву и принялась с жадностью читать первое. Письма были разложены по датам, и печать сломана только на одном из них - видимо, ровердская синьора Миранди оказалась дамой воспитанной, и не стала читать то, что адресовано не ей.

              Франческа как всегда была многословна: сначала она писала, как скучает по кузине, затем описывала свои будни, посещение салона синьоры Арджилли, кто был в каких нарядах, какие обсуждались сплетни, а заканчивалось всё описанием погоды. Но Габриэль была рада даже этим незначительным деталям, потому что так соскучилась по родным местам и по своей кузине, и ей так отчаянно хотелось с ней поговорить, но, к сожалению, сделать этого было нельзя по очень многим причинам.

              Все остальные письма почти повторяли то, что было в первом, с разницей в том, что менялись лишь сплетни и погода. Затем шло сумбурное и радостное письмо о том, что капитан Моритт прибыл в столицу и сделал ей предложение. И Габриэль улыбнулась, представляя себе, как, должно быть, счастлива Фрэн, как она бегает по комнатам, как обнимается с родными, и как смотрит на помолвочное кольцо.

              ...Ах, Фрэнни, Фэнни! Как же я за тебя рада!

              Затем шло уже подробное письмо о деталях предстоящей помолвки и свадебных планах, о платье и приёме, и множестве мелочей - от торта до украшения кареты, и мольбы о том, чтобы Габриэль смогла вырваться и приехать. В предпоследнем письме лежала газетная вырезка из раздела брачных объявлений, в которой Фрэн не поленилась и обвела объявление о своей помолвке. Габриэль взглянула на него лишь краем глаза, потому что на последнем письме в пачке был чужой почерк, и она отложила газетную вырезку и торопливо сломала печать.

              Письмо было от матери Франчески - синьоры Натаниэллы Корсини.

              Габриэль читала быстро, совсем забыв про завтрак, остывающий на столе. Синьора Натаниэлла умоляла Габриэль приехать в Алерту. Подробностей того, что случилось, в письме не было, но в очень деликатных и завуалированных выражениях мать Франчески писала, что капитан Моритт повёл себя очень некрасиво, бросив её дочь ради другой женщины почти сразу после назначения даты свадьбы. И теперь уже который день Франческа не ест, и ни с кем не разговаривает, и не выходит из комнаты, а доктор говорит, что у неё случился нервный срыв. И единственный человек, которого хочет видеть её дочь - это Габриэль. Синьора Натаниэлла хотела отправить Франческу на воды в Мармиеру, но та в ответ лишь заперлась в комнате.

              Габриэль отложила письмо.

              ...Бедная Фрэнни! Она так ждала этой помолвки! Но почему? Что же случилось?

              Габриэль представила каково всё это для её кузины. Нет, её саму, конечно, никто не бросал перед свадьбой, но она вспомнила начало прошлой зимы, когда они перебрались из Кастиеры в Алерту, своё одиночество, и то, что от их семьи внезапно отвернулись знакомые и старые друзья. И бесконечные сплетни о ней, которыми тешили себя синьоры в гостиных.

              И она понимала, каково сейчас Франческе, нет, ей в сто раз хуже, потому что в отличие от Габриэль, к таким ударам судьбы её кузина совсем не была привычна. Она представила, как будут теперь судачить о ней – брошенной прямо накануне свадьбы. Что может быть хуже для девушки? Нет, хуже может быть, конечно…

              И Габриэль вдруг покраснела, вспомнив то, что произошло вчера. Но, что поделать, хоть ей было за это стыдно, сейчас она была почти счастлива.

              ...Но что же случилось? Может быть, поговорить с Фредериком?

              Может быть, ей стоит выяснить, что же произошло у Федерика? А может, попытаться убедить кузена Франчески помочь и поговорить с капитаном Мориттом? Если бы он написал письмо с извинениями или, быть может, хоть как-то объяснился…

              Но для этого придётся ехать в гарнизон, а ведь она собиралась сослаться на недомогание, чтобы избежать встречи с Корнелли.

              Габриэль стала собирать письма, и внезапно взгляд её выхватил среди одинаковых прямоугольников объявлений в газетной вырезке знакомую фамилию.

              «Помолвка мессира Александра Форстера и синьорины Паолы Кавальканти-Бруно…»

              Письма выскользнули из рук и рассыпались по полу…