Южная роза (СИ)

              Ей не хотелось этого праздника, не хотелось ни с кем говорить и никого видеть. У неё было лишь одно желание – забиться куда-нибудь в угол и остаться там в одиночестве. Или вот уехать скорее и повидаться с Фрэн. И рассказать ей всё. Теперь-то она это могла. И была уверена, что вот теперь-то и Фрэнни её поймёт. Потому что её тоже предали…

              Гарнизон встретил их шумом: оркестр, выписанный из Ровердо, играл вальсы, на территории внутреннего двора уже стояли накрытые столы, а вокруг прохаживались приглашенные гости и жёны офицеров, что жили здесь с ними в Эрнино.

              Их встретили приветливо и дружелюбно. Появился капитан Корнелли и тут же, церемонно раскланявшись и поцеловав её руку, полностью завладел вниманием Габриэль. Ей казалось, будет хуже, но что-то словно сломалось внутри, и на том месте в её душе, где вчера ещё плескалось безграничное счастье, остался лишь серый мох усталости и безразличия. Всё, что окружало её, перестало иметь хоть какое-нибудь значение. Она думала, ей неприятно будет общество капитана, но вот он шёл рядом, был очень внимателен и заботлив, а ей было совершенно всё равно.

              Габриэль благосклонно слушала его рассказы, что-то отвечала и даже улыбалась, хлопала приветственной речи его отца и пила вино. И будто видела себя со стороны – фальшивая улыбка, вежливое внимание к чужим словам, заученные жесты приличий…

              По крайней мере, никто здесь не смотрит на неё с сочувствием, как синьор Грассо или Ромина. Как обычно смотрят на лошадь, которую нужно пристрелить...

              Она слушала сплетни, что обсуждали жёны офицеров, но не особенно вдумывалась в слова. Бродила между столиков и просто ждала, когда же кончится этот треклятый день. Хотела поговорить с Федериком, но, как ни странно, на празднике его не оказалось.

              Позже начались танцы, и на первый вальс её пригласил капитан Корнелли. И только сейчас Габриэль заметила, как странно он себя ведёт. Сосредоточенная на своей боли и переживаниях, она почти не замечала ничего вокруг. Но когда капитан, перед тем как пригласить на вальс, украдкой поцеловал кончики её пальцев, она словно проснулась.

              -Вы позволите мне называть вас по имени… когда никто не слышит? – прошептал он, склонившись к её уху, и серые глаза капитана смотрели на неё с нежностью.

              А Габриэль подумала - может, так даже лучше? Может быть, Корнелли сможет отвлечь её от болезненных мыслей о Форстере?

              И она кивнула ему в ответ.

              Затем он пригласил её снова, и ещё раз. И будь они в светском обществе Алерты, три танца подряд с одним мужчиной уже вызвали бы косые взгляды и осуждение, но здесь, на краю света, нравы были вольнее.

              Вскоре другие офицеры в шутливой форме сказали Корнелли, что это всё-таки праздник, и потанцевать хотят все, а дамское общество так малочисленно, и он наконец отпустил Габриэль.

              Она танцевала со всеми, кто её приглашал, и улыбалась им, и благодарила, но с каждым следующим танцем чувствовала, как в ней нарастает глухая тоска. Утром казалось, что её ненависти к Форстеру хватит, чтобы галопом доскакать до Алерты, но она ошиблась…

              Слушая, как офицеры шутят о гроу и их обычаях, как обыденно они говорят о том, что пытали и повесили одного из пойманных повстанцев, она с каждым мгновением всё сильнее и сильнее хотела отсюда сбежать. И если с утра её отчаяние и ненависть к Форстеру были похожи на сухую грозу, какие часто бывают в окрестностях Кастиеры, что приходят с молниями и ветром, и разжигают пожары на пустошах, то сейчас она чувствовала, что готова разрыдаться в любой момент. И молнии, и ветер в её душе вот-вот сменятся опустошительным ливнем слёз.

              Она ощущала, как ненависть сменяется тоской, а тоска ненавистью, а затем снова тоской, будто это были невидимые качели.

              Улучив минутку, она ушла из внутреннего двора, и спрятавшись в одной из глубоких ниш, что шли вдоль коридора солдатской казармы, присела на край скамьи. Наступил вечер, а здесь было уже достаточно сумрачно, и никто её не видел. Она прислонилась виском к прохладному камню, испытывая настоящее облегчение от того, что ни с кем не нужно говорить и танцевать, что не надо улыбаться и изображать веселье.

              Габриэль пыталась думать рационально над тем предложением, которое сделал ей синьор Грассо. Перед отъездом он вновь нашёл её в усадьбе – она пряталась в оранжерее, подальше от любопытных взглядов слуг. Он сказал, что если она согласна, то Ромина устроит всё в Алерте, и Габриэль не о чем будет больше беспокоиться.

              И рассудком она понимала – он прав. Ей нужно принять это предложение, потому что для неё это единственный выход. Ведь что ждёт её по приезду в столицу? Сейчас она в полной мере осознала, что - ничего. В последнее время она совсем не думала о будущем.

              Задержись она здесь хоть на день, что с ней будет? Её ждет участь любовницы и содержанки Форстера. И эта мысль была для неё невыносима. В одном она была уверена - синьор Грассо и Ромина нигде в свете не обмолвятся даже словом о ней и её чувствах.

              -… не нужно спешить, - раздался неподалёку мужской голос, и резко запахло табаком. - Не раньше, чем стемнеет. Знаешь, какие чуткие уши у этих тварей? Я же тебе говорил: отцу этот фейерверк и даром не сдался, но он отвалил за него пять тысяч сольдо. А всё зачем?

              Габриэль узнала голос капитана Корнелли.

              -Я-то думал: порадовать дам, - усмехнулся кто-то в ответ, щёлкая огнивом.

              -Ага, как же - порадовать, - коротко хохотнул капитан.

              Дальше послышалась скабрезная шутка, и Габриэль стало не по себе. Нужно показаться, а ну как они увидят её здесь, и будет неловко. Она хотела выйти или хотя бы покашлять, чтобы выдать своё присутствие, но следующие слова, произнесённые собеседником капитана, буквально пригвоздили её к холодным камням.

              -Мы уже какой день следим за Волхардом? А толку-то? Этот гнида Форстер ничем себя пока не выдал, всё разъезжает со своим дружком из столицы – косуль постреливает. А если ты ошибаешься?

              -Форстер не дурак. Но и я тоже не дурак. Он явно замешан, видел бы ты лицо его сестры! Я так давно знаю эту семейку, что могу читать в лицах. Поверь мне – они замешаны, - насмешливо ответил Корнелли.

              -А ты уверен, что нападение будет сегодня? Всё-таки, знаешь, под пытками любой скажет что угодно – лишь бы перестали, а этот повстанец сломался подозрительно быстро, - задумчиво ответил невидимый собеседник Корнелли, - а не западня ли это?

              -Одноглазый ненавидит моего отца уже очень давно. И, наверное, столько же времени он желает его убить. Как только мы пустили слух о том, что отец приезжает в гарнизон – видишь, повстанцы зашевелились сразу же. Я не думаю, что этот идиот соврал под пытками. Уверен, нападение будет сегодня. А если нет - я очень этому удивлюсь, - ответил Корнелли. – Но сегодня они не ожидают от нас ответа. Говорю же тебе: и оркестр, и фейерверк, этот праздник и всё это вино - всё это хороший тактический манёвр. А мой отец - приманка. Они думают, мы будем пьяны. Пусть так и думают. Фейерверк заглушит наши шаги, и дым отобьёт нюх у этих тварей… Ты знаешь, что если застрелить волка, то и колдун сдохнет вслед за ним? – в голосе Корнелли послышалась усмешка. – Надеюсь, что сегодня я всажу по пуле всем этим выродкам Форстерам. Как долго я ждал такого случая!

              -Да, твой отец не даром носит генеральские погоны, я бы не додумался выманить их на живца.

              -Мой отец обещал лично привезти голову Одноглазого королю. А я покончу со вторым Форстером, и тогда Волхард, наконец-то, отойдёт мне. Отец обещал сделать меня наместником в Эрнино. И в придачу - погоны майора.

              -А если второго Форстера не будет сегодня?