Игра на двоих (СИ)

— Я несовершеннолетняя. Вы не имеете права.

— Мы на многое имеем право, девочка, — прерывают меня миротворцы, без приглашения входят в дом и приближаются ко мне.

Хеймитч делает шаг назад и, прикрывая подопечную, резко отвечает:

— Вы к ней не прикоснетесь. Я иду с вами в Дом Правосудия.

Глава миротворцев прожигает ментора взглядом, но тот не опускает глаз и отвечает ему тем же.

Перед тем, как вернуться в Дистрикт, миротворцы стучатся в мой дом и допрашивают родителей. Когда один из них спрашивает у матери, знает ли она, где я провела прошлую ночь, мне приходится незаметно кивнуть ей из-за плеча мужчины. Та правильно понимает мой жест и не задумываясь отвечает, что я, как и всегда, ночевала дома. Тот недоверчиво усмехается в ответ, но не говорит ни слова. Сухо поблагодарив ее, он разворачивается и уходит, приказав нам следовать за ним.

Десять минут спустя мы уже стоит перед кабинетом мэра в Доме Правосудия. Меня приглашают внутрь, но ментор кладет руку мне на плечо, задерживая на мгновение. Наклонившись ко мне, мужчина еле слышно шепчет:

— У них нет ни единого доказательства, они не смогут обвинить тебя в убийстве Джаспера. Тело не нашли, оружие тоже. Не бойся. Ты знаешь, что и как нужно отвечать.

— Да, ментор, — вполголоса отвечаю я.

Миротворец, заметив, что я остановилась, подходит, сильно, до боли сжимает мое запястье и толкает меня в сторону комнаты.. Его напарник, заметив неосторожное движение Хеймитча в сторону подозреваемой, оттесняет его в сторону. Я со злостью вырываюсь из объятий своего сопроводителя и вхожу.

На протяжении всего допроса стараюсь не забывать последние слова ментора и держаться уверенно. Как ни странно, мне это удается. Сказать, что за прошедшие часы я успела стереть из памяти события прошлой ночи, значило бы солгать не только окружающим, но и самой себе. Я задвинула эти воспоминания в самый дальний уголок сознания и пообещала вернуться к ним только тогда, когда все закончится. Так что сейчас я чувствую себя свободной от всех обязательств и чувства вины и отвечаю на вопросы главы миротворцев со всей дерзостью, на которую способна, позволяя себе грубость и иронию. Знаю, что наглость может сильно навредить моему и так плачевному положению, но не могу сдержаться. Каждое мое слово пропитано злостью и отвращением ко всем присутствующим.

Допрос длится не меньше часа, который кажется мне вечностью. Меня подробно, буквально по минутам расспрашивают о том, где я была и чем занималась вчера. Я отвечаю на вопросы, сопровождая каждую фразу язвительным комментарием. Когда у одного из присутствующих миротворцев заканчивается терпение разговаривать со мной, начинаются угрозы. Однако я все с той же уверенностью интересуюсь: „Джаспер оставил записку, в которой обвинил меня в собственной смерти? Вы нашли его тело? Или, возможно, оружие, которым, как вы думаете, его убили? Почему вы считаете его погибшим? С таким же успехом он мог сбежать в лес!“

В конце концов меня отпускают, дальнейшее расследование отменяют, а дело закрывают за недостатком оснований, улик и доказательств. Я покидаю кабинет мэра и моментально оказываюсь в объятиях Хеймитча. Ему тоже хотят задать пару вопросов, но ментор ведет себя еще хуже, чем подопечная, а потому миротворцы уничтожают его взглядом и велят убираться обратно в деревню. Эбернети отвечает презрительной улыбкой, приобнимает меня за плечи и подталкивает к выходу.

А на Главной Площади меня уже поджидает толпа разъяренных жителей Дистрикта-12. По лицам собравшихся мужчин и женщин я вижу, что один шаг отделяет их от того, чтобы наброситься на меня. Со всех сторон доносятся пронзительные, полные ненависти крики:

— Лгунья!

„Можно подумать, вы всегда говорите правду“, — думаю я, приближаясь к Площади.

— Лицемерка!

„Каждый из нас“.

— Неблагодарная дрянь!

«А за что я должна сказать „спасибо“ вам? За то, что никто из старших не вступился, когда пятнадцатилетнюю девочку выбрали для участия в Голодных Играх?»

— Преступница!

„Я всего лишь хотела выжить“.

— Капитолийка!

„Знаете, моя ненависть к столице Панема куда сильнее вашей“.

— Твое место — на виселице!

„А где ваше?“

— Казнить ее!

„Это скорее выход из западни, в которую меня загнали, чем наказание“.

— За что ты убила моего сына?!

„За что он хотел убить меня?“.

— Что он тебе сделал?

„А я ему и его друзьям?“

— Отправляйся в ад!

„Я уже там, разве не видите?“

— Демон!

„Да-да, прямиком из преисподней“.

— Чудовище!

„Всего лишь его хозяйка“.

Собравшиеся мешают нам пройти. Тогда Хеймитч закрывает подопечную собственным телом и начинает продираться сквозь толпу. За это ментор тоже удостаивается порции оскорблений, но не реагирует на них, в отличие от меня. Вышедшие вслед за нами миротворцы делают вид, что наводят порядок и разгоняют жителей по домам, но это, конечно, ничуть не помогает. Пока мы медленно движемся в сторону Деревни, я замечаю, что многие взрослые взяли с собой детей. Теперь они смотрят на родителей и повторяют за ними ругательства в наш адрес. Кто-то подбирает в земли небольшие камни и бросает мне в спину. Один попадает в цель. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и обвожу мутным взглядом Площадь и собравшихся людей. Вижу в окне Дома Правосудия мэра, который не решается подвергнуть собственную жизнь опасности и выйти, чтобы успокоить народ. Хеймитч кричит, что надо идти, но я не реагирую, лишь продолжаю стоять на месте, слегка покачиваясь, и смотреть на разгневанную толпу. Сердце начинает ныть, а голову словно стягивает железный обруч. Я не чувствую ничего — ни паники, ни ужаса, ни страха, ни даже злости или обиды. Только все то же отвращение, тупое безразличие ко всему происходящему и глухая, тянущая боль где-то внутри. Наконец, ментор подходит, хватает меня за руку, с силой прижимает к себе и ведет прочь из Дистрикта. Нет сил сопротивляться; я покорно иду за наставником. Мы возвращаемся в Деревню. Самые изощренные ругательства и мелкие острые камешки продолжают лететь нам вслед еще очень долго, но я больше не обращаю на них внимания.

Тем же вечером мы пытаемся сделать вид, что ничего не произошло, и устраиваемся в глубоких креслах библиотеки с книгами в руках. Ментор продолжает пересказывать историю Панема, но сегодня даже самые интересные и загадочные факты оказываются не в силах увлечь меня. Смотрю на Хеймитча, а перед глазами стоит перекошенное ненавистью лицо матери Джаспера. Слушаю голос ментора, а в ушах звенят крики распаленной толпы. Все, чем я пыталась заполнить образовавшуюся внутри пустоту на протяжении долгих недель, исчезает. Я снова чувствую, как она медленно поглощает меня, лишает того подобия опоры, которую я успела обрести во многом благодаря стараниям своего наставника.

Очень скоро Хеймитч понимает, что подопечная даже не пытается делать вид, что слушает его объяснения. Он замолкает, пытаясь таким образом привлечь мое внимание, но я не сразу замечаю повисшую в комнате тишину.

— Эрика?

Я продолжаю молчать и лишь глубже и глубже вжимаюсь в кресло, прижав колени к груди и обняв себя за плечи.

— Не делай этого, детка, — предостерегающим тоном, медленно, почти по слогам произносит мужчина. — Не уходи.

— Почему?

— Потому что это путь без надежды на возвращение.

— А куда возвращаться? , — немного помолчав, вопросом на вопрос отвечаю я. — К людям, которые меня ненавидят и желают, чтобы я сгорела в адском пламени? К родителям, с которыми мы стали чужим людьми? В Капитолий, который хочет использовать меня в качестве безвольной игрушки, дергая за ниточки, как покорную марионетку?