Плененный принц (ЛП)

Его раздели и обмыли, не связывая, и Деймен вел себя с достойной восхищения покорностью, намеренный доказать, что заслужил небольшую свободу. Возможно, это сработало, или, может, Радель привык к послушным подопечным – он же смотритель, не тюремщик – потому что разрешил:

– Посиди в воде. Пять минут.

Изогнутые ступеньки уходили в воду. Стража удалилась за дверь. Его ошейник отстегнули от цепи.

Деймен погрузился в воду, наслаждаясь кратким и неожиданным ощущением свободы. Вода обжигала почти на грани терпимого, но все же было так хорошо. Жар проник под кожу, расплавляя боль в избитом теле и расслабляя мышцы, скрученные в узлы напряжением.

Перед уходом Радель бросил что-то в жаровни – сначала занялся огонь, а потом задымило. Почти тотчас комната наполнилась приторным запахом, смешавшимся с паром. Вдохнув полной грудью, Деймен еще больше расслабился.

Мысли перетекали одна в другую, пока не обратились к Лорану.

«У тебя шрам». Деймен повел пальцами по мокрой груди вверх к ключице и коснулся бледного шрама, ощущая отголоски тревоги, охватившей его прошлой ночью.

Этот шрам оставил ему старший брат Лорана шесть лет назад в битве при Марласе. Огюст, наследник и гордость Вира. Деймен вспомнил темное золото волос, лучи стилизованной звезды с герба наследного принца на его заляпанном грязью и кровью щите, помятом и почти неузнаваемом, как и совсем недавно безукоризненные доспехи Деймена. Он вспомнил свое отчаяние в те мгновенья, скрежет металла о металл, тяжелое дыхание, которое, быть может, вырывалось из его груди, и ощущение борьбы за жизнь, какой ему еще вести не доводилось.

Он оттеснил это воспоминание, но его место тотчас заняло другое. Темнее первого и старше. Где-то в глубинах его разума один бой сменялся другим. Деймен опустил пальцы под воду. Не с Огюстом. Не на поле боя.

Во время тренировки Кастор проткнул его в день его тринадцатилетия.

Он хорошо помнил тот день. Он впервые побил Кастора по очкам и, когда стянул шлем, был в эйфории от триумфа. Кастор улыбнулся и предложил сменить деревянные тренировочные мечи на настоящие.

Деймен возликовал. Он тогда подумал: «Мне тринадцать, и я мужчина, Кастор будет со мной сражаться, как с равным». Кастор не стал сдерживаться, и он был так этим доволен, даже когда кровь лилась сквозь пальцы. Теперь он припоминал зловещий взгляд Кастора и начинал осознавать, что ошибался во многом.

– Время вышло, – сообщил Радель.

Деймен кивнул. Он оперся руками в края бассейна. Нелепый золотой ошейник и браслеты все еще украшали шею и запястья.

Сейчас жаровни закрыли, но от оставшегося запаха курений слегка вело голову. Деймен стряхнул мимолетную слабость и вытолкнул себя из горячего источника, на пол стекала вода.

Радель круглыми глазами уставился на него. Деймен провел рукой по волосам, отжимая воду. Радель еще больше вытаращился. Когда Деймен шагнул вперед, тот невольно отступил назад.

– В колодки его, – слегка сипло приказал Радель.

– Вам не надо… – начал Деймен, но деревянные створки уже сомкнулись на его запястьях. Крепкие и неподъемные, как валун или ствол огромного дерева. Он уперся в них лбом, и от влажных прядей волос, где они касались дерева, оставались темные разводы. – Я не собирался сопротивляться.

– Рад слышать, – ответил Радель.

Его вытерли, умастили ароматами, лишнее масло промокнули тряпицей. Не страшнее того, что с ним делали в Акилосе. Прикосновения слуг оказались проворными и безразличными, даже когда дело дошло до его гениталий. В их приготовлениях не чувствовалось ни крупицы сладострастия, как это было, когда его касалась златовласая рабыня в акилосских купальнях. Он решил: не самое худшее, что его заставили вынести.

Один из слуг стал сзади и начал готовить вход в его тело.

Деймен дернулся с такой силой, что дерево скрипнуло, и он услышал, как позади об пол разбился кувшин с маслом и вскрикнул слуга.

– Держите его, – безжалостно распорядился Радель.

Его освободили, когда все закончилось. На этот раз к его покорности немного примешивалось потрясение, и несколько мгновений он не до конца понимал, что происходит вокруг. Он ощущал себя измененным только что случившимся. Нет. Это не его изменило. В корне изменилось представление о грядущем. Он понял, что эта сторона его пленения, эта угроза, вопреки посулам Лорана, по-настоящему только сейчас стала реальной.

– Никакой краски, – говорил Радель слуге. – Принцу она не нравится. Драгоценности… нет. Достаточно золота. Да, эти одежды. Нет, без вышивки.

На глаза вновь накинули повязку и туго завязали. Через мгновение Деймен почувствовал, как унизанные кольцами пальцы взяли его за подбородок, слегка приподнимая голову, будто Радель желал полюбоваться на него, с завязанными глазами и сведенными за спиной руками.

– Да, думаю, так хорошо, – произнес Радель.

В следующий раз, когда с него сняли повязку, он стоял перед двойными украшенными позолотой дверями, которые распахнули перед ним.

Зал был полон придворных и подготовлен для домашнего представления. По четырем сторонам, опоясывая помещение, располагались лавки с мягкими подушками. Создавалось впечатление замкнутого задрапированного шелками амфитеатра. В воздухе витало ощутимое возбуждение. Леди и молодые лорды склонялись друг к другу и перешептывались, либо тихо говорили, прикрыв ладонью рты. Слуги разносили вино и освежающие напитки, серебряные подносы ломились от засахаренных фруктов и конфет. В центре зала было широкое округлое углубление с несколькими железными кольцами, прикрепленными к полу. У Деймена в животе застыл ком. Он перевел взгляд обратно на придворных.

Но на импровизированных трибунах сидели не только придворные. Среди лордов и леди находились экзотические создания в настолько ярких, провокационно обнажавших кожу шелках, с прекрасными, размалеванными краской лицами, что на их фоне господа выглядели более сдержанно одетыми. Молодая женщина, на которой было чуть ли не больше золота, чем на нем, – два длинных браслета в виде змей обвивали ее руки. Сногсшибательный рыжеволосый юноша, красующийся в диадеме из изумрудов и изящной серебряной с перидотами цепочке на талии. Придворные словно демонстрировали достаток посредством своих петов, как акилосский дворянин, обвешивающий драгоценностями и без того дорогостоящую куртизанку.