Наташа. Новая повесть о Ходже Насреддине

Подхватив повыше полы халата, один из них шагнул в воду и медленно направился к верблюду, который к тому времени затих и смирно стоял, ощущая приятную прохладу в том самом месте, которое только что горело огнем. Животное было на краю блаженства и, закрыв глаза, покачивало довольно головой. Стражник добрался-таки до верблюда и, схватив обрывок веревки, потянул того к берегу. Верблюд не желал подчиняться: может быть, он просто устал и теперь отдыхал, стоя в прохладной воде, а может быть, понимал, что, выйдя из арыка, вновь ощутит неприятное жжение.

Животное уперлось и не двигалось с места, а когда охранник ослабил повод, верблюд так ловко и метко плюнул в него, что человек потерял способность видеть — хорошо, что вода была под рукой.

А Ходжа уже пришел в себя после той бешеной скачки по переулкам и теперь от души смеялся над незадачливыми преследователями. Это, конечно, не могло понравиться стражникам, а Насреддин, несмотря на свой юный возраст, был очень понятлив… Если бы не густой колючий кустарник, росший по берегу вплоть до самых переулков, мальчишке пришлось бы туго, но… как говорится, все обошлось хорошо — резвость ног и на этот раз спасла любителя приключений. Домой он прибежал поздно в мокром и грязном халате, вызвав тем самым на лицах родителей тень печали и беспокойства.

ГЛАВА 9

На следующий день Насреддин, дав себе клятву быть отныне послушным сыном и не расстраивать больше родителей, отправился вместе с Шир-Мамедом на базар продавать скопившуюся в мастерской посуду.

Ходжа с легкостью и удовольствием занимался этим делом, как, впрочем, и всеми другими делами и развлечениями тоже. В сущности, это был обыкновенный мальчишка, такой же, как и тысячи других, бегающих по пыльным улицам солнечного города.

Аллах дает всем на Земле свое благословение. Одним людям больше, другим — меньше, в зависимости от прежних их заслуг, хотя совсем необязательно, что именно тот, кому дано больше, совершит много добрых и полезных дел во славу Всевышнего и на благо ближним…

Человек родился на Земле… Зачем он пришел? Повзрослев, он узнает много хороших и плохих вещей и сам что-то создаст. Выполнит ли он свое предназначение? Нам ли судить… Наш уважаемый читатель, познакомившись с Ходжой в повести, написанной о нем Леонидом Соловьевым пятьдесят лет назад, знает, что Насреддин — человек одаренный и щедро наделенный всевозможными талантами. Получив много, он весело идет по жизни, не скупясь, даря людям улыбку и надежду…

Не каждый это может — увидеть в старухе-цыганке Люли, человека, имевшего свое достоинство, а в связи с этим и место под солнцем, ниспосланным для всех Аллахом. Тогда, будучи босоногим мальчишкой, Ходжа впервые услышал голос совести, узнал, что носит в себе незримые таинственные весы, на которых обязательно взвешивается содеянное… Поняв это, он все чаще обращался к сидящему внутри него судье и с удивлением убеждался, что в любой ситуации можно найти решение, которое будет правильным, а главное, достойным того, чтобы не краснеть впоследствии, вспоминая о нем. Но… рассуждая об этом, мы немного отклонились от прямой дороги нашего повествования…

Итак, рано утром отец и сын привезли на базар целую груду новой посуды. Базар уже гудел и жил своей обычной жизнью, словно не зная ни начала, ни конца рабочего дня. По его рядам взад и вперед сновали люди, изъясняясь на самых разнообразных наречиях.

Рядом с прилавком Шир-Мамеда остановились трое богато одетых мужчин. Сразу было видно, что это иноземные купцы, говорившие, тем не менее, на весьма сходном для солнечной Бухары языке. Неизвестно, какое обстоятельство заставило почтенных задержаться возле кувшинов Шир-Мамеда — сам ли вид изящной посуды или отсутствие за прилавком продавца. Насреддин, не отличавшийся богатырским ростом и поэтому не видимый из-за расставленных горшков, был просто не замечен иноземцами.

Сам же гончар, поспешивший отлучиться по важному делу, сидел в этот момент в чайхане, поглощая душистый чай и источая лишнюю влагу всеми порами своего щуплого тела. Он доверял сыну и не сомневался, что тот не растеряется в любой ситуации…

А ситуация на сей раз оказалась действительно необычной. Судя по одежде, эти почтенные люди не могли быть ворами, они стояли, негромко переговариваясь между собой. Один из них сделал неуловимый жест рукой. Казалось, он даже не прикоснулся к посуде, но стоявший на самом краю прилавка маленький расписной кувшинчик в то же мгновение бесследно исчез. От изумления Ходжа открыл рот. Чувства гнева и восхищения ловко проделанным фокусом боролись в нем, об этом свидетельствовали его выпученные глаза и вырывающееся с шумом дыхание. Но это продолжалось недолго. Мальчик, наконец, пришел в себя и заявил о своем существовании:

— Сколько будете платить? — небрежно спросил он, усиленно пытаясь скрыть свою мимолетную растерянность.

— Платить?! За что? — переспросил купец с удивленным видом, словно был он здесь совершенно ни при чем.

— Ну как же, ну как же… — зазаикался было Насреддин, но, увидев, что иноземцы как ни в чем ни бывало собираются уходить, решил поднять крик.

Купец понял, что от мальчишки нелегко отделаться, и, поднеся к губам палец, хитро улыбнулся и зашипел, но это не подействовало.

Ходжа громко завозмущался такой беспардонностью богача, и очень скоро вокруг необычных покупателей собрался народ. Толпа быстро поняла, что произошло, и потребовала объяснений.

Купцы вели себя спокойно, и, когда галдеж утих, виновник происшествия с достоинством проговорил:

— Правоверные, вы введены этим мальчиком в заблуждение, ибо та вещь, которую он потерял, находится сейчас в левом кармане его полосатого халата.

Ходжа без лишних слов полез в карман, чтобы доказать на деле лживость этого наглого утверждения… Во второй раз за столь короткий промежуток времени мальчик лишился языка — он действительно обнаружил в своей нарядной одежде этот злополучный кувшинчик. Не миновать бы Насреддину общественного порицания, если бы его не выручил сосед:

— М-м-м, — невразумительно промычал он. — Я и сам видел, что мальчик находился далеко от прилавка в тот момент, когда кувшин исчез…

Очевидцев происшествия, к удивлению окружающих, больше на оказалось, круг расступился, и странные посетители лавки направились восвояси. Последним шел седобородый, который, обернувшись на прощание, проронил:

— Лишь чужими глазами можно видеть свои недостатки… — и, остановившись, добавил. — А ты, мальчуган, наживи себе такое богатство, которого воры не смогут похитить, на которое цари не посмеют посягнуть, которое и по смерти за тобою останется.

Произнеся это, он неожиданно бросил Ходже крупную монету, которая оказалась золотым персидским туманом.

Взбудоражившее народ событие каждый из присутствующих стал истолковывать по-своему, но в конце концов большинство из них пришло к мысли о том, что это своеобразная шутка заезжих индийских факиров или алхимиков.

— Ты посмотри, посмотри, Ходжа, — горячился аль-Азиз, — сейчас твоя монета уже совсем не золотая, а какая-нибудь оловянная.

У Насреддина похолодело сердце и вспотела рука, зажавшая целое состояние в ладони. Он некоторое время боялся вытащить ее из кармана. Но, подчиняясь настойчивым просьбам старших, он разжал кулачок и увидел сияющую золотую монету с изображением льва. Казалось, что рычащий зверь сердится на недоверчивых торговцев, осмелившихся сомневаться в его золотом достоинстве.

У Ходжи снова замерло сердце, но теперь уже от счастья. В этот момент появился Шир-Мамед. Узнав, что произошло, он с беспокойством осмотрел полученную монету, а затем попытался найти в толпе народа расточающих богатство незнакомцев. Куда там… их и след простыл.

К уху озадаченного гончара наклонился неугомонный сосед и снова зашептал о чудесах, которые происходят на свете — как золотые монеты становятся обыкновенными медяшками и о том, как люди под воздействием колдовских чар превращаются в разных животных.