Наташа. Новая повесть о Ходже Насреддине

Видя такую неоднозначную реакцию окружающих и явно страдая от обиды и недостатка к себе сочувствия, Абдурахман со злостью ударил скульптурой по прилавку. При этом тонкий придаток, выводящий наружу ненужную жидкость из мочевого пузыря, с жалобным звоном отвалился и упал на землю. Сама же скульптура осталась невредимой — не зря же Насреддин закалял ее в огне и просушивал на солнце столько дней. Вид непокорной фигурки, лишенной столь важного органа, вызвал у торговых людей откровенное ржание. Многие, держась за животы, хохотали до икоты, а бедный толстяк пришел в неистовство. Он совершенно потерял от бешенства голову и, что-то нечленораздельно крича, колотил скульптуркой по прилавку. Этим воспользовались сорванцы. Они подхватили онемевшего от страха Рустама и бросились наутек. Когда купец понял, что добыча уходит из рук, он с удивительной для его веса резвостью бросился в погоню. Но на этот раз ему не повезло. Мальчишки словно растворились среди торговавших, покупавших и просто пришедших поглазеть и послушать сплетни. Лишь запущенная вслед беглецам хурма оставила на их халатах свой мокрый красный след. В Абдуллу попал незрелый крепкий плод, и спина между лопатками долго болела.

— Вы как хотите, — заявил пострадавший, — а я за это с толстяком рассчитаюсь.

— К овощному ряду нам идти нельзя, — рассудительно произнес Ходжа, — купец сейчас будет начеку и не позволит нам приблизиться к прилавку!

— Нет… на базар я и сам не пойду… предлагаю забраться к Абдурахману на бахчу.

Сорванцы дружно одобрительно загалдели.

— Ну что ж, — поддержал их Насреддин, — бахча не дворец, туда можно. Кто с нами?

Ребята как один подняли руки — вопрос был решен не в пользу толстяка.

ГЛАВА 8

На следующий день Шир-Мамед с горечью сокрушался по поводу произошедшего вчера на базаре. Мальчик, сидя за столом и жуя лепешки, внимательно слушал отца.

— Это надо же такое придумать… — возмущался старик, — слепить из глины фигуру почтенного купца, да еще в такой позе!.. — гончар наклонился к старухе и что-то прошептал ей на ухо.

Женщина выронила пиалу и, беззвучно хохоча, схватилась за живот.

— Аллах с тобой, ханум! — сердито проворчал Шир-Мамед. — Что же тут смешного?!

Уже было успокоившаяся старуха вновь закатилась в приступе смеха.

Когда она, наконец, угомонилась, гончар продолжил:

— И ведь это сделал мастер из нашей слободы… Ух! Если бы я знал, кто этим занимается… — Шир-Мамед воинственно покрутил головой и грозно посмотрел на Ходжу, вовсе не подозревая, что виновник возмутившего его события сидит напротив.

Гончар страдал забывчивостью (простительной в его возрасте) и совсем не помнил о фигурке, недавно вылепленной Насреддином. Мальчик попытался выдержать его взгляд, но, почувствовав, что не справится с этой задачей, потупил очи и, как ни в чем не бывало, потянулся к очередной дольке дыни. Где-то далеко в душе мелькнуло сомнение: «Не сознаться ли?».

Но эта мысль очень быстро погрузилась в такую глубину его сущности, что уже в следующее мгновение ее невозможно было там отыскать. Несмотря на это, разговор оставил в душе мальчугана заметный след, и вскоре он сам как один из зачинщиков набега на бахчу купца отговаривал своих товарищей от этой затеи.

— Струсил, струсил! — дразнил Насреддина Абдулла. — Наверное, всю ночь дрожал!

— Ничего я не дрожал — я спал! — оправдывался Ходжа, но что бы он ни говорил, симпатии друзей оказались на стороне соперника Насреддина.

Даже самый верный друг Ахмедка — и тот отвернулся от Ходжи. Воспользовавшись ситуацией, позволявшей ему захватить власть, Абдулла уверенно заявил:

— После полуденной молитвы встречаемся у Черного холма, а сейчас — айда к Тамерланову мосту, там будет представление канатоходцев.

Ребята гурьбой помчались по узким переулкам слободы. Лишь один Ахмедка остановился, махнул рукой, приглашая с собой, но Насреддин, насупившись, молча стоял и смотрел вслед убегавшим друзьям. Не дождавшись ответа, Ахмедка пожал плечами и припустил за товарищами.

На глаза Ходжи невольно навернулись слезы — в них были обида и злость. Но мальчик не был бы Ходжой Насреддином, если бы умел только проливать никому не нужные потоки воды. Шмыгнув носом и решительно вытерев слезы рукавом халата, он тихо произнес:

— Ну ладно, вы у меня еще попляшете…

Вернувшись домой, мальчик поел и как примерный сын отправился в мастерскую помогать отцу. Шир-Мамед довольно потер руки:

— Вот и хорошо, что ты пришел, — проговорил он, протягивая мальчику кисти.

А это означало, что гончар готовил для продажи не обычные кувшины. Эти его изделия благодаря своеобразной раскраске пользовались на базаре особым спросом. Увлекшись работой, мальчик не переставал думать о своем. Наконец он хитро усмехнулся — теперь он знал, как напугать товарищей… Ему несложно опередить их, ведь время появления ребят на бахче Насреддину известно заранее. Прихватив с собой необходимое, Ходжа задолго до появления юных мстителей прибыл к бахче Абдурахмана. Одинокий страж арбузов и дынь в полосатом халате сидел у шалаша и готовил шашлык. Несмотря на то, что мальчик довольно плотно поел перед уходом и дежурная лепешка, как всегда, находилась за пазухой, ароматный запах поджаривающегося мяса вызвал у него непроизвольное слюнотечение. И то обстоятельство, что до бахчи пришлось довольно долго шагать, преодолев с попутным караваном городские ворота, никак не могло умерить разыгравшийся аппетит Насреддина. Мы думаем, его поймут читатели, на мгновение представившие запах подрумянивающегося на костре, истекающего каплями сока шашлыка…

Желудок Ходжи неожиданно завозмущался, внутри его что-то застонало, заурчало и даже заквакало. Мальчишке показалось, что эти звуки его растревоженного естества обязательно услышит сторож. Не раздумывая, он быстро шмыгнул в кусты. Притаившись там, Ходжа осмотрелся — сторож по-прежнему занимался полностью поглотившим его делом, а предательский ветер и не думал изменять своего направления. Сглотнув слюну, Насреддин полез за лепешкой — она была свежей и вкусной. На несколько минут ощущение голода пропало, но мальчику в этот день не суждено было забыть о шашлыке. Его волшебный запах преследовал Ходжу… Высунувшись из кустов, мальчик бросил зоркий взгляд вдаль: далеко-далеко, вплоть до самого горизонта тянулись бахчи с созревающими арбузами. Они почти не охранялись здесь, за городом. Редкий купец раскошеливался, чтобы нанять сторожа. Да и то сказать, какой правоверный позволит себе взять чужое. Разве что мальчишки, по своему малолетству не понимающие, какой вред наносят они своими набегами. Пронесясь с топаньем и гиком по бахче, они уничтожали завязи или сбивали еще только начинающую наливаться ягоду. Те из молодых непосед, кто хотел полакомиться даром и к тому же имел на плечах не кочан капусты, а голову, очень просто мог это сделать. Сторожа, надо отдать многим должное, не скупились и угощали ребят спелыми плодами. Что стоило поделиться им несколькими арбузами с огромной бахчи, где все они и не подлежали счету?!

Довольные мальчишки благодарили сторожа, владельца огромного богатства, который, как правило, и не знал об этой своей щедрости, и, конечно, Аллаха, пославшего на землю чудные дары.

Набившая животы мелюзга под предводительством своих более старших товарищей после пиршества направлялась в сторону Бухары, по дороге орошая землю влагой, которая только что перекочевала с бахчи в их бездонные желудки…

В отличие от многих, купец Абдурахман всегда нанимал сторожей, которые по своей натуре напоминали хозяина — были злы и жадны и воспринимали любое появление ребят около бахчи как личное оскорбление.

Сегодня дежурил Абу-Ахмед-ибн-Али, и, по всем признакам, он пребывал в дурном настроении. Насреддин не отрываясь наблюдал за сторожем, и в этом не было ничего особенного. Не отрываясь потому, что Абу-Ахмед с азартом принялся уплетать шашлык. Ходже показалось, что он даже слышит аппетитное чавканье, и на минутку мальчишка представил, что это именно он откусывает и жует жирные сочные кусочки жаркого из молодого барашка. Но, вернувшись из прекрасной мечты в серую действительность, Насреддин в который раз почувствовал на себе справедливость поговорки: «Сколько ни говори — халва-халва, от этого во рту слаще не станет».