Игра Канарейки (СИ)

Канарейка молчала.

– Я тогда был у него посыльным, работал за еду. Он очень долго меня проверял. А тебя нанял сразу.

– Это ты так думаешь, – шикнула эльфка. Ей не хотелось вспоминать то время. И уж тем более – оправдываться перед этим борцом за справедливость.

Со второго этажа спустился ведьмак. Он приехал в «Хамелеон» сразу после заказа, как только услышал, что Цири в Новиграде, наконец прилично умылся, побрился и переоделся в чистую рубаху.

Мужчина в фиолетовой курточке, завидев ведьмака, воскликнул:

– Геральт! Мы как раз хотели показать наш новый с Присциллой дуэт, ты обязан это выслушать!

Блондинка улыбнулась ведьмаку, встала с лавки с неохотой:

– Я не уверена, что мой голос уже в порядке.

– Твой чудесный голосок – лучшее, что мне приходилось слышать в жизни! – воскликнул мужчина в курточке и поцеловал Присцилле руку.

– Ты всем так говоришь? – засмеялась она.

– Что ты, душа моя! – воскликнул тот и повёл Присиллу к сцене.

– Садись, дружище! – рыжий краснолюд хлебнул из своей великанской кружки и подвинулся на лавке.

– Как дела на тракте, старый ведьмак? – озорно спросила девушка с пепельными волосами.

– Как-как, – засмеялся краснолюд. – Геральт наверняка опять во что-нибудь вляпался!

– Не будем об этом говорить, – сказал ведьмак, присаживаясь. И тут же заметил знакомый профиль. Канарейка отрешённо глядела в окно, изредка что-то резко отвечая эльфу, сидевшему рядом. Единственному не знакомому Геральту среди её спутников. Все сидели, понурив головы и были излишне серьёзны для компании, пришедшей вечером в корчму.

– Дорогие гости! – звучным голосом обратился мужчина в фиолетовой курточке. – Я – хозяин сего прекрасного заведения, Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф… Более известный среди ценителей музыки как Лютик!

Лютик сделал паузу, ожидая, пока аплодисменты утихнут, и продолжил:

– А это очаровательное создание – Присцилла, известная как Уточка Цираночка, наконец вернувшаяся к искусству после продолжительного перерыва!

Канарейка повернулась к сцене.

– Сегодня мы представим нашу первую совместную работу, – улыбаясь, добавила Присцилла. Канарейка помнила её голос и знала, что с ней год назад случилась трагедия. Шрам на шее прикрывал цветастый платок, но голос, конечно, стал несколько ниже.

Лютик начал играть незамысловатую мелодию, Присцилла подхватила, стала наигрывать другой мотив, органично вплетающийся в общую мелодию.

Петь начал Лютик.

Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай,

Когда б за край – иди, прощай и помни обо мне!

Как близко край – а там туман,

Январь хохочет, вечно пьян,

Я заключен, как истукан, в кольце его огней.

Он пел необыкновенно глубоким, переливистым голосом. Раньше Канарейка не помнила за бардом такого. Похоже, Присцилла даром времени не теряла.

Она и подхватила второй куплет:

Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова,

Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь,

А там за краем рыщет тьма,

Как никогда, близка зима,

И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь.

Канарейка слушала их, и чисто профессиональный интерес с невероятной быстротой сходил на нет. Она не могла относиться к этому отрешённо. Почему-то слова казались ужасно личными, каждое царапало, калечило сердце. Канарейка впилась ногтями в столешницу. Фиакна удивлённо глянул на неё.

Дальше Лютик и Присцилла пели вместе. Их голоса были прекрасны. Канарейка правда так считала – только что-то прекрасное может заставить чувствовать.

Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой,

Когда я стану и тебе чужим, моя душа:

Держись за воздух ледяной,

За воздух острый и стальной,

Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать.

Канарейке стало плохо и больно. Было ощущение, будто её сейчас вывернет наизнанку.

Из-за всего. Всего, что ей пришлось пережить. Из-за Ольгерда.

Эльфка прикрыла рот рукой, рвано выдохнула и, шатаясь, встала с лавки. Фиакна тут же поднялся вслед на за ней. Геральт за столом в другом углу корчмы заметил переполох, нащупал на поясе нож.

Канарейка медленно направилась к двери, Эльза зашагала следом. Фиакна хотел догнать этих двоих, но Биттрегельд схватил его за рукав. Фиакна, хмурясь, повернулся к нему. Гном и Хаттори с Элихалем покачали головами.

– Оставь девчонку, – сказал Биттергельд. – Пусть поревёт.

Фиакна обернулся. Через мутное стекло было видно, как на улице под скупым светом фонаря Канарейка рыдала на плече у Эльзы. Та растерянно смотрела перед собой, гладила эльфку по спине, шептала что-то.

Фиакна стряхнул руку гнома с рукава и подошёл к окну, сел на лавку прямо под ним. Эльф был сумрачен и почти что зол – это можно было заметить даже через маску непроницаемой идеальности.

Геральт встретился взглядом с Цири, тоже наблюдавшей произошедшее, растерянно улыбнулся. Ведьмачка покачала головой, приняв это за обычную сцену размолвки.

Лютик и Присцилла продолжали петь.

За краем вечности, беспечности, конечности пурги –

Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснемся, не вернемся ни друг к другу, ни к другим

С обратной стороны зеркального стекла.

Комментарий к XLIII. Тень

Песня Мельницы – Прощай.

========== XLIV. Друзья ==========

Воистину, великая надобна самоуверенность и великая ослеплённость, дабы кровь, стекающую с эшафота, именовать правосудием.

Высогота из Корво

Дождь стучал по крыше. Канарейка всё никак не могла уснуть, ворочалась на тахте. Фиакна сидел в углу комнаты и смотрел за окно. Он привык не спать. Особенно тогда, когда объект его работы являлся убийцей. Чёрт знает, что может быть у убийцы в голове.

У неё в голове, как и можно было предположить, были смерти. Призраки, тени, видения. Они возникали перед глазами всякий раз, стоило их закрыть. Умершие орали невозможными, потусторонними голосами, визжали, их ногти скрежетали и хрустели, ломаясь, кости. Бледные лица с тонкими кровавыми полосками на шеях сменяли друг друга. В конце этой вереницы были бескровные лица Эйвара, Элихаля и Биттергельда. Затем появлялся Каетан. Умирающий, шепчущий одними губами, с землистым цветом лица и впавшими глазами. Ольгерд фон Эверек вонзал свою карабелу ему в грудь. А потом смеялся заливисто и демонически голосом Гюнтера О’Дима…

Канарейка проснулась со вскриком.

Фиакна холодно взглянул на неё.

Внизу тут же зажёгся свет, послышались громкие быстрые шаги. Эльза и Эйвар почти мгновенно показались на лестнице. Эльф – с лампадой в руках, «кабаниха» – с мечом.

– Всё в порядке?! – пытаясь стряхнуть остатки сна, спросила Эльза. Она не сводила глаз с Фиакны.

Канарейка накрылась одеялом с головой, отвернулась к стене. Ей не хотелось никого видеть, ни с кем говорить.

– Да, – ответил Фиакна. – Я слежу за этим.

– Как раз потому что ты тут следишь, мы так и подорвались, – фыркнула «кабаниха».

Эйвар, хмурясь, потянул её за рукав обратно вниз.

Через некоторое время они снова улеглись, с первого этажа послышался негромкий храп то ли Эйвара, то ли Эльзы.

Канарейка не могла уснуть, но не ворочалась и почти не дышала.

Только Фиакна знал, что она не спит.

– Какая же ты жалкая, – сказал он. – А жертв ты своих просто просишь умереть?

– Отъебись, – шепнула эльфка.

Фиакна хмыкнул и отвернулся. До рассвета оставалась пара часов.

Геральт помнил, что Канарейка говорила о кузнеце Эйваре Хаттори. Кажется, эльфы были на короткой ноге. Ведьмак уже, конечно, давно привык, что Континент очень мал и тесен, но получалось, Геральт мог видеть Канарейку бесчисленное количество раз ещё до их знакомства – Хаттори был одним из лучших кузнецов в Северных королевствах, и ведьмак ни за что бы не принебрёг его мастерством.