Игра Канарейки (СИ)

Фиакна изменился в лице, когда убийца вдруг взяла запястье нильфгаардца, чтобы проверить пульс.

Канарейка помотала головой, убрала карабелу в ножны и перевернула мужчину. На его шее запеклась тонкая полоска крови, невидящие мутные глаза уставились в потолок.

Эльфка повернулась к Фиакне, выдохнула от неуместного облегчения:

– Он мёртв.

========== XLV. Рана ==========

Если что-то может пойти не так, оно обязательно так и сделает.

Принцип, выведенный и доказанный студентами кафедры Оксенфуртского университета за год до начала третьей войны с Нильфгаардом*

Он бежал чёрными закоулками, быстрее к Оксенфуртским воротам. Из раны всё сочилась кровь, капая на брусчатку, кружилась голова. Рана нестерпимо, до тошноты, жгла и саднила, он всё ещё не грохнулся в обморок только потому, что не мог просто так сдохнуть здесь.

Он остановился, переводя дух. Кровь напитывала одежду. Мало к какому врачу можно было явиться с подобной раной, уж тем более ему.

На башне зазвонил тревожный колокол. Из ближайшего борделя тут же вылетел отряд стражников, пьяно бранясь и чуть ли не на бегу застёгивая штаны.

Он вжался в стену. Стража пробежала мимо, гремя доспехами, его не заметили. Он был уже достаточно далеко от Храмового острова и Золотого города.

Чтобы не привлекать к своей и так довольно сильно выделяющейся персоне слишком много внимания, он завернул в длинный узкий тупичок и обломал торчащее из груди древко стрелы. Изо рта вырвался крик, он прикрыл его ладонью. Сам он вытащить стрелу до конца не мог (уже пытался), это только приносило демоническую боль – словно наконечник раскалялся внутри него, разворачивал металлические перья. А так хоть не будет за милю видно, что он чудом держится на ногах.

Как же. Чудом.

Возле ворот никого не было – даже дозорные с постов понеслись к этому колоколу, пробудившему весь Новиград. Одно за другим стали загораться окна, особенно любопытные кметы распахнули ставни, пытаясь разглядеть, что же происходит на Храмовом острове. Дети выскакивали на улицу, но их быстро втаскивали за шиворот обратно.

Ему пришлось залезть на забор, чтобы забраться на коня. Оказавшись в седле, он тут же пришпорил жеребца, и тот испуганно приспустил в сторону большака. Кровь капала на седло, на спину гнедого, но он знал, куда ехать. Оставалось надеяться, что он не потеряет сознание и рухнет с коня в придорожную канаву.

На Храмовом острове был охвачен огнём дом Бартлея вар Ардала.

После несостоявшегося убийства Канарейке резко расхотелось, чтобы её поймали стражники.

Она вместе с Фиакной бежала по каналам, то и дело встречая какого-нибудь торговца фисштехом или наёмника из мелкой банды. Эльфа, похоже, все знали, поэтому их никто не останавливал, не задавал вопросов и даже подсказывали дорогу к пристани.

Во что бы то ни стало нужно было попасть в Застенье.

Всё пошло не так, чёрт возьми, всё с самого начала шло не так. Когда вообще что-то шло так, как надо?!

Канарейка ругалась себе под нос, продолжая бежать по гнилым каналам, наполненным затхлым воздухом.

Наконец впереди послышались бьющиеся о берег Понтара волны.

– Он мёртв, – повторила Канарейка, всё ещё стоя над трупом командира новиградской стражи. – Похоже, нас опередили.

– Узнать бы, кто это… – Фиакна огляделся, отошёл от двери и наклонился, чтобы взглянуть на капли крови на паркете.

Дверь в комнату Бартлея вар Ардала распахнулась, и на пороге замер щербатый слуга с масляной лампой в одной руке и ночным горошком – в другой. Слуга в первую очередь увидел Канарейку, склонившуюся над трупом его хозяина и его пустые мутные глаза. Эльфка замерла, раскрыв рот.

Ночной горшок, слава Мелитэле, уже опорожнённый, выпал из рук слуги на пол, звонко ударился и подкатился к ногам Фиакны.

– Ка… ка… ка… – стал заикаться слуга, тыча в сторону Канарейки пальцем.

Эльфка медленно потянула руку к эфесу карабелы.

Слуга вдруг рухнул на пол, бросив масляную лампу в сторону, завопил:

– Пощадити!

– Заткнись! – выросший возле слуги Фиакна ударил его под дых. Мальчишка, задыхаясь, рухнул на пол. Снизу послышались шаги и голоса.

– Блядь! – бросил эльф. – Уходим!

Тут загорелась занавеска – глупый слуга бросил лампу прямо под неё.

Пока все находившиеся в комнате пребывали в странном оцепенении, огонь перекинулся с занавесок на стул и превратился в настоящий пожар.

Слуга очнулся от запаха гари, стал пятиться к лестнице.

Канарейка выскочила в окно вслед за Фиакной. Они бежали по крыше, слыша крики и грохот доспехов. Внизу по улице уже тоже кто-то мчался за ними. Загремел колокол.

Канарейка соскользнула с крыши в кучу сена. Приземление оказалось твёрже, чем она рассчитывала. Но некогда было считать синяки – погоня приближалась.

Где-то за поворотом должен был быть вход в стоки. Она точно помнила.

Шани раскладывала по сундукам последние вещи. В основном она забирала с собой книги, инструменты и справочники – её собственного скарба набрался всего один небольшой сундучок.

Посыльный должен был забрать вещи только утром, а медицинский отряд, к которому она была прикомандирована, вообще выдвигался только в полдень.

Но почему-то не спалось.

Она уже дважды ложилась в постель и оба раза, поворочавшись какое-то время, вставала, вновь принимаясь проверять, не забыла ли чего.

В дверь нетерпеливо забарабанили.

Шани отвлеклась от «Аномалий анатомии», написанных одним из преподавателей кафедры медицины Оксенфуртского университета, и покосилась на дверь. По факту, её практика здесь была закончена, с фасада здания сбили табличку, а на дверь она написала записку с объяснениями. Но если человек за дверью нуждался в экстренной медицинской помощи, она, как врач, не могла ему отказать.

Через мозаику мутного цветного стекла было видно, что фигура, стучавшая в дверь, пошатывается, опирается на стену и крючится.

Шани молниеносно сбросила стопки книг с кушетки, чтобы её освободить, и бросилась к двери.

– Доброй ночи, – произнёс он слипающимися губами.

Блядь, почему же так больно?!

– Это ты… – Шани не смогла скрыть удивления в голосе, но почти сразу сосредоточилась, заметив на его груди обширно кровоточащую рану.

– Ты не могла бы мне помочь?.. У меня тут стрела в груди… – он сказал это ослабленный и измождённый, вытер обратной стороной ладони капельку крови, вытекшую из уголка рта.

– Садись на кушетку. Сам раздеться сможешь? – Медичка торопливо раскрыла один из сундуков, достала оттуда инструменты, стала искать, чем бы их продезинфицировать.

Он хмыкнул, сел на кушетку. Скинул с себя окровавленное тряпьё, в которое превратился его камзол. А вот рубашку пришлось почти что отдирать – пока он ехал из Новиграда до Оксенфурта, кровь успела запечься.

Шани нашла бутылку водки, сложила инструменты в железную миску и залила их. Зажгла все лампады, светильники и свечи, которые были в комнате, придвинула всё поближе к пациенту. Дала ему бутылку.

– Полей мне на руки.

Он молча, с какими-то уже невидящими глазами наклонил бутылку.

– Прямо полевой госпиталь.

– Приходилось бывать? – спросила Шани, рассматривая рану.

– Не все эти шрамы получены в пьяных драках, – уклончиво и в то же время с присущим ему достоинством ответил он.

Шани подняла на него взгляд.

– Ты же Ольгерд, верно?

Атаман кивнул, нахмурившись.

– Зачем ты отломил стрелу? Как ты мне предлагаешь её теперь вытаскивать? – Медичка вздохнула. – Придётся делать надрез.

– Я ехал сюда из Новиграда с этой ёбаной стрелой в груди, и мне срать как, просто вытащи её! – под конец фразы Ольгерд заметил за собой, что повысил голос, сделал приличный глоток из бутылки, которую всё ещё держал в руках.