Рождественские глюки Плам (ЛП)

Папаша на секунду отвлекся, покачал головой, словно не мог поверить, что вот это и есть его жизнь, потом вернулся к копанию в лазанье. Матушка перекрестилась. А я вылила кувшин холодной воды на середину стола, положив конец пожару.

Дизель ухмыльнулся.

– Нравится мне твоя семейка. Я просто влюбился в них.

– На самом деле я не думал, что мы сгорим, – оправдывался Альберт.

– Съешь еще кусочек лазаньи, – сказала матушка Валери. – Посмотри на себя – кожа да кости.

– Это потому что она выблевывает все, что съедает, – наябедничала Бабуля.

– Я подхватила вирус, – заявила Валери. – Нервный.

– Может, ты беременна? – спросила Бабуля. – И у тебя утренний токсикоз весь день напролет.

Клаун побледнел и свалился со стула. Хрясь – и на полу.

Бабуля посмотрела вниз.

– Эх, перевелись настоящие мужики.

Валери зажала рот рукой и кинулась по лестнице в ванную.

– Пресвятая Матерь Божья! – воскликнула матушка.

Альберт открыл глаза.

– Что случилось?

– Ты упал в обморок, – просветила Бабуля. – Свалился, как мешок с песком.

Дизель встал со стула и помог Альберту подняться со словами:

– Молодчина, чувак.

– Спасибо, – поблагодарил Альберт. – Я еще тот мужик. У нас это семейное.

– Мне надоело сидеть, – сообщила Мэри Элис. – Лошадка хочет поскакать.

– Нечего скакать, – прикрикнула матушка на Мэри Элис. – Ты не лошадь. Ты маленькая девочка и веди себя как положено, а то пойдешь в свою комнату.

Мы все остолбенели, потому что матушка никогда не кричит. И что больше потрясало, матушка (учитывая, сколько ей пришлось возиться со мной, настоящим космическим стажером) никогда не делала проблему из этих лошадиных штучек.

Секундная пауза, а потом Мэри Элис заревела во всю глотку. Затерла кулаками глаза и широко раскрыла рот. Личико ее покраснело и покрылось пятнами, а слезы лились ручьем на кофточку.

– Боже, – возмутился папаша. – Да сделайте же что-нибудь.

– Эй, дитё, – обратился к Мэри Элис Дизель. – Что на Рождество-то хочешь в этом году?

Мэри Элис попыталась остановить плач, но вздохи перемежались икотой и всхлипами. Она размазала слезы по лицу, вытерла нос тыльной стороной рукава и заявила:

– Не хочу я ничего на Рождество. Терпеть его не могу. Рождество какашка.

– Должна же ты что-то хотеть, – вмешалась Бабуля.

Мэри Элис растащила еду по тарелке вилкой.

– Ничегошеньки. И еще я знаю, что Санта-Клауса не существует. Он просто большое жирное фуфло.

Никто не нашелся, что сказать. Она нас огорошила. Нет Санта-Клауса. Что за хрень?

Дизель наконец выставил локти на стол и обратил взгляд на Мэри Элис.

– Вот как я смотрю на это, Мэри Элис. Я не могу сказать точно, есть ли Санта-Клаус, но думаю, что очень весело притвориться. По правде сказать, мы все можем делать, что хотим, и можем верить, во что хотим.

– А я думаю, что ты тоже какашка, – сообщила Дизелю Мэри Элис.

Дизель скользнул рукой мне на плечо, наклонился поближе, обдав теплым дыханием ухо, и сказал:

– Ты молодец, что выбрала хомяка.

К десерту в столовую вернулась Валери.

– Это аллергия, – заявила она. – Наверно, не переношу лактозу.

– Боже, вот жалость-то, – откликнулась Бабуля. – У нас приготовлен на вечер персиковый торт-перевертыш, а в нем полно взбитых сливок.

На верхней губе и лбу у Валери выступила испарина, и она бросилась обратно наверх.

– Забавно, как такое возникает, – заметила Бабуля. – Раньше у нее никогда не было аллергии на лактозу. Должно быть, подхватила в своей Калифорнии.

– Пойду-ка принесу из кухни печенье, – предложила матушка.

Я пошла за ней и обнаружила, что матушка, опрокинув бутылку виски, отхлебывает.

Она подскочила, увидев меня.

– Ты меня напугала, – призналась матушка.

– Пришла помочь с печеньем.

– Я просто глоточек. – Матушку передернуло. – Это же Рождество, ты же знаешь.

Глоточек размера большого глотища.

– Не думаю, что Валери беременна, – сказала я.

Матушка проглотила свой «глоточек», перекрестилась и пошла в столовую с печеньем.

– Итак, – приступила к допросу Клауна Бабуля. – Вы дома печете рождественское печенье? Ставите елку?

– У нас нет елки, – ответил Альберт. – Мы евреи.

Все прекратили жевать, даже папаша.

– Ты не похож на еврея, – усомнилась Бабуля. – И шапочку не носишь.

Клаун закатил глаза на лоб, словно выискивая эту пропавшую шапочку, явно не находя слов – наверно, еще сказывалось кислородное голодание в мозгах после обморока.

– Разве не великолепно? – обрадовалась Бабуля. – Если ты женишься на Валери, мы сможем праздновать еще и все еврейские праздники. И будем тогда свечки жечь. Мне всегда хотелось позажигать свечи, как у них это делается. Это что-то, – поделилась Бабуля. – Вот погодите, расскажу девчатам в салоне красоты, что у нас в семье будет свой еврей. Все обзавидуются.

Папаша все еще пребывал в задумчивости. Его дочь, возможно, выйдет замуж за еврейского парня. С точки зрения папаши, невеликое событие. Не то чтобы он что-то имел против еврейского зятя. Скорей всего, только ускользавший шанс, что Клаун окажется итальянцем. У папаши была своя шкала: по одну сторону итальянцы, по другую – остальной мир.

– А у тебя нет в родословной итальянцев? – спросил он на всякий случай Альберта.

– Мои бабушка с дедушкой были немцами, – ответил тот.

Папаша вздохнул и вернулся к лазанье. Еще один облом в семье.

Матушка побелела как мел. Мало ей, что дочки не посещают церковь. Вероятность заиметь внуков-некатоликов приравнивалась к атомной катастрофе.

– Кажется, мне нужно добавить еще парочку печенья на тарелку, – сказала она, отодвигаясь от стола.

Еще один поход за печеньем, и матушка окажется на полу в кухне.

В девять часов Энджи и Мэри Элис засунули в кроватки. Бабуля пребывала где-то со своим секс-символом, а матушка с папашей сидели перед телевизором. Валери с Клауном вели в кухне разговор. А мы с Дизелем стояли на тротуаре перед машиной. Было так холодно, что изо рта вырывались облачка пара.

– Что сейчас будет? – спросила я. – Ты телепортируешься обратно?

– Не сегодня. Погода нелетная.

Мои брови взмыли вверх на четверть дюйма.

– Шучу, – пояснил Дизель. – Боже, ты такая доверчивая.

Ясно как день.

– Ну, все это здорово, – сказала я. – Но сейчас мне нужно идти.

– Ладно. Увидимся.

Я села в машину, завела мотор и отчалила. На углу я обернулась и посмотрела назад. Дизель все еще стоял там, где я его оставила. Я объехала квартал, когда вернулась к дому родителей, тротуар был пуст. Дизель исчез без следа.

Он не материализовался в машине, когда я была на пути к дому. Не появился на площадке у квартиры. Не было его в кухне, спальне или ванной.

Я кинула кусочек масляничного печенья в хомячью клетку на кухонной стойке и понаблюдала, как Рекс соскочил с колеса и набросился на угощенье.

– Мы избавились от инопланетянина, – сообщила я хомяку. – Правда, здорово?

Рекс выглядел так, словно думал: «Инопланетянин-шмалетянин». Полагаю, когда живешь в стеклянной клетке, то мало волнует появление «зеленых человечков» в кухне. А вот когда ты женщина и одна в квартире, то инопланетяне до смерти пугают. Кроме Дизеля. Дизель мешал и смущал, и, как бы мне не противно было признаться, мило докучал. Страх стоял на последнем месте.

– Итак, – обратилась я к Рексу, – почему, как ты считаешь, я не боюсь Дизеля? Наверно, разновидность инопланетной магии?

Рекс увлеченно запихивал печенье за щеки.

– И пока мы это обсуждаем, – продолжила я разговор с хомяком, – хочу заверить тебя, что не забыла про Рождество. Знаю, осталось четыре дня, но я сегодня пекла печенье. Хорошее начало, согласен?

По правде говоря, в моей квартире не нашлось бы и следа Рождества. Осталось четыре дня, а у меня ни красного банта, ни мигающих огоньков на виду. Плюс я никому не приготовила подарков.