Камень сердолик (СИ)

- Мы вернулись, маленький! Это наш мир!

Ребёнок обвёл окружающую действительность недоверчивым взглядом, а потом произошло странное. Взгляд его замер на лице Палого Листа, который стал стремительно бледнеть, а потом сделал шаг навстречу мальчику, распахнув объятия, и вскрикнул:

- Сынок! Как же ты вырос!

Мальчишка отбросил дротик, заревел и бросился на шею Палому Листу с криком:

- Татта! Ты нашёл меня!

Рушан, с личика которого ушло напряжённое ожидание, засиял улыбкой и выдал:

- Ну, вот, теперь точно всё будет хорошо. Они найдут второго татта, как и мы…

Ошарашенный Клим пробормотал:

- Как же так… Ведь малышу Палого Листа должно быть всего два года… А он вон какой взрослый…

«Балда, - проворчал Камушек. – Ты чем слушал? Время на Серых Тропах течёт по-своему… Это для нас прошло два года – а для них…»

«Понятно… Видно, тяжело им, бедолагам, пришлось за эти-то годы…» - отозвался Клим.

Палый Лист продолжал обниматься с новообретённым сыном, и никаких сомнений в их родстве не было. Сходство между отцом и сыном просто било в глаза – только мальчишка выглядел более мускулистым и коренастым, да и глаза у него были необычного сиреневого цвета, а так – просто один в один.

И тут старуха, которая тоже смотрела на отца и сына с умилённой улыбкой, неожиданно схватилась за сердце и стала падать. Клим бросился вперёд и успел подхватить почти невесомое тело. Старуха пробормотала:

- Хорошо, что помру под своим небом…

- Я вам помогу, - быстро сказал Клим. – Не волнуйтесь.

- Поздно, - прохрипела старуха. – Я свои годы отдавала, чтобы мальчик не рос слишком быстро… и чтобы нам сюда вырваться. Спасибо, добрый Фаэр, только помираю я совсем…

Палый Лист вместе с сыном тоже бросились к старухе, и мальчишка с отчаянием вскрикнул:

- Татта, это Ала! Помоги ей, пожалуйста! Она хорошая, она меня унесла от плохих дяденек, спрятала…

- Я постараюсь, - кивнул Палый Лист. – Ири, принеси мою сумку, пожалуйста. Там зелья…

- Нету зелья от старости… - прохрипела старуха, но Палый Лист опустился на колени рядом с ней и стал разминать пальцы, словно готовясь делать массаж.

- Погоди-ка, - остановил его Клим. – Ты и сам толком не оклемался. У меня есть идея получше.

И он снова мысленно позвал:

«Камушек, ты сможешь ей помочь?»

« Долго ж до тебя доходило… Была б настоящей старухой – вряд ли. А так – смогу, - шустро отозвался Камушек. – Давай, положи меня ей на лоб, да прижми ладонью. И контакт не разрывай, даже если больно будет. А то всё моё лечение насмарку пойдёт».

Клим пожал плечами – раньше Камушек мог исцелять страждущих, так сказать, дистанционно, но сейчас, видимо, был особо тяжёлый случай. Поэтому он снял камень с шеи, и при виде его старуха резко раздумала помирать.

- Ох… - прохрипела она. – Да неужто… Душа Фаэ… Хранитель…

- Тихо-тихо-тихо, - бормотнул Клим и положил Камушек на лоб старухи, аккуратно прижав ладонью. И тут же его скрутила сильнейшая боль, длившаяся, казалось, вечность. Клим скрипел зубами, но терпел. А все остальные застыли в ожидании, и на их глазах произошло самое настоящее чудо. Страшная, морщинистая, умирающая старуха мгновенно превратилась в молодую, красивую женщину с длинными, роскошными чёрными волосами и нежной смуглой кожей, судя по двухцветным глазам – Фаэли-полукровку.

- Вот это да… - вырвалось у Унора. – Второй раз вижу, а всё как в первый… Истинное чудо…

«Ну, вот и всё, - заявил Камушек, - убирай. Отдыхать буду».

И замолчал намертво.

Клим трясущимися пальцами надел ремешок на шею и попытался встать. Получилось не сразу, хорошо, было кому помочь. А потом Ири сунула ему под нос чашу с зельем из запасов Палого Листа и восхищённо сказала:

- Ты – истинный чудотворец, Клим. Вот, что значит – Хранитель.

Руши же просто обнял его, прижавшись макушкой, и прошептал:

- Татта, вы с Камушком такие молодцы…

Клим улыбнулся, выпил зелье одним глотком – действительно, полегчало сразу - и взглянул на сына Палого Листа. Тот забавно сморщил носик и выдал:

- Не-не-не, меня так не надо. Я в пелёнки не хочу.

И его слова утонули в общем хохоте.

А потом было общее знакомство и общая радость. Новообретённый сын не отходил от Палого Листа, хотя порой поглядывал виновато на молодую женщину, в которую превратилась страшная седая старуха. Та лишь кивала понимающе и улыбалась. Она была счастлива оттого, что вернулась в родной и понятный мир, оттого, что к ней вернулись потерянные годы, немного стеснялась внимания, которое оказывали ей новые знакомые и тех знаков восхищения и благодарности, которые стал ей щедро оказывать Палый Лист.

Женщину звали Андала, точнее, Ала – так её называли собратья по ремеслу. А ремесло у неё было запрещённое и опасное. Ала была воровкой и промышляла вместе с воровской шайкой Адо-Шатуна несколько лет. Биография у неё была короткая и печальная.

Родителей своих Ала не знала, выросла на улице, точнее, в трущобах Старого Города. Сначала девочку приютила проститутка из Весёлого квартала, но, когда малышке было лет семь, женщину, которая по своему любила Алу и заботилась о ней, зарезал пьяный клиент. Он прибил бы и Алу, но юркая, как капелька ртути, девчонка сумела вырваться и позвать на помощь.

Поблизости оказались жрецы Небесной Благодати, один из них, совсем молодой, почти мальчишка, и скрутил обезумевшего мужчину, а потом попытался уговорить девочку, разглядев в ней кровь Фаэли, отправиться с ним в приют при Храме. Юного жреца звали Иммаир.

Девочка не согласилась, о приюте дети постарше рассказывали страшные вещи, поэтому она просто вывернулась из-под руки жреца, лежащей у неё на плече, и сбежала.

Так Андала потеряла единственный дом, который у неё был, и стала бродяжкой. Что делать дальше – она не знала, но хорошо знала лишь одно – проституткой точно не будет, ужасная смерть женщины, которая довольно долго заботилась о ней, вызвала в ней стойкую неприязнь к взрослым мужчинам.

Правда, это не помешало ей спустя пару недель прибиться к шайке подростков, промышляющих мелкими кражами. Вожаком этой ватаги был Адо-Шатун. Кроме него в эту тесную компанию входили Диди по прозвищу Лохмач – на редкость умный парнишка, Тоно-Топор, отличавшийся редкой физической силой, но немного глуповатый и Ловкач Эно. Ала довольно легко влилась в этот дружный коллектив – она была малорослой, но зато юркой, гибкой, ловкой и быстрой. А ещё она соображала не хуже Ловкача. А ещё Ала научилась драться – могла легко и быстро дать кулачком в нос, коленом по яйцам или пяткой по голени. И умела издавать жутко противные вопли. И ловко обшаривать карманы зевак на площади. И проникнуть в дом через крошечное чердачное оконце, собрать ценные вещи и смыться тем же путём, не оставив никаких следов. В общем, Ала научилась многому, чтобы преуспевать в том мире, в котором жила с детства.

Девчонок постарше, которые довольно быстро научились зарабатывать на жизнь одним нехитрым способом, Ала не презирала – есть все хотят, да и жить тоже, но в неписаной уличной иерархии воровка всё же стояла выше проститутки, поэтому острая на язык Ала всегда находила, что ответить, если подобные дамы начинали дразнить её воровкой:

- Мы хоть и воруем, да собой не торгуем!

Обычно с противоположной стороны находилась не менее злоязычная особа юных лет, метко отвечавшая:

- А мы торгуем своим, а не краденым! Отвали, мелкая!

- Кто мелкая? Я? Да я мелкой была, когда у тебя целка росла, а сейчас там ведро со свистом пролетает – не найдёшь!

В общем, по исчерпании всех аргументов спор перерастал в драку, а, поскольку чаще всего в ней доставалось именно оппоненткам Алы, то вскоре дразнить её перестали, правда, наградив прозвищем Злюка. Ала не обижалась. Чего на правду обижаться?

Как ни странно, единственным её другом, кроме друзей по шайке, продолжал оставаться странный молодой жрец, когда-то спасший ей жизнь. Они иногда сталкивались на узких грязноватых улочках Старого Города, куда даже стражники не рисковали соваться поодиночке. Но братьев-жрецов местные не трогали – все знали, что они за своих мстят жестоко. Были прецеденты. К тому же жрецов не особо интересовали сложные взаимоотношения обитателей здешних улочек с законом. Они, в основном, лечили, помогали с едой и забирали осиротевших малышей, которым некуда было деваться, в приют при Храме. Поэтому, так уж сложилось, что обитатели трущоб, а это, в основном были Гортаны, полукровки там были редки, не питали к жрецам такого страха, как жители более благополучных кварталов. Уважали жрецов – да, лишний раз не связывались, но не боялись.