Камень сердолик (СИ)

И сердце девушки сжалось. Ала никогда особо никого не жалела - жизнь к этому не располагала, но младенец порой заливался плачем так горько, что сердце разрывалось.

На второй день Ала поняла, что младенец вообще отказался брать грудь, и целитель велел выкармливать его из бутылочки. Честно говоря, девушка даже обрадовалась – меньше проблем, вряд ли брат Иммаир и отец малыша в бега с собой прихватят ещё и кормилицу. Из бутылочки малыш тоже ел неважно, но хотя бы глотал подогретое молоко.

А ещё днём Але удалось подслушать разговор между старым целителем и одной из послушниц – та спросила, почему с хилым, капризным малышом так возятся, не проще ли было бы предоставить малютку его судьбе. Целитель моментально перестал быть добродушным старичком и отчитал послушницу, заявив, что это не её ума дело, что брат Никело лично приказал подрастить мальчишку в хороших условиях и что после этот ребёнок отправится прямиком в Ловушку Заблудших.

Ала не знала, что это такое, но судя по тому, как охнула женщина, Ловушка Заблудших была тем ещё гадким местом. Послушница же ещё и жалостливо спросила:

- И как же туда такого маленького? Помрёт ведь…

- Молчи уж! – нахмурил брови целитель. – Ишь, раскудахталась! Не нашего ума это дело, так Высшие братья распорядились, а их устами говорит сама Небесная Благодать! Наше дело простое – выкормить до нужного возраста, да чтобы здоровенький был и смышлёный, а там пусть другие думают! Что-то об остальных ты так не печёшься!

- Так ведь других в Ло… - под сердитым взглядом жреца женщина осеклась, но потом всё-таки продолжила, - … других в то место не отправляют, сначала в приют, потом в школу… А туда… Это же дитя невинное, разве можно так?

- Молчи, сказал же, дура! – фыркнул целитель. – Это непростое дитя, не такое, как обычные малыши невинные! И вообще – делай, что велено, а то будешь на старости лет милостыню у Храма просить!

Послушница опустила глаза и кивнула, больше подобные разговоры не возобновлялись, но Ала сердцем почувствовала, что малышу грозит что-то совсем плохое. И поклялась, что сделает всё, чтобы похитить его из этого места. А уж родной отец и беглый жрец сумеют о нём позаботиться. Во всяком случае, в брате Иммаире Ала не сомневалась ничуть.

Проникнуть в приют было решено глубокой ночью. Эно предлагалось стоять на стрёме, а Ала и Шатун должны были преодолеть хлипкий заборчик, миновать привратника и пробраться внутрь домика через кухонное окно. А потом разыскать комнату, в которой спал малыш, забрать его и тем же путём вернуться. Просто, как грабли. А чтобы малыш не разревелся по пути, у Алы был с собой смоченный лёгким снотворным зельем платок. Прижать его на минутку к носику малютки – и он будет спать несколько часов мирно и глубоко. Зелье варил Лохмач, великолепно разбиравшийся в травах, дозу отмеривал тоже он, и Ала ему верила. Лохмач был необразован и даже грубоват, но дар к лечебным зельям у него определенно был – это все признавали.

Шатун, Ловкач и Ала дождались ночи, в окнах домика давным-давно погас свет, тихая улочка была пуста и безмятежна. Самое время пробираться в дом.

Проникнуть удалось без проблем – казалось, местный персонал и в мыслях не имел того, что их кто-нибудь может попытаться ограбить. Привратник-охранник, правда, пару раз обходил двор, светил фонарём, но при этом так громко зевал и бормотал себе под нос отнюдь не моление к Небесной Благодати, что становилось понятно – делает он это только по привычке, вколоченной многолетней железной дисциплиной жрецов. И впрямь, никто вменяемый в этот домишко не полез бы – что там брать? А сопливых крикунов у обитателей Старого Города и своих было достаточно, незачем было увеличивать их число малышнёй из приюта. Напротив, судя по обращению с детишками послушниц, иным в таком приюте и получше было, чем в бедных трущобах.

Итак, Ловкач остался стоять на стрёме, а Ала с Шатуном беспрепятственно проникли внутрь… и тут началось что-то непонятное. Невеликий с виду домишко оказался со множеством комнат и переходов, каждую запертую дверь приходилось отпирать и убеждаться, что ничего особенного там нету – сложенное стопками имущество, покрытая чехлами мебель или спящие на узких кроватях послушницы. Ала удивилась. За время своего наблюдения она точно видела, что комнаты с малышами находились на первом этаже – послушницы распахивали окна и отдёргивали занавески, освежая помещения, но они отыскали кухню, аж три кладовые, комнаты послушниц, ещё две – с игрушками и потёртыми коврами на полу – видимо, здесь дети играли, что-то вроде библиотеки, парадный кабинет с портретами на стенах и массивным столом в центре, что-то вроде часовни, спаленки женщин… но ничего похожего на комнаты, где спали малыши.

А в надстройке на крыше были только пустые помещения, да и рискованно спальни малышей размещать на втором этаже, некоторые любопытные могут на подоконник залезть и вниз сверзиться.

Когда они обошли клятый домишко по второму кругу, Шатун пробормотал:

- Что-то здесь нечисто. Кто-то нас водит, Ала. Это ловушка.

Ала и сама пришла к этому неблагоприятному выводу, но вернуться ни с чем к брату Иммаиру и ждущему своё дитя отцу?.. Тем не менее, она процедила – тихо, одними губами:

- Осмотрим ещё раз. Потом уходим. Значит, не судьба.

Шатун кивнул с явным облегчением. И тут откуда-то донёсся тонкий детский плач. Шатун и Ала рванули на голос и оказались… перед ровной белёной стеной. Но тут ребёнок заплакал ещё раз, и прямо перед обалдевшими воришками в стене возникла дверь. Обыкновенная, деревянная, с потёртой ручкой. Раздался тихий сонный женский голос, напевающий какую-то песенку, малыш хныкнул ещё пару раз, а потом затих.

- Вот у них какие штучки, - прошептал Шатун. – А я думаю – что ж так просто всё… Ой, непросты братья-жрецы, ой, не просты…

- Жди здесь, - прошипела Ала. – Я иду.

И тихонечко отворила дверь. Та даже не скрипнула, и Ала поверила, что везение начинает к ним возвращаться. За дверью, как она и думала, оказалась детская спаленка. Несколько кроваток с чистым бельём, на которых ровно сопели малыши и одна колыбелька, возле которой дремала на матрасике молодая женщина в белой длинной ночной рубашке. Рядом с матрасиком стоял невысокий столик с глиняными бутылочками. Ну, понятно, молоко, малыш же вроде грудь брать отказался…

Ала бесшумно скользнула к кроватке, малыш в ней спал – такой милый, беззащитный и розовенький, что Ала почувствовала, как её против воли затопляет волна нежности. Вот как такого можно с родным отцом разлучить? И чего его дура-послушница хилым назвала? Щёчки розовые, ручки в “перевязочках”, хорошенький такой… Был бы этот малыш её – тоже бы разлуки не вынесла.

Ала осторожно прижала к личику младенца платок, потом сразу отняла, он даже не пискнул, только задышал ровнее и глубже. Всё, порядок, теперь крик не поднимет.

Девушка осторожно достала малыша из кроватки, укутала в тёплое одеяло и бесшумно отправилась к двери. Кажется, всё получилось.

Но, едва шагнув за порог, она поняла – сглазила. Шатуна прижал к стене давешний привратник, выглядевший далеко не таким старым и ленивым, как днём. И в горло верного соратничка упирался короткий меч. Шатун тут же сделал умоляющие глаза – прости, мол, проглядел… А привратник хрипло прошептал:

- А ну отнеси ребёнка обратно, шалава… Прав был брат Никело, а я-то ещё не верил. Отнеси дитя назад, не усугубляй вину… Сейчас здесь будут братья, и мало вам не покажется, ворьё поганое.

Он не врал – Ала это чувствовала, их переиграли по всем статьям, похоже, у братьев были на месте мозги, и они сумели связать внезапный побег одного из своих вкупе с осуждённым еретиком и этого малыша. Но сдаваться Ала не собиралась. Девушка умело изобразила испуг и раскаяние, упала на колени и поползла к привратнику – пощади, дескать. Но ребёнка из рук не выпустила.