This one. Книга вторая. Ирисы под кровавым дождем (ЛП)

Что…? Почему она… ? Кеншин замер в шоке. Что могло ее так испугать? Она никогда не боялась! Он сухо сглотнул, а потом, стараясь сделать голос как можно более мягким, спросил:

– Что такое?

– Эм…

… Это вина в ее глазах?

– Эниши… – заколебалась она. – Он возвращается в Эдо.

– В Эдо? – Кеншин уставился на нее. Это же… почти триста пятьдесят миль. Она оставила свою семью и прибыла так издалека? Зачем?

– Ах… тебе, наверно, интересно узнать обо мне, – прошептала она, глядя в сторону, пальцами цепляясь за потрепанный дневник. – Я никогда не рассказывала тебе. До сих пор я думала, что не должна вообще говорить о прошлом. Но, может быть… это хорошая возможность поговорить об этом.

Было неправильно видеть ее такой неуверенной, замечать, как она избегает его взгляда. Она не должна чувствоваться такой холодной, такой далекой, словно она снова выстраивает стену вокруг своего сердца. Что бы ни случилось, чем бы ни обернулись ее слова… она никогда не должна испытывать чувство вины.

Это было неправильно.

Она так невинна и чиста… каким ему никогда не быть. Кеншин тихо выдохнул и подошел к ней, взял ее ладонь в свою и успокаивающе сжал.

– Позже. Пожалуйста, не грусти так. Я подожду столько, сколько тебе нужно.

Наконец ее глаза встретились с его глазами, и она с благодарностью кивнула.

Он застенчиво улыбнулся, и уверенность, что все сделано правильно, поднялась в его груди. Неважно, что бы ни случилось, что бы ни опечалило ее так… он будет рядом с ней, так же, как она всегда была рядом с ним. Неважно, какие невзгоды грядут, они справятся с ними вместе.

Они ужинали в тишине.

Пища, приготовленная ею, была восхитительной, как всегда, и он наслаждался, не настаивая на разговоре. Он мог дать ей все возможное время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем приступить к болезненным темам. В конце концов, именно ее спокойствие позволило ей пережить те ужасы, от которых она бежала.

Непросто вспоминать о тех временах, это он знал по себе. Его прошлое также было полно тьмы. Проще всего не касаться проблем.

Привычными движениями она начала собирать посуду и готовить чай. Он поднялся на ноги и подошел к двери, чтобы выглянуть наружу.

– Неудивительно, что так похолодало – снег идет. К утру закроет всю землю, – пробормотал он задумчиво. Кеншин так давно ждал снега, и вот теперь он выпал. Они в безопасности теперь, пока он не растает, в этом нет никаких сомнений.

Однако несмотря на облегчение, он не мог не чувствовать неловкую напряженность между ними, холодность ее ки, печаль в ее глазах. Нет. Сейчас не время восхищаться такой простой вещью, как снегопад.

– Я говорила тебе, что моя семья из Эдо, – начала Томоэ мягко, спокойным и тихим голосом – холодно, почти бесстрастно. – Нас было трое – мой отец, мой брат и я. Мы жили мирно. Мы были не столь обеспеченными, чтобы иметь лишние деньги, но мы не бродяжничали и не голодали. Мой отец ничего не знал о боевых искусствах или науке, но он был добрым и любящим человеком, добрым к своей семье и соседям.

Она сидела у очага, сжимая чашку с чаем в руках. Но в ее глазах плескалось такое горе, какого он не видел никогда. Почему ее семья для нее настолько болезненная тема? Ничего подозрительного в ее словах не было. Он всегда знал, что она женщина благородного происхождения. В классе самураев полно таких семей, как ее семья.

– Моя мать тоже была добрым человеком, но она всегда была хрупкой и болезненной… Она умерла вскоре после рождения Эниши. Эниши никогда не знал ее – я всегда заботилась о нем. Он любит меня так, как любил бы ее. – Ее голос слегка дрогнул. – У него есть склонность слишком жестко судить людей, и он несколько отбился от рук, но он хороший мальчик. Когда было объявлено о моей помолвке, он закатил истерику. Это худшее, что он когда-либо делал.

Помолвка? Кеншин замер, сердце пропустило удар. Она была помолвлена? Она была влюблена в кого-то?

Ревность скрутила живот, жестко сдавила горло и мучительно долгое время не давала вздохнуть. Он закрыл глаза и сделал все возможное, чтобы подавить это чувство. Сейчас она его жена. И до того, как они повстречались, она была такой печальной и одинокой… Очевидно, случилось что-то ужасное.

Она помолчала, наливая ему чай, прежде чем грациозным движением протянуть ему чашку. Тепло ощущалось его рукой, но не было ничего успокаивающего в знакомом запахе. Не притронувшись, он отставил чашку на край буфета. Она избегала его взгляда. Вся ее поза была напряженной, скованной манерами и стеной вокруг ее сердца. Ее пальцы сжимали ткань кимоно, и единственным показателем ее страдания было рваное дыхание.

– Мой жених был вторым сыном в такой же семье, как наша. Мой друг детства. Как и мой отец, он не мог достичь многого, но был добрым и трудолюбивым человеком. В то время я очень его любила, и когда он сделал предложение, я была счастлива.

Она подняла глаза на него, и его заставило его сердце заныть. Он очень хотел бы привлечь ее в свои объятия и пообещать, что все будет хорошо, что все это в прошлом, что теперь и навсегда он рядом с ней. Но он не мог, пока печаль, как яд, разъедала ее душу, и она отпускала ее, впервые позволяя ему разделить это бремя.

– Несмотря на то, что я была счастлива, все, что мне удалось, это посмотреть на него с изумлением. Неважно, как я ненавижу это, но я с трудом могу улыбнуться. Может, поэтому… Я никогда не говорила ему, как была счастлива. – Она сделала паузу и посмотрела в сторону. Ее губы искривились, и она понизила голос, повторяя слова кого-то так, словно они ранили ее. – Если второй сын самурая не может сделать тебя счастливой, я, по крайней мере, могу стать известным как воин, сказал он мне. Он отложил нашу свадьбу и присоединился к киотскому Мимаваригуми. И он… не вернулся. Я не стала дожидаться новостей. Я отправилась в Киото за ним.

Она подняла голову, пристально глядя в его глаза, словно желая знать, понимает ли он.

– Он умер в месте, которого я не знаю. И счастье, которое могло бы у меня быть… умерло вместе с ним.

Ее ки была такой холодной, холоднее, чем мороз в середине зимы, а ее глаза… ее глаза были печальны, и яростны, и растерянны – все сразу, словно она потерялась в своем горе, а он был единственным, кто мог вытащить ее. Этого оказалось слишком много, ужасный вес словно придавил его грудь, и он не знал, как помочь. Не было слов, которыми он смог бы облегчить ее страдания, такую боль, как эта.

– Но, может быть… – Она остановилась, и резкий вздох прервал ее собранность. Ее глаза заблестели, а потом слезы свободно потекли по щекам. – Может, на самом деле это моя вина. Если бы я плакала тогда и попыталась остановить его…

Кеншин знал, что делать. Даже не думая, он подхватил ее на руки, когда она упала, как марионетка с обрезанными нитями. Она уткнулась лицом ему в шею и заплакала навзрыд, сотрясаясь всем телом, промочив слезами его кимоно. Было ужасно слышать такое, но он гладил ее по волосам и шептал утешительную ерунду ей на ухо.

– Все хорошо. Все в порядке. – Слова не имели никакого значения. Он закрыл глаза и дал ей возможность выплакаться, утешая ее настолько, насколько мог, и неважно, как незначительным было это утешение. – Тсс. Все хорошо. Все хорошо.

Полезно поплакать, чтобы отпустить ту боль, что скрывалась внутри нее все это время… как очистить старую загноившуюся рану, подумал он. Неважно, как больно слушать, как больно узнать, сколько она страдала, неся свое горе в одиночку…

Не с этого момента.

Когда рыдания, наконец, прекратились, сменившись короткими всхлипами, он наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в лоб. Она вытерла глаза и нос рукавом и устало прислонилась к его плечу, в поисках простого утешения, что он предлагал ей. Она была довольно тяжелой, но он выдерживал ее вес безо всяких жалоб. Даже колючее ощущение в пальцах от недостатка кровообращения было не поводом попросить ее двинуться. Нет, он будет с ней столько, сколько ей потребуется. Он снова поцеловал ее в лоб, еще медленнее, позволяя губам задержаться, и погладил по волосам.