Я верю: ты меня слышишь (СИ)

Став полноправным членом Ордена Феникса, я знал обо всех планах и намеченных операциях. Теперь я жил в ожидании того дня, когда мы будем переправлять Гарри в Нору. Знал, что наконец увижу ее.

Но судьба распорядилась иначе.

Гермиона появилась на пороге нашего дома за день до запланированной операции. Мы всем семейством встретили ее с распростертыми объятиями. Но от нас не укрылось, что девушка выглядит какой-то опечаленной и потерянной. Конечно, времена сейчас нелегкие и темные, но чувствовалось, что дело не только в этом… Мне казалось, что Гермиона сдерживается из последних сил, чтобы не заплакать…

Папа усадил Гермиону на диван в гостиной, Рон и Джинни опустились по бокам от нее, мы с Джорджем устроились напротив, Билл и Флер сели поодаль, мама принесла горячий чай со свежей выпечкой…

И Гермиона заговорила. С отчужденным видом, спокойным, ровным голосом она поведала, что стерла родителям воспоминания о магическом мире и о себе в придачу.

Мы сидели как громом пораженные. Чтобы такое провернуть, нужны выдающиеся магические способности. Чтобы на такое решиться, нужно быть по-настоящему храброй и самоотверженной. Ведь мы прекрасно понимали, почему она так поступила: в начавшейся магической войне это лучший способ их обезопасить… Она сама, своей рукой лишила себя родителей. Сама превратила себя в сироту.

Мое сердце сдавили тиски восхищения и жалости к моей смелой, умной девочке… Я мечтал остаться с ней наедине. Хотел сжать ее в своих объятиях, поддержать, убедить, что она не одна в этом мире. Мы все с ней. Я с ней.

Но тем вечером мне это так и не удалось. Прибыл Грюм и долго повторял и так заученный на зубок план завтрашней операции. К тому же Рон утащил Гермиону наверх: я успел заметить, как они о чем-то заговорщически шептались и понимающе переглядывались. Нет, я не ревновал Гермиону к Рону, потому что прекрасно знал, что между ними нет ничего, кроме искренней, настоящей дружбы. Но все равно меня задела эта скрытность. Меня не покидало чувство, что у них есть тайна, которая отнимет у меня Гермиону.

***

Операция прошла относительно успешно. Если не считать струсившего и сбежавшего в последний момент Наземникуса, раненного Джоржда и убитого Грозного Глаза…

Именно в тот вечер я осознал, что война — это не красочное приключение с примесью адреналина. Нет. Это страшное, грязное, вонючее дело, которое не приносит ничего, кроме боли, опустошения и высасывающего душу чувства безысходности.

А что, если бы сегодня погиб Джордж? Или отец, или Билл, или Рон, или… она? Я понимал, что внутри все перекручивается и сжимается от запоздалого осознания.

Я стоял около окна в опустевшей гостиной, прижимаясь горячим лбом к стеклу. Мою голову будто сдавливали невидимые тиски. Чем закончится эта война? Выживем ли мы? Будем ли вместе? Потеряю ли кого-нибудь из родственников и друзей? А что если я потеряю ее? Голова разрывалась от миллиарда мучающих вопросов и сомнений.

Вдруг я ощутил, как мою талию обвили нежные руки. Почувствовал, как ее нос уткнулся мне в спину. Услышал ее дыхание. В ту секунду я почувствовал себя счастливым, несмотря на ужасы сегодняшней ночи, несмотря на все те кошмары, которые ждали нас впереди. В тот момент мне было плевать на все. Главное: она рядом…

— Все будет хорошо, Фред, — шепнула Гермиона, и я ощутил ее горячие губы у себя на шее.

Влажный язык игриво прошелся по чувствительной коже над самым воротником рубашки, запуская по телу непередаваемую волну желания. Резко развернувшись и обняв Гермиону за талию двумя руками, привлек ее к себе… Она с готовностью обвила мою шею своими тонкими, нежными руками. Мы потянулись друг к другу одновременно: ощутив вкус ее губ, я почти задохнулся от наслаждения. Как долго я этого ждал! Ее бойкий язык первым пересек барьер наших губ и зубов… Наши языки, губы, зубы жили своей жизнью, жадно целуя, покусывая… Наш поцелуй становился яростнее, неистовее. Это было сказочно: Гермиона все теснее прижималась. Затылок касался холодного стекла, а губ — жаркий рот моей любимой подруги. Я будто находился между огнем и льдом.

Мы пробыли вместе в гостиной вплоть до рассвета. Молча… Не хотелось нарушать это единение безжалостными словами. Ведь каждый из нас понимал: рано или поздно, но нас ожидал откровенный разговор о планах в предстоящей войне.

***

Впереди нас ждало радостное, но при этом весьма абсурдное событие: свадьба Билла и Флер. Пир во время чумы. Но, видно, таким образом они пытались доказать силу своих чувств.

В подготовке к этому грандиозному мероприятию работенка нашлась для всех. Но, несмотря на постоянную занятость, я не мог не заметить, что Гермиона готовилась к чему-то еще. Однажды я подслушал, как она выпросила у моего отца ту самую палатку с Чемпионата мира. Я видел, как она собирает провиант и одежду, выбирает книги. Я замечал, как Гермиона с каждым днем становится все более взволнованной. Видел, какие взгляды она бросает в мою сторону, будто понимает, что наше время стремительно убегает… Будто понимает, что нам осталось быть рядом совсем чуть-чуть…

Я уже догадался, что эта неугомонная троица куда-то собралась. Однажды я не выдержал и, когда у них были очередные посиделки в комнате Рона, ворвался без стука и спросил обо всем напрямик. Ответил мне Гарри. Хм… Наверное, чего-то подобного я и ожидал. Дамблдор дал Поттеру задание, исполнив которое, он сможет убить Волан-де-Морта, а значит, сможет даровать нам победу и спокойствие. А Рон и Гермиона решили пойти вместе с ним, прекрасно понимая, что в таком недетском задании, ему нужна помощь.

Значит, скоро она уйдет. Непонятно куда. Непонятно зачем. Уйдет подвергать себя опасности.

— Я надеюсь, писать нам хоть будете? — слова слетели с языка прежде, чем я подумал. Видно, этот вопрос подсознательно мучил меня все это время. Сможем ли мы поддерживать связь?

— Нет, — тихонечко ответила Гермиона, глядя на меня своими огромными, полными печали глазами. — Нам нельзя будет выдавать свое местоположение, ведь когда мы не вернемся в Хогвартс, нас объявят в розыск.

***

Той ночью я никак не мог уснуть, пытаясь найти решение нарисовавшейся проблемы. Как нам поддерживать связь?

Мой взгляд скользил по комнате, в голове мелькали какие-то образы, которые никак не складывались в окончательное решение… Как вдруг сквозь тишину прорвался треск радиоприемника. Громкий, нудный голос завел речь про новые реформы образования. Да, ночь — самое лучшее время для подобных объявлений. И что за идиоты сидят в Министерстве? Впрочем, я был благодарен неожиданному выступлению, ведь именно оно натолкнуло меня на гениальную мысль, которая теперь являлась смыслом моей жизни, которая теперь стала моим спасением.

Я даже не сомневался, что в этой войне Темный Лорд приберет к рукам Министерство Магии, а мы, Орден Феникса, превратимся в оппозиционеров. А значит, нам нужно будет как-то поддерживать боевой дух тех, кто будет сражаться вместе с нами против тирана. Нужно будет давать информацию, рассказывать о последних новостях, событиях. Хм… даже не сомневался, что Лавгуды будут этим заниматься на страницах «Придиры». Вот кому закон не писан! А я… а мы с Джорджем можем организовать передачу. Кому как ни нам, двум главным весельчакам, вселять в сердца окружающих радость и надежду?

Мне даже как-то полегчало. Будто с души упал тяжелый, неподъемный булыжник. Да, это будет странная, односторонняя связь, ведь я не буду знать, где Гермиона находится, все ли с ней в порядке, я не буду слышать ее голоса. Но каждый раз, ведя передачу, я буду надеяться и верить, что она меня слушает. Я буду представлять, что Гермиона рядом.

***

За день до свадьбы я нашел Гермиону в столовой. Я рассказал ей о своем безумном плане, протягивая маленький радиоприемник: надеялся, что она без лишних вопросов примет его. Так и случилось.

В одной руке Гермиона держала радиоприемник, прижимая его к груди, а второй… она вдруг обвила мою шею и, приподнявшись на цыпочки, нашла поцелуем мои губы: нежным, тягучим… От него так и веяло болью и разлукой. Я тут же зарылся пальцами обеих рук в ее волосах, углубляя поцелуй. Внутри все орало от отчаяния и безысходности. Мы справимся. Мы все переживем. Мы победим. И только почувствовав у себя на губах привкус соли, я осознал, что Гермиона плачет.