Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

— Послушай. — Я присела на пол, положив руки мужу на колени. — Сколько раз мы выбирались из дерьма? Я дважды чуть не потеряла тебя, и оба раза решение приходило в самый последний момент. Я нашла способы сохранить тебе жизнь. Я не позволю умереть нашим детям. Верь мне.

Сев рядом, я прижалась головой и рукой к его ноге, закрыв глаза. Спустя пару мгновений я, наконец, завела разговор о том, о чем собиралась его спросить еще в первый момент приступа моей беременности.

— Ты говорил Амбердо, что леса горят. Это из-за меня, из-за того, какая я? — Сменила я тему, не позволяя мрачным мыслям удручать нас снова и снова.

— Если ты слышала это, ты слышала и все остальное. Да, это так. Твоя психическая нестабильность и абстинентный синдром, когда ты не получаешь новую дозу наркотика своей любви, ведут к коррозиям почв и горению лесов. Ты теперь связана с природой этого мира, и, похоже, что медленно и верно приближаешь апокалипсис, о котором говорило пророчество. Я же говорил, что будет только хуже, если не уйдешь.

— Поздно говорил. — Я обняла рукой его ногу и уставилась невидящим взглядом в пустоту. — Там, в психиатрической больнице ты, наоборот, настаивал войти с тобой в пещеру горного короля…

— Живя с тобой, Лора Уилсон, я начинаю все больше понимать, что в любви нельзя быть эгоистичным. Тогда, когда я только встретил тебя, я хотел получить то, что принадлежит мне по праву. Я хотел обладать тобой и владеть. И мне не было никакого дела до того, к чему это может привести. Но, когда я увидел последствия, они мне показались слишком страшными, чтобы продолжать в том же духе.

— Я сильнее, чем ты думаешь. Ты зря меня недооцениваешь. — Подняла голову я. — К тому же, сейчас ты больше не прогоняешь меня.

— Кроме того, насколько все это ведет к разрушению твоей личности, я понял и еще кое-что. Противодействовать тебе и отнимать у тебя себя — это даже больший апокалипсис, чем депрессия и апатия из-за моего отъезда с коррозией почв и горением лесов. С тобой спорить — безболезненнее будет лоб до крови о стену разбить. Ты абсолютно неконтролируема, когда начинаешь думать, что у тебя отнимают твое выболевшее, принадлежащее тебе по праву лет порченой чувствами крови. Я тут спросить хотел… — Он помедлил. — Мы ни разу об этом не разговаривали, но… Что ты чувствуешь при асфиксии? Почему это для тебя стало так важно? Почему просишь снова и снова удавливать тебя на ремне?

— Потому что… — Я вздохнула. — Ты держишь мою жизнь в своих руках. На духовно-моральном уровне. И только ощущение этого тактильно и физически, позволяет почувствовать, что я не сплю. Что я не смертельно утомилась после дневного дежурства, и, оставив больницу на Мистера Коулмана, дремлю в ординаторской и вижу красивые сны. Ты — мое все. Ты так важен для меня, что я боюсь проснуться, боюсь, что психоаналитик был прав, и тебя, действительно, не существует нигде, кроме как в моей голове. Я боюсь потерять то, что делает меня живой, то, что делает меня собой. Поэтому, хоть удавливай, хоть шкуру спускай, хоть вены вскрывай мне, но позволяй чувствовать, что-то, что я вижу — правда. Я не люблю боль, не выношу насилие, но все видится в ином свете, когда процесс контролируют любимые руки. Это эйфория, дикость, безумство и настоящий драйв, со скоростью света летящие по венам. Вот, что я чувствую. — Я взяла его руку в свои и прильнула губами к перстню с изображением дракона.

На какое-то время воцарилось молчание, а затем одним резким движением муж поставил меня на ноги, и мы направились в лабораторию.

Переступив порог, я подняла голову вверх, чтобы оценить труды Роберта и Амбердо. Сотни коконов, покрытые зеленой слизистой оболочкой, были подвешены к самому потолку. К каждому из них тянулись металлические трубки, по которым, вероятно, в грозовую ночь будет подаваться заряд тока и энергия жизни чудовища Франкенштейна.

— Они должны выжить, Лора, должны… У нас нет права на ошибку. — С болью в голосе произнес мой муж, устремляя взгляд к потолку и сгущавшимся сумеркам, хорошо различимым через просвет в крыше. — Но мы уже обыскали все миры и их страны. А в своем — каждый клочок земли. Уродливое создание отца своего мастерски умеет прятаться.

Что-то в его словах не давало мне покоя: ‘Но мы уже обыскали все миры и их страны. А в своем — каждый клочок земли’. Я решила докопаться до сути и сократить фразу: ‘Обыскали миры и каждый клочок земли’. Да, вот оно ключевое: ‘Земли’.

— Где ты говоришь его в последний раз видели? — Наконец, оторвавшись от рассуждений, подала голос я.

— Он уплывал в неизвестном направлении по Адриатическому морю, когда последний раз охотник по имени Ван Хельсинг убил меня. Второй раз. Это было в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году.

— Однако же, твои приспешники уже сто лет в обед как не могут найти уродливого безобразного монстра в человеческих мирах? Если бы он там был, достаточно было бы сунуть его фотографию первому встречному. И если не каждый первый, то каждый третий точно бы узнал его и ответил, в каком направлении скрылось чудовище.

— И к чему ты клонишь? — Владислав воззрился на меня своим бездонным черноглазым взглядом.

— Я клоню к тому, что его никто не видел ни в одном из миров и не помог твоим приспешникам, потому что его и не было ни в одном из миров. Решение нашей проблемы все это время находилось у нас под носом, а мы даже не замечали. Сам подумай, какой в этом смысл, бежать и прятаться от короля вампиров всей сети миров и тысяч его слуг, в абсолютно тебе незнакомом месте, где каждый может оказаться врагом и выдать тебя? Монстр Франкенштейна проплыл по морю, чтобы запутать следы. Чтобы стали искать его где угодно, но не дома, где все так знакомо и привычно, и есть укромное место, куда никто не сунет нос, потому что ищут его в других мирах. Здесь можно затаиться на годы, и никто тебя не отыщет. Ты сказал, что вы обыскали буквально каждый клочок земли. На поверхности. А вы пробовали искать ПОД землей? Все мы, создания ночи, не выносим яркий свет. За годы жизни здесь, должно же оказаться такое место, в котором он мог затаиться на глубине. Подумай, катакомбы, колодцы… Да что угодно.

В глазах Владислава блеснула фанатичная искорка. — Вот теперь ты должна понять, почему сам король всех вампиров во всех мирах выбрал именно тебя. У тебя золотые мозги, Лора. Зомби, если бы они существовали, а не были глупой страшилкой детям на ночь, выстроились бы за ним в ряд и передрались. В девятнадцатом веке монстр жил под разрушенной мельницей рядом с Васерией. Ее спалили дотла люди деревни, увидевшие чудовище на крыше с бездыханным телом отца на руках. Мы с невестами думали, что он потерян навсегда, но он выжил. Под мельницей. И оставался там, пока я не заполучил его.

— Хорошо. — Я наклонилась к нему вплотную и поцеловала в щеку. — Отдавай приказ своим людям запускать процесс воскрешения наших детей. Я иду в Васерию за монстром Франкенштейна!

Я открыла гардероб и вытащила оттуда длинное платье в пол крестьянского покроя из грубой холщины. Только элемент неожиданности мог позволить мне одержать победу над чудовищем, раза в три выше меня и шире в плечах. Вряд ли он знал меня в лицо, но спустись я в его жилище в шелках, наверняка, сложил бы два плюс два и понял, что я — королева этого мира. Лучше притвориться заблудшей бедной девушкой-крестьянкой.

Я уже сбросила одежду к ногам и собиралась влезть в просторный ворот одеяния, когда кто-то схватил меня за руку.

— Ты не пойдешь одна. Это безумие. Ты не настолько сильна, чтобы справиться с этим уродом. Ты даже в глаза его не видела, и поэтому не имеешь представления о том, с какой опасностью столкнешься. Я отправлю своих слуг за ним.

— По-моему, мы уже все обсудили. Я не доверю то, от чего зависит жизнь моих детей, ни в чьи иные руки, кроме собственных. А тебе нужно начинать подготовку. Когда я вернусь с монстром, платформа для него должна быть готова, чтобы оставалось только начать. — Я мельком окинула мужа взглядом и опустила глаза. Нашу комнату всегда скрывал сизый полумрак из-за плотно задернутых штор и ультрафиолетовых стекол. Сейчас он стоял возле меня, эмоционально взведенный, нервный, невыносимо прекрасный в полутенях нашей темной спальни, а на мне было лишь только нижнее белье. Не буду говорить, чем это попахивало, потому что ни одной не шальной и не пьяной мысли в моей голове не было. — Я знаю, что делаю. Тревога и стресс… Вы-клю-чай. Все будет в порядке. Уже вечером мы станем родителями. Я бы позвала и тебя с собой, но он знает тебя в лицо, а меня может ошибочно принять за крестьянку.