Chorus (СИ)

— Нет уж. Ты от меня не избавишься, хитрый какой. Сам меня в Рой принял, Архивариусом сделал, тебе и возиться. Я же у тебя на обучении, так же? А об этом Даре знаю только, что он есть.

— Мэлло узнал мало. Дар меняет. Исправляет. Должен соединить хорус в Рой.

— С вами, что ли?

— Нет. Как Рой хоруса. Дар не готов. Самцы… мужчины, — поправляется Мэлло, — принимают, женщины — нет.

— Это какое-то устройство? Операция на мозге? Оцифровывание личности?

— Мэлло не знает. Дар скрыт. Дар не показывают Рою.

— То есть от Роя можно что-то спрятать?

— Да. Для пользы Роя.

— Чтобы не волновались и не беспокоились, ага, — тяну. — А ты меня завёз в эти места, чтобы тоже Рой не волновать?

— Мэлло хотел уговорить Ника лететь. Быть стаей. Вечной стаей. Разделить звезду.

— Так, полегче и помедленнее, — я чуть толкаю сайла в морду, как будто говорит он именно ей, — по порядку. Лететь я с тобой уже согласился, хотя кажется мне, что об этом пожалею. Быть стаей — тоже. А остальное что означает?

— Всегда вместе. Только двое.

— То есть я не могу себе завести милого любовника-помощника, так? — нервно улыбаюсь, мне всё меньше и меньше нравится ситуация.

— Помощника. Не стаю. Только эта. Двое.

— То есть хочешь, чтобы как у людей было. Женишься на мне, — едва не истерю.

Сам себя понять не могу — ещё вчера находиться с Мэлло наедине было уютно и казалось обычным, а вот сейчас стоять на мосту и выслушивать, что я, в общем-то, до конца дней своих буду с ним рядом — почему-то страшно. А когда я представил вдруг себя в фате, а сайла во фраке с бабочкой, то вообще чуть в голос не засмеялся. Дюймовочка и жук, блядь!

— Подобие, — соглашается. — Всё Мэлло — Ника. Всё Ника — Мэлло.

— И ребёнок?

— Да.

Вот, теперь и на меня перекладывается часть ответственности не только за будущего новорождённого, который будет таскать меня за комбинезон, слюнявиться кислотой и капризничать, так ещё и за смерть его прекрасной рыжеволосой «матери». Ну то есть она всё равно произойдёт, но теперь и я вроде как становлюсь сопричастным. Хотя теперь — Архивариус и сам. Единица роя. И все его зверства и убийства — всё равно, что совершены мной.

Сглатываю. Слишком поддаюсь эмпатии. Слишком далеко я зашёл в своём стремлении просто выжить, и то ли эту Маркусову философию перерос, а то ли наоборот, отверг.

— А что там со звездой? С неба снять обещаешь? Дешёвый трюк, уже пару веков на это никто не ведётся.

— Да, — легко парирует мой сарказм Мэлло. — Метеорит.

— Что?!

— Поймаю метеорит. Осколок звезды. Так нужно.

— Ладно, хорошо, мой храбрый космический корсар, — нервно хмыкаю, — поймаешь. Традиция, всё такое, у вас их полно. Делать мне с ним что? Нахрена мне космический булыжник?

Мэлло молчит довольно долго, и полосы под глазами тускнеют. Я уже было успеваю подумать, что его чем-то обидел, но причина не в этом.

— Съесть.

Честно пытаюсь задушить смех в кашле, прежде чем спросить:

— То есть ты не подумал, что я такое не ем?

— Да.

От таких простых и честных ответов можно было бы сойти с ума, но я уже не в порядке. Это только утописты думают, что всеобщая неприкрытая правда сделала бы всех людей счастливыми и просвещёнными. А на деле к ней никто не готов, мы привыкли к путающим словесным конструкциям, недомолвкам, лжи во спасение. Как бы сайлы ни старались, Рой из человечества не получится, потому что никто не согласится выносить всю правду о себе напоказ. Демонстрировать, какой он на самом деле жалкий, все свои промахи и страхи, все свои нездоровые пристрастия, глупые мечты. Нам сначала надо понять ценность нас самих, как мы есть, и каждого из нас. Но без объединения в Рой это не получится, потому что не получилось за всю историю без него. Замкнутый круг.

— Я его могу… не знаю, на полку положить. Или сам его съешь. Люди всегда друг другу дарят бесполезные вещи. Дело не в самом подарке, а в том, что ты его даришь.

— Ник. Рой должен был слышать это.

— Потом ему расскажешь. В общем, если так надо, то лови этот кусок камня. Надеюсь, это не опасно.

— Опасно, — возражает Мэлло.

— Тогда не лови! — раздражаюсь. — Мне эта каменюка нахрен не сдалась! Я всё равно уже согласился лететь с тобой, твоя стая, а завести в качестве любовника ещё одного сайла уж точно не захочу! Хотя, может на кого и поменяю, ты так ничего и не узнал!

Мэлло отступает на шаг, и до меня доходит, что он всё принял всерьёз. И я, получается, цинично вот сейчас посмеялся над его желаниями, над всем тем, что у сайлов, возможно, заменяет ухаживания, брак и семью. И это надо срочно исправить. Вцепляюсь в повреждённые пластины на морде Архивариуса, тяну на себя.

— Я всё равно обещал тебя поцеловать.

— Нет. Ник прав. Мэлло ничего не узнал. Нужно возвращаться.

Поднимает голову так, что мне приходится выпустить острые грани из рук, гасит полосы под глазами и, осторожно меня обойдя, спускается на берег. Мост так и остался не перейдённым, а мы как и не говорили вовсе. И досада меня берёт вовсе не потому, что я так ничего и не узнал о Даре. Потому, что я явно сбил Мэлло с мыслей и какого-то откровения. Не стал бы он отдаляться от Роя, чтобы сообщить только то, что у меня есть возможность остаться.

Но и невозможно точно сказать, что именно обиделся — подкрадывается вечер, сайл собирается вернуться до темноты — машины, что могли бы освещать дорогу, мы с собой не брали. Тем более что он именно эту мою версию и подтверждает: как только я спускаюсь, выпускает из пасти язык и осторожно меня им обхватывает. Я не боюсь, я доверяю, и не обманут.

Хватаюсь за пластины на спине, усаживаюсь поудобнее, и только когда замираю, сайл делает первый шаг. Конечно, со мной в качестве пассажира он идёт намного медленнее, чем способен, но всё же намного быстрее, чем мы гуляли. Я всё ещё нездоров, и мало того, что еле хожу, так ещё и быстро утомляюсь. Поэтому обратный путь мне только в радость, но замечаю, что устал, только что. Как маленький ребёнок. Или… как влюблённый. Придётся это, наверное, как-то осознавать.

Мэлло ссаживает меня на землю у дома, на который уже налипли листья, так же осторожно, и следит, чтобы я не споткнулся на входе. Но внутри он меня покидает и идёт в «кабинет», молча. Как же это похоже на поведение людей, которые пытаются найти себе любое дело, лишь бы не решать проблемы!

Походив по своей комнате, вытягиваюсь на лежаке и несколько минут просто бесцельно смотрю в потолок. Закрываю ладонями лицо. Линий Архивариуса на ощупь не ощущается, и это как детская игра — я не вижу, значит, этого нет. Но спрятаться от мира невозможно. И от своих чувств, как их не отрицай. Как в идеальных книжках, в которых героя любят не за внешность, а за душу. Только мы — два чудовища, на самом же деле. Он выглядит странно и даже пугающе — но, возможно, так же точно выгляжу для него я. Но это не препятствие. Это не мешает. Мешает другое. То, что мы не понимаем, что преград нет.

Отнимаю руки от лица, сажусь. Пора. Чёрт возьми, действительно пора. Если я этого не сделаю сейчас, я никогда не решусь. Собираться недолго — поссать да пара глотков воды. Отпихнуть рукой изучатель, приказав ему дожидаться. Вот и всё, остальное лишь задержит.

Дверь пускает меня безо всяких проблем, я с порога окликиваю работающего Архивариуса по имени, но ответа не дожидаюсь, подхожу к нему вплотную, и произношу одну короткую и простую фразу:

— Я тебя хочу.

Сайл молчит. Не соглашается и не возражает, просто смотрит, как я раздеваюсь и ничуть мне не препятствует, когда я вспрыгиваю и сажусь на плоский полированный верх стационарного изучателя. И только тогда, когда опираюсь на локти, откидываюсь и развожу ноги в стороны, предлагая себя, как какая-нибудь дешёвая шлюха, реагирует.

Вокруг меня моментально обвивается язык-щупальце, заставляя испугаться, вздрогнув, но того, что сайл просто ссадит меня на пол и на этом всё закончится. Но нет. Мэлло подходит ближе, и ставит по обе стороны от меня передние ноги. И я оказываюсь в объятьях «рук», горячих, чешуйчатых, но осторожно-нежных. Сайл прекрасно запомнил, как именно мне нравилось, и я уже готов застонать, но берегу голос. Голова немного кружится, но списываю это на общую слабость. И стон у меня всё же срывается, когда чувствую тёплую слизь на бёдрах. Развожу ноги ещё шире, приподнимаюсь. В мыслях звенит и почти пусто. Всё вытеснено простейшими инстинктами. Я, человек, мужчина, на самом же деле хочу этот член. Огромный, горячий, с желобками, блестящими от смазки. Внутрь. Как последняя похотливая тварь. Хотя… немного по-другому. Не эгоистично. Я знаю, что это не доставит мне удовольствия. И всё равно хочу.