Фазы неизбежности (СИ)

Однако на сей раз образ погибшей от его собственных клыков фройляйн Клемен Кролока не тревожил, уступив место самой Нази Дарэм, из воспоминаний и мыслей о которой граф сейчас вполне мог почерпнуть нужные ему ощущения.

Волна посланного Кролоком зова прокатилась по нити ментальной связи, поглощенная доверчиво распахнутым сознанием Нази. И, отразившись где-то в самой его глубине, вернулась обратно, став лишь выше, дополненная откликнувшимися на воззвание эмоциями замершей в его руках Дарэм. Этого было более чем достаточно, и граф понятия не имел, что будет, если продолжить, — с Кристиной он всегда отгораживался после первого же отражения. Сейчас он тоже вполне мог остановиться.

Вздохнув, Кролок запустил пальцы в густые, чуть вьющиеся волосы Нази, стискивая их, заставляя женщину запрокинуть вверх бледное, ошеломленное лицо, и впился в ее губы новым поцелуем, оставляя связь между ними полностью открытой. Он почувствовал, как содрогнулась Дарэм, когда зов коснулся ее во второй раз, и секундой спустя с коротким стоном вжал женщину спиной в стену рядом с распахнутым окном, ощущая, как от нового, вернувшегося к нему ментального удара точно такой же зыбкой, безотчетной дрожью начинают подрагивать его собственные руки, путающиеся в складках темного «домашнего» платья Нази.

Раздался треск рвущегося шелка, и дорогие серебряные пуговицы графского камзола раскатились по полу от не по-женски сильного, яростного рывка бурно дышащей Дарэм, глаза которой казались абсолютно черными и бездонными из-за расползшихся во всю радужку зрачков.

«Моя очередь».

Если в прошлый раз Нази казалось, будто эмоции накрыли ее с головой, то сейчас она готова была признать, что это были лишь отголоски теперешнего безумия, из-за которого она не способна была связно думать. И, похоже, в этом она была не одинока.

«Не торопись с выводами».

Руки Кролока, кажется, были повсюду, сжимая, стискивая до боли, превращая еще недавно целое платье в разодранные смятые лохмотья, сползающие с ее обнаженных плеч, к которым тут же требовательно приникали прохладные губы, против всех законов природы, словно оставляющие ожоги на ставшей слишком чувствительной коже. Впрочем, на сей раз ходить в должниках Нази не приходилось — камзол графа свалился на ковер истерзанной, не пригодной для дальнейшей носки тряпкой, следом за которой отправились жилет, тонкая батистовая рубашка и все остальные детали нынешнего кролоковского одеяния.

Зов раскачивался между ними, точно маятник, и не думая замедлять своего движения, с каждым «шагом» только наращивая амплитуду, и на какую-то долю мгновения Кролок отчетливо понял, что уже не способен ни замедлить, ни остановить его, даже если бы захотел. Сокрушительное сплетение чувств, в котором уже невозможно стало угадать, какие из них принадлежали ему, а какие — Нази, было ослепляющим, острым, болезненным, заставляющим его, как и Дарэм, задыхаться без дыхания и жаждать этой «боли» лишь сильнее.

Это было похоже на жажду в самом конце растянувшегося цикла, но гораздо глубже, судорожней, ярче. И сопротивляться этому «голоду» у Кролока не было нужды — Дарэм не собиралась никуда исчезать, обращаясь в бегство — скорее, наоборот. Становясь на цыпочки, она льнула к графу всем телом, узкие ладони беспорядочно метались по его обнаженной спине, и Нази, кажется, точно так же отчаянно и бессмысленно торопилась, как будто в их распоряжении были не века, а ближайшие несколько минут.

Короткая мысль о спальне мелькнула в сознании, тут же погаснув, и Кролок, глядя на себя будто со стороны, успел искренне изумиться — впервые, пожалуй, за очень долгие годы не понимая, как он позволил подобному случиться с ним, давно уже научившимся владеть собой в совершенстве. А потом удивление стало совершенно неважным.

«К черту».

Оттолкнувшись от стены, граф резко, почти грубо потянул Дарэм за руку, и та слепо шагнула следом, не понимая толком, куда, а главное, зачем они идут, когда можно не ходить никуда вовсе, и почти физически ощущая «неправильную», неприятную пустоту между их еще секунду назад тесно прижатыми друг к другу телами.

Редкие старинные книги и воистину бесценные лабораторные журналы Кролока, сметенные нетерпеливым, небрежным движением его бледной ладони, с шелестом обрушились на пол, перемешиваясь с заметками самой Нази. Полированное дерево казалось почти теплым, и усаженная графом на край стола Дарэм рванула Кролока на себя, заставляя сделать шаг вперед и обхватывая его бедра коленями, снизу-вверх жадно вглядываясь в серые глаза, в которых, кроме уже знакомого ей жесткого, ледяного блеска, отражалось нечто совсем уж непонятное, заставляющее что-то внутри Нази сжиматься в приступе мучительной нежности.

«Согласна, — прикасаясь губами к тому самому перечеркивающему грудь Кролока шраму, который так поразил ее воображение еще в первый раз, подумала она и, не отрываясь от своего занятия, со сдавленным стоном прогнула спину, когда кончики острых когтей прошлись по ней вдоль самого позвоночника — от талии к шее. И услышала в ответ точно такой же прерывистый, вибрирующий под ее поцелуями низкий стон не то отчаяния, не то наслаждения. — К черту».

Лишь чудом оставшаяся на столе свеча в бронзовом шандале опасно закачалась, когда Кролок заставил Дарэм откинуться назад, и граф, не ощутив боли от лизнувшего кожу пламени, затушил ее ладонью, погружая кабинет во мрак. Ему совершенно не нужен был свет, чтобы в мельчайших деталях разглядеть кажущееся вытесанным из желтоватого мрамора поджарое, полностью обнаженное тело Нази Дарэм, резко контрастирующее своей белизной с темным деревом столешницы. Точно так же не требовалось ему света, чтобы увидеть, как исказилось от нетерпения, предвкушения и удовольствия ее лицо, когда он подался вперед, опираясь ладонями на стол по обеим сторонам от ее головы. От каждого нового движения, вынуждающего Дарэм с тихими то ли стонами, то ли всхлипами выгибаться ему навстречу, маятник зова раскачивался все сильнее. Так, что в скорости померкла и та небольшая, здравомыслящая часть графа, что еще не была захвачена неодолимым желанием немедленно забрать эту женщину в свое безраздельное пользование ментально, духовно, физически, на всех уровнях существования, доводя тем самым ее принадлежность до абсолюта.

Плечи Кролока хищно горбились, длинные волосы, с которых Дарэм сорвала удерживающую их ленту, темным пологом скрыли от нее разоренный кабинет, сузив мир до не отпускающих ее ни на секунду темных глаз трехсотлетнего вампира. И когда он наклонился ниже, слегка заострившимися и вытянувшимися клыками пробивая кожу на ее шее в укусе и поцелуе одновременно, женщина лишь вздохнула от острого, ошеломительного всплеска удовольствия, обхватывая ладонями его затылок и притягивая голову графа еще ближе. Именно сейчас мир, который заслонил собой Винцент фон Кролок, был Нази Дарэм абсолютно не нужен.

*

— Знаешь, кажется, я начинаю лучше понимать Герберта. Если для вампиров все выглядит именно так…

Свечи, разожженные Куколем в комнате Нази еще с вечера, прогорели почти до середины, и в воздухе отчетливо плавал сладковатый, немного душный запах растаявшего воска. В спальне они очутились по настоянию графа лишь в третьем часу ночи, и Дарэм вынуждена была в очередной раз признать, что Кролок прав — кровать все же была гораздо удобнее библиотечного стола. Скосив глаза, Нази еще раз посмотрела на собственное плечо, на котором отчетливо был заметен след укуса. Точно такой же, как на шее, груди и на внутренней стороне бедра. Воспоминание об обстоятельствах появления последнего вызывало у Дарэм особое смущение.

— Не совсем так, — вольготно расположившийся поверх покрывала Кролок, на животе которого, собственно, и сидела Нази, не без чувства внутреннего удовлетворения окинул взглядом эти своеобразные метки на теле Дарэм, лучше всяких слов свидетельствовавшие о том, что чуть меньше двух часов назад их носительница в некотором смысле распрощалась со своим статусом «свободной» женщины. Впрочем, точно такие же отпечатки зубов за авторством самой Нази имелись и у него. Равно как и довольно глубокие, постепенно затягивающиеся царапины на спине, — Видишь ли, близость с людьми, в силу отсутствия у них способностей к менталистике, ощущается иначе. Она гораздо менее… увлекательна, я бы сказал, хотя удовольствие, без сомнения, доставляет. К тому же, приходится постоянно помнить о том, что смертное тело беззащитно и хрупко, так что необходимо контролировать себя и сдерживать некоторые порывы.