Орлиное гнездо (СИ)

Корнел вернулся к прерванным занятиям с таким жаром, что у него чуть не открылась плохо зажившая рана; Иоана едва уговорила мужа не губить себя, поберечь силы… как будто он наказывал себя за что-то или, вдруг обезумев, рвался к смерти прежде срока. Но ласки и речи супруги успокоили Корнела Испиреску, и в глазах Иоаны он опять обрел опору.

Только такая женщина, дочь воинов и властителей, могла дать ему сейчас опору.

Иоану больше не призывали ко двору – но она вспоминала представшее ей ужасное лицо Дракулы, ликование зверя, которое почти без прикрас изображали клеветники. Она была дочь врага, женщина врага, - а ей ли было не знать, как во все времена поступали с женщинами врагов?

Мужчины были жестоки, как разящие мечи, как… безжалостные колья; женщинам же приходилось вооружаться змеиною низостью. Кто мог знать – отчего так ласкова была с ней Елизавета: уж не оттого ли, что ждала, пока Кришаны первыми нанесут удар или оступятся… чтобы угодить в змеиную яму, которую уже давно подготовил для них ее супруг и повелитель, обладавший вполне и мужскою жестокостью валахов, и женским коварством турок и греков?

Иоана почти не сомневалась, что разгадала душу княгини. Женщины разгадывали и друг друга, и своих мужчин куда быстрее их самих.

Однажды Иоана заговорила об этом с Корнелом – а тот мрачно сказал, поразмыслив:

- Допускаю, что ты права… Женщина и может так поступать! Я же так никогда не сделаю!

Жена нахмурилась:

- О чем ты говоришь? Уж не задумал ли ты…

Корнел рассмеялся резким смехом:

- Ну нет, я не отступлю – куда теперь отступать! Но я предам его как мужчина, а не как женщина: если будет нужно, я помогу вам пленить господаря или скрыться от его гнева. В спину же ему никогда не ударю!

Иоану удивили такие рассуждения – но она признала, что и сама на его месте не ударила бы князю в спину, каков бы тот ни был, и на собственном месте к этому не призвала бы. Нет, они еще помнили, что такое честь и долг!

Через две недели после приезда в Тырговиште Корнел и Иоана опять разделили ложе – о, это подлинно оказались и радость, и страдание. Наслаждение обладанием смешалось с болью поранения – как наслаждение сожитием с женою для Корнела смешалось с болью предательства, чем это сожитие и было.

Иоана не получила полного удовлетворения, точно разделяя боль мужа или оставаясь настороже, даже когда соединялась с ним: и особенно в такие мгновения полной близости! Но Корнел, заметивший это, снова повалил жену на ложе и ласкал до тех пор, пока она не обезумела, не забыла себя, и весь свет не сошелся для нее в этом воине и любовнике.

Когда Иоана очнулась, ее супруг и повелитель возлежал рядом с нею, и глаза его горели яростной любовью. На устах была улыбка победителя.

- Зачем ты так поступаешь? – прошептала она.

- Разве я не люблю тебя? – отозвался Корнел, все так же улыбаясь; он погладил ее по щеке. – И разве я не хочу…

Он придвинулся к ней и, дыша в лицо огнем, прошептал:

- Я хочу показать тебе, что ты делаешь со мною, Иоана… Сделать это с тобой… Я не пощадил тебя, как ты меня…

Ей стало на миг жутко. Что она делала с ним? Как могла она знать? Но потом Иоана уткнулась головой в грудь мужу, и он обнял ее, как самый сердечный друг.

- Ты моя навеки, - прошептал Корнел, сжав ее тонкие пальцы. – Что бы ни решил твой отец…

А Иоана подумала, похолодев в его жарких объятиях, - как же неожиданно умен и изворотлив оказался этот простой юноша, даже не нюхавший всей той науки, что прошел Раду Кришан… Достаточно изворотлив, чтобы послужить Кришанам в их замыслах, - и чтобы не сделаться игрушкой в их руках!

Корнел заснул, а Иоана подумала, что напрочь забыла о своем снадобье, которое должно было помешать зачатию… что, если в этот самый миг в ней уже распускается новая жизнь, которую самовластно заронил в ее лоно этот мужчина, прижимающий ее к своей груди?

Отдав ее семье всего себя, он забирал у них всю ее… жизнь сама решала, кому какую назначить цену!

- О моя бедная любовь…

Иоана покрыла поцелуями беззащитную грудь мужа и прижалась к нему, обняв его, - принимая его, как отдалась ему, навеки. Что бы ни решил ее отец.

Наступил суровый пост, и во время его Иоана обнаружила, что не зачинала, - и, пожалуй, обрадовалась этому… Муж вернулся к своим обязанностям, и они опять стали разлучаться на целые дни. Иоана вначале не решалась спрашивать, каков с ним теперь князь, - а Корнел сам рассказал, что таков же, как и прежде.

Кто мог знать – насколько и прежде Дракула верил людям, как бы ни приближал к себе того или другого?

О бедная выжженная душа! Горе ему, где бы он ни был, - вознесенный на высокий престол или низверженный в подземную темницу, он всегда будет один!

Иоана ждала каких-нибудь гроз, какого-нибудь разрешения повисшего зловещего затишья; но все было покамест спокойно. Накануне Пасхи ей пришло письмо от отца, в котором он приглашал ее с мужем домой, отпраздновать с семьею светлое воскресение Христово.

Иоана поняла, что вот оно, разрешение тревог, - когда священник в темной рясе, прибывший с конным вооруженным отрядом, отдал ей свиток. Что они за люди, если способны употреблять во зло такие святые дни и таких святых людей!

Живые мертвецы…

Но тут господарь огорошил их, как будто видел правду со своего высокого места - и выжидал до поры до времени. Корнел принес жене эти новости, бледный, сразу догадавшись об их значении:

- Князь созывает к себе на Пасху всю валашскую знать… Числом едва ли не в пятьсот человек: говорят, это будет пир на весь мир, неслыханная щедрость! И трансильванцев позовет, ведь они теперь под его законной властью!

- Законной! – воскликнула Иоана с ужасом и гневом. – Как бы не так! Но ведь не может быть…

- Что не может быть? – хмуро спросил муж.

- Чтобы он замыслил… такую великую казнь, - прошептала Иоана, сама ужасаясь своим словам. – Ведь пятьсот человек! И Пасха, подумай сам!

- Ты ли это мне говоришь? – отвечал Корнел, мрачно смеясь. – Я теперь думаю – может быть, очень может быть! Я мужчина и рыцарь – каким бы жестоким правителем я стал, испытай я все то, что он!

- Ты его жалеешь? – вырвалось у Иоаны.

- Да, - отрезал Корнел. – Быть великим властителем – значит жить с мыслью, что тебя ежечасно хотят убить… Что бы ты ни сделал для своей земли!

Иоана шагнула ближе, схватив мужа за руки и глядя ему в глаза:

- Но ведь ты не изменишь нам – ты же мужчина и рыцарь?..

- Нет! – ответил Корнел; скулы занялись румянцем. – И довольно об этом!

Иоана знала, что ее отцу, конечно, будет отправлено приглашение вместе со всеми боярами – и едва ли он сможет отказаться… Никто не сможет отказаться, обнаружив свою враждебность! И тут-то господарь и явит себя: трудно пролить только первую кровь, вогнать только первый кол!

Корнел был с нею согласен – что именно так, должно быть, и выйдет: князь одним махом очистит Валахию от гноя, который годами копится за стенами замков. И по лицу молодого воина нельзя было сказать – порицает он своего повелителя за это или одобряет…

Но он не мог такое одобрять! Иначе сам был бы не лучше своего князя, которого они жаждали свалить!

- Тебе это уже нравится? Ты не можешь одобрять его! – воскликнула Иоана, которой сделалось дурно от подобных мыслей.

- Нет! – отвечал Корнел. – Я его не одобряю, мне это отвратительно! И поэтому я буду с вами – потому что твоя семья мне все же менее отвратительна!

Иоана открыла рот; но поняла, что оскорбляться не время.

- Хорошо: и что же ты предлагаешь?

Корнел пожал плечами.

- Нам подали знак – что измена вызрела, - ответил он. – Остается только одно: памятуя и об угрозе княжеского приглашения! Бежать немедленно, всей семьей: мы еще успеем упредить твоего отца, прежде вестников Дракулы! Вот как сменится с поста твой брат: я уже говорил с ним – я приведу его к нам!

- Нас же остановят, - заметила Иоана.