Любить нельзя ненавидеть (СИ)

Не мешкала, разве что доли секунд, затем побежала за ним следом, про себя сотни раз попросив прощения, губами — не издав ни звука.

Он не обернулся, но остановился, как только манящий голос прозвучал громче:

— Подожди!

Лучник стоял в паре шагов от нее, но отчего-то Королева так боялась подойти ближе.

— Это все правда, — зло прошептал Гуд, чувствуя себя обманутым. — Все, что ты сказала мне сегодня — чистая правда. Завтра же я покину дворец. Можешь больше не волноваться.

— Ты не сделаешь этого! — уверенней, чем чувствовала на самом деле, бросила ему в спину, думаю, что он не обратит внимания на ее слова.

— Почему? Потому что ты - моя королева? — дерзко, со злобой; он развернулся, выплеснув из себя эту желчь, но опешил сразу же, как увидел слезы в ее глазах.

Она не хотела плакать, точно не сейчас и не при нем. Слабость выдает ее. Всегда выдавала. Ей казалось она давно научилась справляться с непрошеными слезами, но не сегодня, когда он так близко, на деле в тысячах милях от нее. Она почти не дышит этим воздухом, потому что он больше не пропитан азартом их игры и яда слов, дерзости и напускного пренебрежения. Больше не та смесь. Новая, непривычная ей. Реджина поднимает глаза, пытаясь скорее сморгнуть влагу, думая, что сейчас он уйдет, возненавидев ее еще больше за эти слезы.

— Почему, Реджина?

— Потому, что ты нужен мне. Сильнее, чем когда-либо.

Она подняла мокрые ресницы, очаровывая разбойника, пусть и не нарочно. Все же, он не был готов видеть, как она плачет. Пускай искренне, по-настоящему. Слезы, на которые не была способна Злая Королева, которые показала Реджина.

Робин осторожно приблизился к ней, достаточно, чтобы услышать, как она делает судорожный вдох, а затем выталкивает остатки кислорода из легких, который бьется о его грудь.

— Тогда зачем ты это делаешь?

«Я просто боюсь быть счастливой» подумала, но не сказала вслух. Самое важное признание, она так долго шла к этому, так долго отнекивалась, и, все же, понадобилось столько времени, чтобы принять это. Теперь ее задержка может дорого стоить. Уже не важно. Сердце подсказывает ответить честно, отбросив в сторону эту надоевшую извечную гордость, которая словно крест прожгла в груди четырех палую дыру. Сейчас она знает, стоит только сказать, попросить его остаться, он сделает это. Обязательно сделает, так ведь?

— Потому, что я не знаю, как признаться тебе в этом. Я… Я наговорила тебе столько… мне так жаль, Робин. Так жаль.

— Реджина, — на выдохе шепчет ее имя, притягивая к себе. Укрывает в объятьях своих рук, в томительно нежных, о которых она так долго мечтала. Зарывается носом в волосах и тихо шепчет ей на ухо.

— Я буду рядом, только если ты позволишь мне это. Если перестанешь врать нам обоим, перестанешь притворяться.

Ее дыхание было рваным — потребовалось немного времени, чтобы она успокоилась. И когда они оба были готовы к разговору, Реджина начала первая, моля о том, что так давно желала.

— Поцелуй меня.

Робин сначала отстранился на шаг, не подозревая что из-за этого ее сердце сделало кувырок, а затем упало вниз, прямо к его ногам. Но он не заставил долго ждать. Приблизился и положил ладони на ее лицо. Мужские руки осушили слезы и подарили такое приятно тепло. Женщина сжала пальцами рубашку на его груди, боясь услышать в ответ отказ, но вместо этого разбойник притянул ее к себе, и их губы соприкоснулись в поцелуе. Никто так не целовал ее, никогда, ни разу. Никто не вкладывал столько смысла в легкое касание губ, да и был когда-нибудь смысл?

— Это тоже был приказ? — почти не отрываясь от нее, выдыхает во все еще полураскрытые уста.

— Нет, — уже смелее, она сама кладет руку на поросшую щетиной щеку и снова целует.

Воздушная нега, несвойственна им двоим, полным страсти и желания, не удивительно, что вскоре ласковое касание перешло во что-то большее. Наслаждаясь податливостью ее тела, Робин прислонил Реджину к стене, зарываясь рукой в распущенных волосах. Она позволила ему терзать свои губы и касаться подушечками пальцев оголенной шеи. Зачем обманывать, она хотела этого, больше чем просто находиться рядом. Его запах — ее слабость, его руки — ее плети. Он владеет ей не только физически. Теперь сердце, находясь у хозяйки, отстукивает заданный разбойником ритм. Едва слышный стук меж ребер. Искусная мелодия любви.

Не только коридоры замка стали свидетелями этих слов, касаний и этого торжества души над прахом ненависти. Кое-кто еще, непосредственный участник всего произошедшего. Генри стоял достаточно далеко, чтобы оставаться незамеченным, и так же достаточно, чтобы все видеть. Он не слышал тех слов, что сказала дочь лучнику не видел, как менялось лицо разбойника, зато он видел с какой нежностью мужчина притягивает к себе его девочку, видел, как смягчились ее черты, под взглядом разбойника. Это было самое главное, и не позволив себе большей дерзости, старик вернулся в свою спальню с осознанием того, что теперь эти двое не отпустят друг друга. До завтрашнего утра уж точно.

Разбойник был не против этого, и он не был против, когда ее ладони выправили рубашку из брюк и проникли под нее, пробегая пальцами по выступающим кубикам пресса, слегка царапая их, оставляя непонятные никому собственнические метки на его коже.

Но все же остатки самообладания, которых становилось все меньше и меньше с каждым ее прикосновением, напомнили разбойнику о том, что они не одни в этом замке, что даже у стен есть уши.

Он схватил ее запястье, и к смятению брюнетки добавились нотки неверия в глазах.

— Не здесь. Я не хочу любить тебя на улице.

Она закусила губу и понимающе кивнула. Через секунду фиолетовый туман скрыл их, перенося прямо в покои королевы.

Реджина всегда была предельно внимательна в вопросах перемещения, и сейчас они в точности до метра оказались в ее спальне. Мрачное место, словно здесь не хватало чего-то. Чего-то важного. Чего-то настоящего. Не хватало кого-то.

Они очутились в полнейшей темноте. Ночь была безлунна, ничто не освещало ее спальню. Даже этих звезд, что подсвечивали ультрамариновое небо, было недостаточно, чтобы прогнать темноту из комнаты, но было достаточно взмаха руки, чтобы зажечь пару свечей, позволивших любовникам видеть друг друга.

Робин оказался спиной у самой кровати. От непривычки подобного перемещения, потерял равновесие, опускаясь на ложе позади. Реджина встала на колени, нависая над сидячим Гудом, руки которого нагло проникли под тонкий халат.

— Меня заводит, когда ты колдуешь, — его голос перестал быть ласково спокойным. Теперь нотки желания отражались в словах, а характерная хрипота возбуждала ее до безумия. И этот взгляд. Он смотрел на нее снизу-вверх, его лицо обращено к свету, глаза блестят, и можно заметить, как расширяются зрачки, как темнеет радужная оболочка, постепенно приобретая глубокий синий цвет.

— Знала бы я это раньше.

Мужские ладони приподняли тонкую ткань. Теперь Робин осыпал медленным поцелуями ее живот. Язык бегал словно по накаленной сковороде — быстро и хаотично, словно желая испробовать ее кожу на вкус везде. Одновременно с руками, резко сжавшими упругие ягодицы, лучник оставил укус чуть выше пупка. Она вскрикнула и вцепилась в мужские плечи, сначала от неожиданности, затем, чтобы удержаться, так как ее тело окончательно потеряло способность к равновесию.

— Робин, — прошептала она, ощущая, как тело наполняется теплой негой. На языке таяло послевкусие его поцелуев. Ласковых, издевательских, легких. Разбойник целовал осторожно и медленно так, словно она одна одержима страстью и нетерпением.

От напряжения, скрутившего мышцы бедер, Робин больше не мог сидеть, слушая ее тихие постанывания, вдыхая горячий воздух, который разве что паром не поднимался вверх.

Удерживая брюнетку за поясницу, мужчина опустился на кровать, нависнув сверху и целуя открытые налившиеся алым цветом губы. Она была так прекрасна в этом безудержном желании, с которым спешно избавляла его от одежды. На ней же самой был только халат, который давно слетел с плеч, лишь грудь удерживала струящуюся по телу ткань. Робин не спешил избавлять ее от этой вещицы. Он так давно не видел ее такой расслабленной. Он давно не видел красивого и абсолютно совершенного тела и сейчас мучил себя ожиданием, чтобы награда казалась еще слаще.