Любить нельзя ненавидеть (СИ)

Робин резко остановился так, что она влетела в него, неосознанно схватившись за холщовую рубашку на талии.

— Робин, — прижатая к стене его телом, выдохнула, едва раскрыв губы.

Холодное острие заскользило по шее, готовое вот-вот пустить королевскую кровь на дорогую ткань платья.

— Что ты себе позволяешь, Реджина? Скажи, кем ты себя возомнила?

Ее широко открытые глаза говорили об испуге, демонстрировали слабость, которую так редко показывала эта гордячка. Робин почти поверил, что ее жизнь находится в его руках. Зря. Ведь когда она улыбнулась, лучник понял — несмотря на нож у ее горла, в опасности сейчас только он.

— Ты не сделаешь этого, вор.

Она специально понизила голос, чтобы заставить его слушать, специально подалась вперед, вынуждая Робина убрать кинжал, она всегда все делала специально.

В появившейся свободе Королева видела шанс переиграть партию в свою пользу. Тяжело вдохнула, показав, как тесно пышной груди в объятьях корсета. Как он давит на ребра, заставляя сердце работать с удвоенной силой — наверное, поэтому у нее румянец на щеках.

— Говори, зачем ты это сделала?

— Сделала, что, лучник? — протянула это прозвище, заставляя свой голос звучать в резонанс с его.

— Зачем ты убила мою семью?

— Семья ли это, раз так просто отвернулась от тебя? — в запале произнесла она. — Они предали тебя, Робин, а я — нет.

— Это не дает тебе право вершить их судьбы, — зло прошептал разбойник, следя за движением ее губ.

— Я не хочу, чтобы у тебя была причина вновь уйти без разрешения, — властно ответила она, заслужив его взгляд.

Не выдержала этой ненависти, что окрашивала радужку в густой синий цвет, не хотела замечать, как страсть и желание исчезают, уступая месту презрению и обиде — повернула голову в сторону.

— Смотри на меня, — он немного резко схватил ее за подбородок, снова возвращая себе внимание этой женщины.

Секундное замешательство, и вот, кинжал падает на пол, как и все к ее ногам.

Мужская рука задерживается на щеке, не замечая потерю оружия, затем скользит по скуле к подбородку, приоткрытым в попытке захватить больше воздуха губам.

Он очерчивает их контур, мягко надавливая пальцем на уголки, как художник, растирающий линию карандаша, желая придать ей более мягкий изгиб. Но это полотно не нуждалось в его неумелых корректировках. Она уже была законченной картиной, которую не исправит пара свежих пятен, будь то кровь или краска.

— Что ты со мной делаешь? — сбивчиво шепчет Гуд, чувствуя, как ее губы обхватывают палец, оставляя легкий поцелуй на кончике.

Робин не старается да и не желает ее останавливать, но, вновь принимая правила ее игры, произносит:

— Пытаешься меня отвлечь? Глупая, — касается губами щеки, прокладывая дорожку до уха, — тебя ведь возбуждает это не меньше меня.

Палец последний раз ласкает влажные губы, и спускается к шее. Рука сжимает горло, лишая любого желания продолжать игру.

Ее тело задрожало. Он почувствовал, так как она совсем не старалась скрыть этого. Но ее действия не похожи на попытки освободиться. Вместо этого Королева разглаживает рубашку на его теле, выправляет из брюк.

— Перестань, — твердо произносит Робин, сжав ее запястье свободной рукой.

Невиданная стойкость.

— Злишься на меня за то, что я прикончила твою компашку? — все же проникает под светлую ткань.

Пальцы нежно поглаживают тело, словно стараясь задобрить лучника лукавыми ласками, но он не ведётся, давно осознав, что противостоять этому можно, пускай и с трудом.

— Ты даже не представляешь, насколько, — он усиливает захват на шее, желая оставить на коже отпечатки своих пальцев в виде синяков. Наверное, от невозможности сделать такие же отметины губами. Но эта злость пугает Робина, он боится причинить боль, поэтому резко отстраняется, позволяя ей упасть на пол.

Бесчестно, грубо и низко, но он не может снова потакать ей. Не сейчас. Пусть сегодня усвоит урок, а в следующий раз он извинится за свою грубость, заменив ее тлеющей нежностью. Ведь он так скучал по ней.

— Все могло быть иначе.

— Что? — откашлялась она, стараясь подняться.

Робин предложил руку, но Королева отказалась. Обтирая темную ткань платья об камень стены, поднялась.

— Той ночью, когда меня ранили, ты говорила, что все могло быть иначе. Что это значит, Реджина? — Робин снова приблизился к ней, в который раз за этот день. Она вжалась в стену.

— Ты не спал! — тихо прошептала брюнетка, прикрыв глаза.

— Что это значит? — разбойник ударил камень над ее плечом, заставив зажмуриться. Снова испугал, тотчас пожалев об излишней жесткости, но отступать поздно.

— Просто говорила сама с собой. Уже не помню, о чем шла речь, — она устала бояться его. Смело смотрела в глаза, изображая такое откровенное непонимание, что разбойнику стало тошно. Она всегда ему врет.

— Не строй из себя дурочку, — дернул ее за локоть, оторвав от стены и заставил эти карие, пылающие злостью и огнем глаза посмотреть на себя. Посмотреть и сжечь, уничтожить самообладание разбойника одним взмахом пушистых ресниц, и все-таки он не пожалел об этом.

— Не прикасайся ко мне. Не смей поднимать на меня руку. Никогда, Локсли, — то, как она прошептала это, не было похоже на обычную ненависть, что — то определённо более сильное, чем просто желание защититься. Разбойнику показалось, что она уже не раз говорила это, кому-то, кто причинял ей боль прежде.

Ощутив свободу, Королева бросилась прочь, хватаясь за стены, словно раненая беглянка, старалась скорее сбежать из заточения.

Робин невольно сжал кулаки.

— Я бы никогда не ударил тебя.

И словно раненная хищница, она кропотливо зализывала раны, думая о том, как будет мстить обидчику. Как вонзит острые коготки в шею, зацепив самые крупные артерии, а затем выдернет наружу, наслаждаясь своей работой.

Конечно, убивать разбойника она не хотела, да и не смогла бы. Просто сейчас желание вернуть былое величие было выше глупых чувств, которые она вырастила внутри себя. Сейчас, протирая шею отваром и уже замечая выступившие синие пятна, окольцевавшие подобно ошейнику, она училась ненавидеть того, кто сделал это.

— Думаешь сможешь меня обуздать, разбойник? — собственное отражение вторит лукавой улыбкой.

Реджина с каким-то садистским удовольствием проводит по синякам, повторяя движение его рук. Секундное помешательство сменяется раздражением, а затем испугом, когда он, грубый нарушитель ее покоя и неприкосновенности, появляется в комнате, как всегда через окно.

— Я обязательно научу тебя пользоваться дверью. Поверь мне, это легче, чем обезьяной лезть по стене.

— Смотрю, ты в настроении, — сквозь сжатые зубы цедит каждое слово, не позволяя нервозности брать вверх. Он заметил следы на ее шее.

— Придумала, как избавиться от тебя, — она позволяет выхватить из рук влажный платок и коснуться им поврежденной кожи.

— И как же? — излишне аккуратно проводит влажной тканью по ее шее, словно стараясь стереть следы своей несдержанности, и не потому, что ей было дискомфортно от этого, потому что не хотел видеть собственную грубость и слабость.

— Хочу усыпить тебя, как пса, — на этих словах Бурбон поднял голову и внимательно посмотрел на женщину.

— Она не про тебя, приятель, — Робин взглянул на собаку, удобно устроившуюся на кровати самой королевы. Неужели она позволяет его подарку так много?

— Буду на тебе проверять свою еду и надеяться, что когда-нибудь попадется отравленный кусок, — она повернулась к нему, но не встала. Похоже, сейчас ее не пугало столь очевидное превосходство его сил над ее. Она просто была уверена, что сегодня черту дозволенного перешагнули слишком много раз, и Разбойник не осмелится повторить это снова.

— Хорошо, — он опускается на корточки, словно уравнивая их силы.

Женщина с удивлением смотрит на него, теперь в точности не понимая, что он собирается делать дальше, а самое главное, как себя вести ей.