О чем поет вереск (СИ)

Мидир боялся дотронуться до Этайн хоть каплей магии, нежил ее кончиками пальцев, пока она, расцелованная и заласканная, не заснула на его плече.

Часы пробили двенадцать, волчий король посмотрел на цветущий вереск и выдохнул облегченно.

Если Этайн узнает о подлоге… даже думать об этом было мучительно. Значит, и не должна узнать.

Тревожило Мидира не только это. Она опять почти не ела. Надо будет приказать Вогану приготовить что-нибудь особенное…

Единственное, что не принадлежало Мидиру — сны Этайн. А сегодня они были тревожны. Она часто ворочалась, хмурилась, сжимала руки.

Этайн вздрогнула и застонала, и Мидир, прикоснувшись к ее виску, припал к ее сну. Образ мужа тускнел, сливаясь с обликом волчьего короля. А потом он услышал голос брата. Мидир насторожился и чуть не застонал с досады — и как он не почуял ее? Почему не захлопнул дверь? Всё потому, что ослеп и оглох от злости.

— Нам есть, чему поучиться у верхних! Да посмотри хоть на свою человечку!

Выразительное слово странным образом не обижало Этайн в устах того единственного, кто рисковал так говорить в доме Волка. Мэллин не вкладывал в это слово иного, обидного смысла. А человеком Этайн была всегда и быть не перестала.

— Мэллин, твои бредовые идеи явно требуют внимания! Через пару тысяч лет!

А Этайн размышляла о нем. Ее супруг, ее сердце, ее Мидир сердился. Она знала эту манеру: наверняка ещё руки на груди сложил! Значит, спорить бесполезно. Ей бы хотелось услышать его голос — бархатный и волшебный; заглянуть не в бешеные янтарные — а в хрустальные темно-серые глаза. И запустить руки в темно-каштановые волосы, которые всегда кажутся очень теплыми… И послушать еще что-нибудь о его жизни. Но услышала он иное.

— Хватит пустословия! Скажи мне: зачем ты сделал это? Зачем напугал ее при встрече? Тебе бы все веселиться! Никогда не смей больше… — со стороны собственный голос показался Мидиру жестким и сухим, похожим на голос отца.

Послышался треск и хруст. Волки перешли на рык, и озадаченная Этайн поторопилась уйти: рычание распознавать она пока не умела и вмешиваться в ссоры королевской семьи считала себя не вправе. Спустилась по наружной лестнице дворца, выполняя просьбу, вернее, приказ мужа «Пр-р-ройтись по саду!»

Женщина засмотрелась на вид, открывшийся с высоты мощных укреплений. Мидир прислушался к ее мыслям: оторванной и чужой Этайн себя тут не чувствовала. Мир Нижнего казался ей прекрасным, а ши завораживали каждый по-своему.

Спустившись вниз, она прогулялась по саду, любуясь розами вперемежку со стлаником. Глянула на солнце, что коснулось зубчатого от елей горизонта, и решила: пора возвращаться…

Дверь в покои младшего брата Мидира была распахнута, голоса больше не раздавались. Этайн прошла уже мимо, но что-то ее остановило.

В смутном беспокойстве она вернулась и заглянула внутрь.

Мэллин стоял над столом, опустив плечи. Одно было ниже другого, и это казалось неправильным — он как будто согнулся над мелкой работой. Но спина-то была ровной!

— Пришла посмеяться, человечка? — плечо Мэллина, хрустнув, резко поднялось, и он, пошатнувшись, схватился здоровой рукой за стол в поисках опоры. — Ну так смейся!

— Что? Зачем? — она несмело подошла чуть ближе.

— Муж и жена часто рассуждают одинаково, а Мидир посмеялся, — Мэллин обернулся, глянул насмешливо. — Ты вряд ли способна спорить с собственным сердцем, человечка! Да и разума у верхних маловато!

Внезапно к Этайн пришло понимание, отчего Мидир так редко и сжато общается с братом! Мэллин имеет великий талант не только петь и играть, но и выводить собеседника из себя.

Возмущение женщины сменилось сочувствием, когда она наблюдала, как рука Мэллина, продолжая выворачиваться, вставала на место, а сам скалящийся волк бледнел.

— А ты попробуй поговорить со мной, не с Мидиром, — мягко посоветовала женщина. — Когда сердце глухо, можно пообщаться с разумом.

— Это ты-то разум, человечка?

— Послушай меня, принц Мэллин, даже если я кажусь тебе бабочкой-однодневкой! — рассердилась Этайн. — У бабочки тоже есть желания! И у меня с вечно юным принцем дома Волка может быть что-то общее!

— Ничего! — Мэллин тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от звона в ушах, а женщина заторопилась:

— Да-да! Ты любишь Мидира, я люблю Мидира! У нас есть нечто общее, и мы можем понять друг друга. Ты хотел поговорить о свободе?

— Пойманная птичка рассуждает о свободе? Я бы рассмеялся, если б мог.

— Ты плохо меня знаешь, брат моего мужа.

Пальцы Мэллина хрустнули, вставая на место. Этайн вздрогнула: целой у него осталась, наверное, только гордость.

— Расскажи, что тревожит тебя — до хруста пальцев.

Мэллин рассмеялся неожиданно весело, пусть и придерживая сломанную руку.

— Ты и вправду королева-человечка. Брату повезло с тобой! Или не повезло. С Мидиром… трудно судить о везении.

Мэллин неожиданно смешался, а потом закончил резко, словно досадуя на себя:

— А теперь уйди, оставь меня, глупая верхняя.

Кроме гордости, поняла Этайн, в Мэллине жила искренняя любовь к брату.

Мидир отнял губы от виска женщины. За мыслью о том, что его королева слишком добра и видит любовь даже там, где ее быть не может, пришла другая. Что она не так уж неправа.

Два раза пробили башенные часы, и розовый вереск в вычурном горшке вновь рассыпался пеплом.

Мидир сообщил Этайн в записке, что присоединится к ней после полудня и будет рад (едва не порвав бумагу на этих словах), если она прогуляется в его отсутствие. Подумал и всё же дописал: «Моя красавица, но — недалеко и в пределах замка!» Затем напитал вереск магией до последнего листка. Однако настырное растение выглядело поникшим. Можно поменять в нем стержень жизни, заставив прижиться в Нижнем мире силой, но время поджимало, и волчий король ушел до восхода. Незачем показывать Этайн дурное расположение духа.

Четырехдневное отсутствие привело к тому, что теперь множество подданных жаждало пообщаться со своим королем.

Волчий король, скрывая угнетенное состояние, благословил пару браков, успокоил вечно недовольных гномов, рассудил несколько споров, подарил королевское благословение и выразил пожелание воздать хвалу Лугнасаду в оставшиеся три дня.

Если эту хвалу будет воздавать он сам.

Вот именно! Лугнасад — праздник свободы и любви! А он занимается непонятно чем и переживает непонятно из-за чего. Из-за того, что смертная, видите ли, плохо о нем подумает!

У него в башне лежит очень интересная заготовка заклинания, недописанная баллада и недоделанный нож. Вполне можно оторваться хотя бы на миг от вскружившего голову вереска.

Кстати, изумруды из последнего дара гномов очень подошли бы к глазам Этайн. А вот к раскосым глазам Мэллина — разве светло-серое заклятие неподвижности!

Мидир вновь и вновь мерил шагами пол зала королей, тщетно стараясь успокоиться: брат выводил из себя сильнее, чем неблагой грифон.

— Джаред, все это можно было сделать без меня! — взорвался Мидир.

— Ваши подданные хотят справедливости и благословения именно от вас, мой король, — немедленно откликнулся советник. — Все, что можно, я решил без вашего участия. Особенно осознавая вашу теперешнюю занятость.

— Джаред! Если ты про Этайн!

— Я про Этайн. Давно ли вы видели свою вересковую жену, мой король? — в мысленной речи Джареда, привычно прохладной, как сумерки Светлых земель, мелькнула обеспокоенность.

— Я оставил ее в спальне с разрешением делать все, что ей заблагорассудится.

— А Мэллина? — Джаред говорил подчеркнуто бесстрастно, явно на что-то намекая. — Лучше бы он шалил по-мелкому. Его отсутствие тревожит меня куда больше.

— Мэллин лишен колдовства. Он не может пользоваться левой рукой, он бы не стал!..

— Мой король, я проверю.

Вчерашнее раздражение превращалось в негодование, вытесняя стыд.

— Нет! Стой, я сам. И если Мэллин что-то натворит сегодня, я запру его на чердаке сроком на год!