Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

— Было принято решение определить тебя в полицейский департамент Майбурга. Есть там один отдел для таких необычных людей, как ты.

«Необычных» читай «сброд, не подошедший системе».

Эта идея мне кажется не такой уж и плохой. Никаких передовых, никаких перестрелок, террористов, мин. Никаких смертей. Возможно, будет чуть поспокойнее. Я на всякий случай соглашаюсь, хотя моего согласия никто и не спрашивает.

— Вот только тебе надо выбрать новое имя. Подумай над этим.

И я лежу в лазарете, скрипя зубами от мучающей меня боли, и размышляю. Может назваться Питом? Или Биллом? И наконец-то начать косить траву? Я бы назвал себя в честь одного из моих друзей, одного из членов военной семьи, которых я лишился. Вот только имен я не знаю. Только клички. Философ. Певец. Пуля. Якудзе. Мясник. В каждом отряде было по пять человек. Четыре семьи. Шестнадцать человек исключая каждый раз меня. Все мертвы.

И тут меня будто переклинивает. Сын Химеры. Его имя она мне называет, проводя пальцами по потертой фотографии, которая теперь хранится у меня в маленькой, покрытой копотью коробочке.

Имя выбрано. Таблетки выпиты. И я делаю шаг к своей новой жизни и проваливаюсь в день, когда стою на пороге в отделение ГОР и размышляю, станут ли они той семьей, какой были прежние, или что-то, наконец, поменяется. Первым, кого я вижу, оказывается рыжий парень, от которого разит перегаром, как от пропитого алкаша. Как оказывается позже, алкаш и есть. Он приходит пьяным на работу каждый день. Уходит протрезвевшим вечером, чтобы пропустить стаканчик другой в баре около дома. На мой вопрос, зачем он это делает, Пьянь лишь пожимает плечами, начинает говорить что-то про насыщенный вкус и любимый напиток. Но в его глазах я читаю истинную причину. Боль. Всепоглощающую и затуманивающую разум. Боль, от которой люди вскрывают вены, глотают таблетки или накидывают петлю на люстру. Боль, от которой засовывают дуло пистолета в глотку, бросаются с моста или вкидывают в себя ударную дозу кокаина. Но он не вскрывает вены, не вешается и не топится. Он борется, пытаясь унять каждое утро то, от чего не придумали болеутоляющее. Пытается унять каждый день. Каждый вечер. Но, конечно же, не находит успокоения. Такая же безнадежная, абсолютно всеобъемлющая боль в глазах каждого, кто входит в это подразделение. Такая же, какую вижу я каждое утро в зеркале в глазах своего отражения.

Этот «отряд» действительно отличается от предыдущих. К своему счастью и ужасу, я понимаю, что там сплошь такие же люди, как и я. Нет, они сильнее меня. Они сильнее любого, кого я когда-либо видел. И это меня поражает.

Военный мозгоправ пытается меня диагностировать:

— Какого он цвета? — кивает он на мячик в руках.

— Красный, — красный, как кровь.

— А этот? — вытаскивает он второй из ящика стола.

— Красный.

— Этот тоже? — уточняет он, кидая мне третий.

Он красный. Но я чувствую, что ответ неверен.

— Зеленый, — вру я, и мозгоправ морщит лоб, будто бы решает проблему мирового масштаба.

— Уверен?

— Нет, — признаюсь я, не понимая, к чему этот тест. Раньше мне показывали размытые пятна, в которых я видел страшные искалеченные тела, изуродованные внутренности, гниющие конечности, но врал, будто бы там бабочки или цветы. Этот тест легко обмануть. Но мячики… что за чушь?

— В вашей медицинской карте нет ни слова о дальтонизме.

— Конечно, нет, я ведь не дальтоник. Иначе бы я не смог стать наемником, — хмурюсь я, понимая, что где-то прокололся.

— Верно, но я показал вам три синих мяча, и каждый показался вам красным, — подтверждает мозгоправ.

— Но третий же…

— Я не раз наблюдал солдат, которые переставали различать этот цвет. Именно его — цвет крови. Таким образом, их мозг пытался абстрагироваться от тех ужасов, что выпали на их долю. Но я впервые вижу, чтобы…

Вы на что-то намекаете, доктор?

— Сынок, — окликает Сивый, когда я уже стою у дверей его кабинета. Я хочу как можно скорее уйти, потому что мороз снежной долины со стены становится почти нестерпимым, проморозив меня до костей. Я знаю, что на самом деле никакого холода нет. Всему виной десятки глаз, что следят за мной по ту сторону стены. Раньше ставили имитации зеркал, но люди благодаря фильмам слишком быстро узнали, для чего они. Потому теперь смотровые окна маскируют под грубые стены. Голографические проекции, которые, как им кажется, здорово морочат голову присутствующим. Но меня им не обмануть. Я не вижу их, но чувствую холод, исходящий от каждого. Холод и жажду убийства.

Они подозревают.

— Да? — поворачиваюсь я вновь к нему, стуча зубами.

— Может, скажешь мне правду?

Правду? А ты ее выдержишь, Сивый?

— В наше убежище ворвались семеро. Химеру убили на месте. Пуля дал сопротивление. Я…

— Достаточно, — просит Сивый, вздыхая. — Я слышал это неоднократно.

— А вы хотели услышать что-то еще? Я что-то упускаю?

Во взгляде Сивого читается «ты упускаешь всё».

Он прав.

Все куда сложнее. Кое-чего я не договариваю.

Да, в произошедшем есть и моя вина.

Но буду ли я об этом говорить? Нет.

К тому же разве я не поплатился за это?

Меня облили бензином.

Меня пырнули ножом.

Меня уложили к мертвым товарищам и подожгли спичку.

Чего еще вы хотите от меня?

Правда в том, что я существую вне времени и пространства и не могу определить, живу ли я в прошлом и вижу свое будущее или же в будущем и вижу прошлое. Я теряю нити реальности, каждый раз размышляя, происходит ли все вокруг в моей голове или на самом деле. И даже если Черный говорит — это реальность, я не верю… И даже если Белый твердит, что на этот раз все взаправду, я все равно сомневаюсь. Уж кому-кому, а верить синдрому Ди — нет, благодарю, не стану.

И потому я пью Сугурит 1-0, чтобы якобы различать реальность.

Не помогает.

Пью Топол89, чтобы не углубляться в настырные воспоминания.

Не помогает.

Пью Кирилюр, чтобы вернулась способность спать.

Не помогает.

Меня встречает рыжий у дверей в отдел ГОР и я мысленно по привычке даю ему кличку — Пьянь. Он веселый, постоянно под мухой, с вечно всклокоченным комком ржавой проволоки на голове. Поразительно, как искусно он притворяется человеком, который не видел в этой жизни бед. Странный парадокс, люди, самой страшной проблемой которых является поломка телефона, постоянно жалуются на жизнь. Те же, кому действительно есть что сказать, есть чем поделиться, молчат, улыбаются, шутят и все силы тратят на то, чтобы казаться Обыкновенными и Счастливыми. Хотя слово «счастье» давно вычеркнуто из их личного словаря.

Затем я знакомлюсь с Хитрым. Блондин, который, как оказывается позже, житья не дает всем остальным членам ГОР, самый вредный и пакостливый. Шумный. Громкий. Язвительный. На губах постоянно играет насмешка. И такой беспечный, будто термин «проблема» ему априори неизвестен. А взгляд такой же мертвый, как и у Пьяни.

Знакомлюсь с Буйволом — широкоплечим и самым молодым в этой компании. Неким маменькиным сынком, который ведется на любые насмешки. Добренький тюфяк с мертвым взглядом убийцы.

Знакомлюсь с Травой, со Шкетом, с целой толпой ходячих мертвецов, которые улыбаются мне словно начищенные тазы, пока меня не подводят к Боссу. Зовут его Медведем. Мужчина в возрасте, который явно за свою жизнь повидал целую тонну дерьма. В отличие от остальных, он притворяется не так рьяно. Он не улыбается, не скрывает сковывающего его груза вины. Но ребятам подыгрывает.

— Добро пожаловать, — протягивает он мне руку для рукопожатия.

— Спасибо, — киваю я и улыбаюсь той фальшивой улыбкой, которую тренировал годами. Но Медведь видит меня насквозь. Ему не нужны синие мячики, чтобы понять, что со мной происходит. Не надо требовать правду, как Сивому. Я встречаюсь с ним взглядом и понимаю — он все знает.

— Мне плевать на твое прошлое, — говорит он, сжимая мою руку до боли, но я никак на это не реагирую. Медведь умудряется смотреть на меня сверху вниз даже при том, что он сидит за столом, а я стою. — Но если ты натворишь дел… — его лицо и тон не меняются. Он не угрожает, лишь констатирует факт. И я понимаю, одно резкое движение и мне вынесут приговор. Быть может для этого меня и отправили в ГОР? Понести наказание, после которого не возвращаются. И я впервые понимаю, что моя бессмертность закончится в момент, когда за дело возьмется Медведь. Уж он-то доведет начатое до конца. Он в этом хорош. И меня это радует. Наконец-то.