Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

Жизнь вернулась к младенцу.

Но отныне и впредь

Стал он сосудом

Для любимых сыновей Май.

Он, и все его последующие поколения…»

Отрывок из МетаБиблии, глава 93: «Слезы ТехноБогини», отрывок 08: «Сделка»

Запись 92

— Доброй ночи. Меня зовут доктор Йокос Мун. Уже три месяца мы бьемся над изучением Икспро. Нам пришлось преодолеть много преград, включая морально-этическую подоплёку, которая некоторое время сдерживала нас. Дабы информация не просочилась в сеть, все предыдущие записи своего дневника я перекинула на старые кассеты, и новые так же записывать буду только на них. Итак, мы научились десублимировать Икспро, но пришли к неутешительному выводу, что в данном состоянии он не подлежит изучению. Единственное, что мы можем, это вскрыть его, раздробить на части, взвесить. Химический состав определить невозможно. Он не подчиняется физическим законам даже после того, как мы перевели его в физическую форму. И это поразительно! Совершенно невообразимый объект! Его просто не может существовать. И тем не менее, он есть.

— Ты все еще ведешь свои видеозаписи? Разве мы не пришли к выводу, что это опасно и лучше остановиться на рукописной версии? — послышался тихий мужской голос на заднем плане.

— Ох, Сэм, дело привычки, — нервно улыбнулась блондинка. — Не беспокойся, запись ведётся на кассеты!

— Кассеты? — удивился некто вне камеры. — Где ты нашла такое старое оборудование?

— В подвале.

— Но что ты делала в подвале?

— Сэм, тебе ни все ли равно?! Кое-что искала, ясно? Предоставить полный отчет? Может заодно и составить график походов в туалет? И согласовать с тобой? Как думаешь?

— Ладно-ладно, не кипятись. А вместо записи лучше иди поспи. Ты плохо выглядишь.

— На себя посмотри. Мы все плохо выглядим, — фыркнула блондинка. — Только гляньте, какой грубиян, — обратилась она к камере после того, как раздался щелчок закрывающейся двери. — И как только его терпит жена? Даже забеременела от него, представляете?! Только ребенка нам сейчас для полного счастья и не хватало. Если Сэм и Эмма из-за этого начнут тормозить проект, я вышвырну их из команды и глазом не моргну. Хотя… — на губах блондинки внезапно появилась безумная улыбка. — Хотя… — повторила она, наклоняясь к камере настолько близко, что весь экран заполнил один лишь ее глаз. — А что, если мы проведем эксперимент над человеком, который еще не родился. Мы ведь не знаем, на какой стадии появляется Икспро. Боже, а что, если он заложен изначально?! В таком случае мы докажем, что аборты — это действительно убийство. С ума сойти, как интересно! Вот только… Эмма вряд ли захочет жертвовать своим ребенком для эксперимента. Добровольно она на это не пойдет. Следует что-то придумать. В подвале. Последнее время только там я чувствую себя в безопасности. Потому что вне его за мной постоянно наблюдают. Камеры слежения, новые уборщики, и коллеги — все они глаз с меня не спускают, слышите? Наверное, они что-то задумали. Что-то против меня. Но меня не обмануть. О нет, о нет, о нет… Вам меня не провести.

Две таблетки Топол 89.

Полтаблетки Фат-53.

Главное не путать дозировки, иначе проснуться уже не получится.

— Ты выбрал себе имя? — Сивый нервно постукивает ручкой по металлической глади стола. Он не смотрит мне в глаза. Боится что-то в них увидеть. Или… Быть может он боится не увидеть там ничего. То самое «ничего», что плодится во мне, будто паразит или вирус. А вдруг он заразен? Давай же, Сивый, встреться со мной взглядом. Хочу проверить свою теорию. Нет? Не рискнешь? Зря. Ведь если бы ты заразился, ты бы понял, что «ничего» это не плохо. Скорее это Никак. А в наше время «никак» можно приравнять к Раю.

Я сижу в темной комнате, которую освещает лишь тусклая настольная лампа. Помещение почти пустое. Стол, два стула да серые безликие стены, всматриваясь в которые я то и дело различаю бескрайние снежные долины. Я не могу понять, существуют они на самом деле где-то там за плоскостью моей реальности или рисуются только у меня в голове. Если смотреть на них слишком долго, воображение идет дальше. Мне мерещится, будто бы холодает, хотя температура в комнате не меняется. Более того, я различаю пар, что вырывается из моего рта и ноздрей, как если бы в комнате стоял мороз. Но все это — лишь плод моей больной фантазии.

Полагаю, если бы обо мне писали книгу, я бы оказался самым невзрачным, незапоминающимся и абсолютно безликим персонажем. Вы бы не обратили на меня внимания и не запомнили моего имени. Я бы стал для вас лишь тенью, которая бы пряталась за спинами ключевых фигур сюжета: такими яркими и необычными. Но не беспокойтесь, вашей бы вины в этом не было. Вы всего лишь исполняли бы мое желание — желание быть тем, кого никто не замечает. Подумаете, что это блеф. Лишь отговорка, чтобы оправдать свою поразительную неособенность в этом совершенно особенном мире. И я бы с вами даже согласился. Не потому что вы правы, а потому что спор с вами означал бы ваше неосознанное внимание к моей персоне. Ведь если ты споришь с человеком, ты вызываешь в нем эмоции. А именно эмоции заставляют нас Помнить. Вы ведь наверняка не раз замечали, что можете с поразительной точностью воспроизвести день своего рождения или впечатляющий поход в лес. Но если вас спросить, что вы ели на завтрак на прошлой неделе, вы вряд ли сможете ответить сию же секунду. Потому что прием пищи — это обыденность. Протирание пыли — это обыденность. Я бы тоже стал вашей обыденностью. Бельем, которое вы стираете каждую субботу. Сигаретой, которую выкуриваете, окунаясь в куда более яркие воспоминания, чем получаете в это самое мгновение. Быть обычным и незаметным — тяжелое дело. Но я всегда справляюсь с ним на пять с плюсом. Эта особенность не раз выручала меня.

Кирилюр перед сном.

Сигсил от кошмаров.

— Так ты выбрал имя или нет?

Со своим «талантом» оставаться незамеченным я бы мог стать библиотекарем или бухгалтером. Сидел бы тихонько в своем углу и выполнял свою работу. Но мы, люди, создания непростые. Мы никогда не выбираем легкий путь, даже если думаем иначе. Не идем туда, где нам было бы удобнее и проще. Нет, чтобы добиться желаемого, мы пробираемся через терни. Рвем одежду, раним ноги и руки и получаем от этого неописуемое удовольствие. Посмотрите, показываем мы кровоточащие раны, мы мучаемся. Все потому что на подсознательном уровне нам кажется, что муки нас облагораживают. Потому люди так любят жаловаться. Каждый хочет стать значимым. Показать, как он страдает, но продолжает идти по своему пути. Бессмысленная трата времени, если подумать. Ведь важен не путь. Только результат. Если бы люди поняли это, мир был бы совсем иным.

Я не бухгалтер и уж тем более не библиотекарь. Я наемник. Полезная профессия в век, когда мир якобы не нуждается в армии. Зачем, ведь моловийцы, пепелийцы и огнийцы еще сотню лет назад подписали соглашение о пресечении любого рода военных разработок, любого рода военных лагерей. Они полагали, что таким образом спасут мир от разрушения.

Но каждый, кто подписывал соглашение, знал, что будет его нарушать.

Ведь нам не нужна война, чтобы воевать, не так ли?

— Хэй, Безликий, — Философ, любитель поболтать от нечего делать, всегда заводит со мной беседу, потому что знает, что остальные из отряда будут стоически его игнорировать.

— М? — я даже взгляда не поднимаю, продолжая строгать из ветхой палки острый колышек.

— В некоторых кругах тебя кличут Смертью. Есть основания? — Философ умный и удивительно проницательный, но при этом абсолютно бестактный. Ожидая моего ответа, он закуривает одну из этих его вонючих самокруток, которые будто бы появляются из воздуха. Где бы мы не находились: в пустыне или под проливным дождем в гуще леса, он постоянно курит их одну за другой и эта вонь пропитывает мою одежду, застревает в носу и затем мерещится даже там, где Философа нет и быть не может. Мерещится даже после его смерти.

— Полагаю, что есть, — хмурюсь я. Эта тема меня раздражает. Смерть. Дурацкая кличка. Есть и другие, но моя любимая — Счастливчик. Она мне нравится больше всех, если не вникать в контекст ее появления.