Любить нельзя ненавидеть (СИ)

— Ау! Это твоя благодарность за спасение? — наигранно охнул, когда она со злости стукнула его по груди.

— Ты несносный мерзавец, Локсли! — снова ударила, но теперь по животу.

— Самодовольный болван и…

Он засмеялся.

— Идиот, — выдохнула она, положив ладони на его грудь.

Они пробыли в таком положении довольно много времени, для людей, которые лежали на каменном полу. Робин смотрел на нее. Уставшую, измученную решением бесконечных проблем, чуть взлохмаченную из-за постоянных падений. Он что-то почувствовал прямо там, где лежали ее ладони. Сначала резкую боль, словно где — то внутри что-то оборвалось, затем тепло, медленное и опьяняющее. Черт бы ее побрал, но Локсли хотел всегда ощущать подобное. Ее вес на своем теле и тепло, рожденное женскими руками на груди.

Когда он успел влюбиться в эту фурию? В сумасшедшую, помешанную на власти женщину, возненавидевшую весь мир и каждое проявление нежности и любви. Возненавидевшую его поначалу. Ослепленный ее ненавистью, положением, красотой, он перестал видеть правительницу и монстра. Смутное очертание темной души в глубине глаз и яд предательства на пухлых губах стали разбойнику заметны. Он стал влюбляться не в женщину в черном платье, корсет от которого давил на кости и менял форму ее сердца, он влюбился в маленькую запуганную девчонку под большими камнями и дорогой парчой. Влюбился в Реджину, а не в Злую Королеву.

А знал ли он настоящую Реджину, что смеет так смело об этом заявлять?

— Убери от меня руки, — прошипела она от чего глаза лучника округлились

— Я тебя даже не держу, — Робин поднял вверх руки, в доказательство своей невиновности, но виноват — то он был, и когда Реджина вскочила на ноги, бросила взгляд отвращения на штаны разбойника

— Извращенец! — завернула в ближайший коридор, оставляя шлейфом эхо своих шагов.

— Уселась на меня, а я еще и извращенец, — крикнул ей вслед Робин.

Он нашел ее во дворе. Согревшись от быстрой ходьбы, она стянула накидку лучника, присев на край стола.

— Что мы будем делать? — спросил Робин, возвращая себе вещь.

— Думаю, надо отправляться во дворец и оттуда отправить отряд. Пусть обыщут лес, границу, хоть луну, но объяснят мне, что здесь произошло.

— Хорошо. Я приведу своего коня. Подожди меня здесь.

Реджина прошлась по двору, придирчивым взглядом осматривая каждый стол, словно на каком-то из них написаны ответы на ее вопросы. Загудел ветер, сначала едва слышно, потом сильнее и звонче. Она повернула голову на источник звука — выход на границу.

Бездумно Королева пошла навстречу порыву воздуха и скрылась в очередном коридоре. Втянула носом воздух, поморщилась, скривила губы. Знакомый запах накрыл ее с головой, он пришел вместе с ветром. Отвратительный. Едва ли можно было дышать им в закрытом помещении. Но здесь, на свободе, тошнотворный аромат ощущался небольшими порциями, то резко ударяя в нос, то полностью растворяясь в воздухе.

Вечерело. Алый диск солнца кровавыми каплями оседал на облаках, и голубизна неба угасала. Только теплые краски и вкусные сочетания красного. Таким виделось небо на границе, таким видела его она. Ветер снова бросился внутрь, звуча в тоннеле незатейливым гулом, скребясь о плиты и прорываясь, прячась сквозь едва заметные щели в твердых камнях. Мощные потоки воздуха заставили ее отступить на шаг, не более. Она и не смогла бы. Мужская ладонь легла на поясницу, подталкивая вперед.

— Пойдем.

Реджина двинулась к выходу.

Едва отвернувшись от нее, скрывшись в длинном проходе, лучник наперед знал, что она ослушается его. Как делала это всегда, на зло ему, но отнюдь не всегда в выгоду себе. Им обоим следовало признать, что порой она вела себя, как своенравный ребенок, оставшийся без родительского внимания, и от этого еще более невыносимый и непонятный в своих поступках. И дернул же ее черт испариться, спрятаться в коридорах незнакомого Робину места. А он ведь мог и не найти ее, если бы случайным взглядом не заметил в другом туннеле женский силуэт. Лучник не ведал, куда ведет эта тропа, но подталкиваемый непонятным ему самому животным инстинктом, проследовал за ней и направил дальше, когда на секунду замешкалась. Если бы он знал, как была она права в этой неуверенности…

Мужчина и женщина, как завороженные двинулись на яркий свет зарева, выходя на широкое поле, полностью впитавшее в себя этот кровавый цвет. Высокая трава точно бы спрятала по пояс их тела, если бы они рискнули двинуться дальше и утонуть в этом море зелени. Кажется, Реджина хотела рискнуть. Они прошли еще немного, уже подойдя вплотную к первым высоким травинкам.

Рука Робина все еще лежала на пояснице, не двигаясь, наверное, надеясь, что она не заметит этого безобидного жеста. Реджина чувствовала его ладонь, застывшую на талии, и ей было приятно сейчас ощущать близость лучника. Пускай списывает бездействие на случай, все равно он не докажет ее участие в этом.

— Так красиво, — выдохнул Робин, неосознанно проведя ладонью вдоль ее позвоночника.

— Да, — выдохнула она, скорее от этого движения, чем от восхищения данным видом.

Осознав ненаказуемость своих прикосновений, Робин уже нарочно притянул брюнетку к себе, играя пальцами на завязках корсета.

— Надо возвращаться, — демонстрируя твердость, бросила ему через плечо, когда поняла, что притворяться больше не имеет смысла. Лучник послушно убрал руку с ее талии.

Она позволила себе насладиться закатным солнцем еще пару секунд прежде чем развернуться к Робину лицом, но ее взгляд не встретился с его глазами. Он скользнул выше, над линией плеча. Глаза в ужасе распахнулись, а холодные руки вцепились в рукав мужской рубашки.

— Реджина? Что случилось?

Не дождавшись ответа, лучник развернулся.

— Черт!

Вдоль стены, на сотни метров по обе стороны от выхода, трупы тех самых стражников, что вели круглосуточный надзор на, казалось бы, когда-то такой безопасной крепости. Их обескровленные тела были привязаны к деревянным крестам. Головы в поклоне опущены на бездыханную грудь, и запечённая кровь была ярко красной в свете почти исчезнувшего солнца. Стражи были раздеты. Их тела опорочили, выставив на постыдное зрелище перед самим Богом. Волосы слиплись от бурой крови, грязь и пыль забились в раны, ускоряя гниение тел.

На груди у каждого словно раскаленным острием, аккуратно вычерченная буква. Реджина отчетлива видела это послание, отправленное ей таким жестоким способом:

«Молитесь, Ваше Величество»

Ее дыхания больше не хватало, она и забыла, что перестала дышать пару секунд назад. И когда легкие болезненной судорогой напомнили об необходимом кислороде, она едва ли смогла раскрыть губы, чтобы впустить как можно больше воздуха внутрь.

Робин таким же, пустым взглядом смотрел на тела. Ему понадобилось меньше времени, чтобы прийти в себя. Теперь его взор был устремлен на женщину, что в очередной раз восхищала лучника своей стойкостью. Она не билась в истерике, не выпустила громкий крик из алых губ. Она была сильная, наверное, даже сильнее его.

— Мы возвращаемся во дворец.

Дорога домой казалась бесконечной. Они молчали. Лишь громким вздохом Робин все еще обозначал свое присутствие, зря надеясь выдавить хоть какие-то эмоции из ее безучастного и скованного в движениях тела. Лишь бледность кожи могла показать, насколько сильны были переживания этой женщины, но она не позволяла им взять вверх над разумом.

У самых ворот она бросила тихое, но властное…

— Никто не должен знать об этом, Робин.

… и пустила коня к воротам, оставив лучника одного.

— Реджина, рад, что ты успела к обеду, — Генри шел навстречу, наверное, желая встретить дочку объятием или хотя бы взаимной улыбкой, но прошествовавшей мимо Королеве сказал лишь кроткое, — стол уже накрыт.

— Сейчас не до обеда, папа, — резче чем следовало, отмахнулась она, что вызвало тревогу на лице старика.