Узы крови (СИ)

Даниэль предусмотрительно призвал волшебную палочку Блейза, прежде чем приблизиться к нему – при всей уверенности в своих силах этот гад всегда был предусмотрителен и чрезвычайно осторожен.

– Я знал, что ты придешь, – уведомил отец, и издевательским тоном добавил: – Мое самое большое разочарование, – он остановился над Блейзом и перекатился с носков на пятки и обратно, заложив руки за спину. – Должно быть, все потому, что мать слишком много носилась с тобой в детстве, – веселым тоном подытожил он и осклабился. – Но сегодня ты в кои-то веки оправдал мои ожидания своим приходом. Поздравляю, сын.

Блейзу очень хотелось послать его, однако боль в животе все еще была слишком сильна – он едва мог дышать. Постояв над ним, отец двинулся дальше по комнате, поскрипывая подошвами своих начищенных до блеска туфель и мурлыча себе под нос легкомысленный мотивчик из какой-то оперетты. Настроение у Даниэля было превосходное. Блейз перевернулся на спину и вдохнул поглубже. Стало легче. Он продолжал лежать, собираясь с силами, пока Даниэль расхаживал по комнате, явно придумывая, как с ним лучше поступить. Должно быть, знай он о последнем козыре Блейза, то не был бы так спокоен. Но Даниэль при всей своей предусмотрительности никогда даже не рассматривал возможности того, что Блейз унаследует его талант. «Ты весь в этих никчемных Морроу, – любил повторять лорд Забини, брезгливо кривясь и брызгая слюной при каждом слове, отчего его точеное красивое лицо искажалось до неузнаваемости. – Твоя мать – нищенка, и вы двое обязаны мне всем! Запомни это!» В его глазах Блейз всегда был слабовольным неудачником, и поэтому Даниэль предпочитал считать его целиком и полностью сыном рода Морроу.

Сделав над собой усилие, Блейз сел. Даниэль остановился поодаль, разглядывая его, как какую-то невиданную, но любопытную форму жизни – с чисто исследовательским, холодным интересом. Этот человек был неспособен на какие-либо положительные чувства. Ему были знакомы только презрение и ненависть.

– Почему ты такое ничтожество? – произнес Даниэль, прищурив глаза. Казалось, ему в самом деле хотелось найти ответ на свой вопрос. Для него любой, кто не мог поднять руку на другого человека или даже просто на другое живое существо, был «ничтожеством». В его глазах желание убивать было истинной храбростью, даже доблестью. И единственным понятным ему «достоинством».

Этот вопрос Даниэля вызвал новую вспышку ненависти в душе Блейза. Он усмехнулся: отец сам давал ему возможность быть сильнее.

– Всегда хотел задать тебе тот же вопрос, – глухо произнес Блейз.

Даниэль презрительно фыркнул и скривился, всем своим видом выражая удивление наглостью «ничтожества».

– Думаешь, ты один способен на ненависть? – добавил Блейз.

Даниэль закатил глаза, все еще не воспринимая его всерьез.

– На ненависть, которая убивает, – закончил Блейз.

На короткое мгновение на лице отца отразилось недоумение, затем – недоверие и изумление, и тогда Блейз, наконец, до конца убедился, что источник этой силы действительно всегда – ненависть.

И Даниэль Забини почувствовал действие собственной силы на себе.

***

Регулус с чрезвычайно сосредоточенным видом распределял фотографии в свадебном альбоме Нарциссы – сама леди Макнейр временно потеряла интерес ко всему, кроме своего мужа. Воспользовавшись редкой минутой уединения, Гермиона примостилась в одном кресле с Регулусом, перекинув ноги через подлокотник и опершись спиной о его бок, и рассматривала старые семейные альбомы Блэков. Сидеть вот так вот, прижавшись к боку Регулуса, было в высшей степени приятно и уютно.

– Чудеса! – вдруг воскликнул Регулус, вскинув голову от альбома.

– Ты о чем? – лениво поинтересовалась Гермиона, продолжая изучать приглянувшуюся ей фотографию. На ней был изображен Регулус лет восьми, в костюме для охоты, точно повторяющем взрослые фасоны. От этого мистер Блэк смотрелся особенно мило и чуточку заносчиво. Или не чуточку: Регулус стоял, высоко вздернув подбородок и плутовато усмехаясь в камеру, со скрещенными на груди руками. У его ног вертелся блестящий представитель породы хортов, то и дело принимаясь обнюхивать почву и нетерпеливо метаться из стороны в сторону. Когда хорт становился чересчур навязчивым, Регулус с возмущенным видом отгонял его и опять принимал полную достоинства позу, явно подражая кому-то из взрослых. Гермиона улыбнулась и решила, что ей очень хочется, чтобы их будущий сын был таким же очаровательным мальчишкой.

– Я все думаю, каким же образом было разрушено проклятье? – вопросил Регулус, выпрямившись в кресле и обняв Гермиону вокруг талии.

Она откинула назад голову, устраиваясь у него на груди.

– Ну, возможно, этому посодействовали мы, – уклончиво ответила она и ткнула ногтем в хорта. – Это была твоя собака?

– Да, ее звали Тарт, – ответил Регулус и недоуменно полюбопытствовал: – Как мы могли посодействовать?

Гермиона усмехнулась и вкратце пересказала свою оригинальную гипотезу. Блэк некоторое время сохранял философское молчание, наконец выдал:

– Ага.

Гермиона, которая не могла видеть его лица, лукаво поинтересовалась:

– Ты там не смутился случаем?

Регулус насмешливо фыркнул.

– Нет, просто я вдруг представил, как ты объясняешь это Северусу и… – он как-то злорадно хохотнул.

– Ему я ничего такого говорить не стала, разумеется, – ворчливо отозвалась Гермиона, стукнув Блэка по колену.

Он опять засмеялся, а потом крепче обнял принявшуюся мстительно щипаться Гермиону.

– Ладно-ладно, молчу.

Гермиона вернулась к созерцанию фотографии.

– Странное имя – «Тарт», – сказала она.

Регулус кашлянул.

– Ну, мне ее подарили на шестилетие, – ответил он. – И… Тарт – это сокращение от «тарталетка».

– Тарталетка? – Гермиона извернулась, чтобы заглянуть ему в лицо. – Серьезно? Регулус Блэк назвал собаку в честь пирожного?

– Мы с Циссой обожали их, – сказал Регулус с таким видом, будто поражался, как можно не знать таких священных истин.

Гермиона мгновение всматривалась в его лицо. Он тоже смотрел на нее из-под опущенных ресниц, отчего пушистые тени падали ему на щеки. Она протянула руку и провела кончиком пальца по его губам, зачарованно глядя на его лицо. Такой красивый, иногда даже не верится, что он настоящий, а не плод ее фантазии.

– Мне иногда кажется, будто я тебя выдумала, – прошептала она.

Регулус перехватил ее руку и едва ощутимо коснулся губами ее запястья там, где бился пульс, затем по своей любимой привычке переплел их пальцы вместе.

– Не идеализируй меня, – тихо и немного недовольно сказал он. – Я человек, а выдумать можно только героя, – он чуть нахмурился. – Я – потомственный Темный маг и не могу создать Патронус, как бы сильно тебя не любил. Помни об этом.

– Я тебя не идеализирую, – возразила Гермиона. – Просто люблю, – она криво усмехнулась, видя сомнение в глазах Регулуса. – Мы это уже проходили: помнишь, ты спрашивал о том, понимаю ли я, что тебе случалось убивать. Я сказала, что для меня это не имеет значения.

Регулус поморщился.

– Сейчас мне кажется, что это только доказывает…

– Ладно, – перебила Гермиона, – тогда так: я прекрасно понимаю, что ты борешься сейчас не за идеалы, близкие мне и Гарри, как и все вы, слизеринцы. Просто вы поставлены в такие условия – или вы, или вас. Естественно, вы намного лучше тех, кто остался предан Лорду, но чуть ли не главный мотив для борьбы у вас – это желание самим стоять у руля. Я знаю, что для тебя очень важно – вернуть влияние своей семье. И знаю, что после нашей победы в этой стране все будет так, как захочешь ты и мой отец с его друзьями. И Сириус, конечно, тоже, ведь он больший Блэк и чистокровка, чем способен признать. И я знаю, что делиться властью с маглорожденными вы не намерены.

Регулус слушал ее, сосредоточенно нахмурившись. Когда она закончила, его губы дрогнули в намеке на улыбку. И тут Гермиона все-таки ляпнула то, о чем постоянно думала: