Узы крови (СИ)

***

Стояла немыслимая суета. Все были как-то непривычно возбуждены, говорили громче обычного и много смеялись. А Сириус и Регулус под командой Нарциссы и Талии без конца фотографировали. Гермиона подумала, что священник уже давно заподозрил их всех в колдовстве: они битый час торчали без верхней одежды на морозе, окутав себя согревающими чарами, и не было никаких признаков трупного окоченения. Гермиона рассчитывала, что на этот раз они управятся поскорее, ведь здесь не было леди Стивенсон, однако не тут-то было: Талия требовала бесконечное множество фотографий любимой подруги, а Нарцисса, Тонкс и Стелла были в нескрываемом восторге от самих себя в сегодняшних нарядах и не могли насытить свое тщеславие. Гермионе нравилось наблюдать, стоя в стороне вместе с Гарри, как две роковые дамы в алых платьях бесконечно позируют для фотографий – она не ожидала от них ничего подобного, и они просто очаровательно «распускали хвосты».

– Ох, кокетки, – бросил Гермионе и Гарри Сириус с добродушной иронией.

– Папа, не отвлекайся! – приказала Стелла.

– Да, все внимание на нас, – вздернула подбородок Нарцисса.

Тонкс просто хихикнула.

– Ну-ка, Гарри, сделай одолжение, – к ним подошел Регулус, чудом вырвавшийся из-под командования Талии, и протянул Гарри фотоаппарат.

Затем он приобнял Гермиону за талию.

– Наша первая фотография вдвоем, – улыбнулся Блэк.

Гермиона уже имела возможность внимательно изучить его комнату и обнаружить на каминной полке среди прочих свое фото, сделанное в день свадьбы Сириуса, что несказанно ее порадовало. Она даже и не помышляла, что Регулус Блэк мог поставить ее фотографию у себя в комнате – ей все еще было непривычно быть для него кем-то важным, в одном ряду с его семьей, а он, как она уже поняла, никого не любил крепче своей семьи. От этого она лишь больше удивлялась, что такого он нашел именно в ней, ведь, судя по всему, женщины из семьи Блэк были для него эталоном, а Гермиона не тешила себя иллюзией, будто имеет что-то общее с такими блестящими красавицами, как Нарцисса или его мама, Вальпурга Блэк. Ее фотографии в молодости Гермиона тоже не раз видела в поместье Блэков – она была сногсшибательно красива и, как подозревала Гермиона, обладала чрезвычайно колючим нравом. Таких, должно быть, называют роковыми женщинами.

– Готовы? – спросил Гарри.

Гермиона секунду поколебалась, затем крепко обхватила Регулуса руками вокруг пояса и прижалась щекой к его щеке. Он засмеялся от неожиданности и тоже обнял ее покрепче. Так Гарри их и сфотографировал.

– Я говорила, что я самая счастливая девушка на свете? – спросила Гермиона, откинув голову и заглядывая ему в лицо.

Регулус несколько мгновений молчал, пристально вглядываясь в ее лицо – была у него такая странная привычка, будто он проверял правдивость ее слов.

– Рад, что я причастен к этому, – прошептал он наконец. – Это делает счастливым и меня.

Гермиона приподнялась на цыпочки и потерлась носом о его нос.

– Люблю тебя, – ухмыльнулся он и, будто угадав ее недавние мысли, сказал: – Помнишь? Ты как радуга в моей жизни, – он подмигнул. – И я в восхищении истерично звеню.

Гермиона засмеялась, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Гиневра! – вдруг раздался позади испуганный оклик Талии.

Гермиона поспешно обернулась и увидела, как Северус подхватывает на руки Гиневру, в полуобморочном состоянии вцепившуюся в амулет на шее. Краска схлынула с ее лица, глаза закатывались, а побелевшие губы что-то шептали. Гермиона бросилась к ней.

========== 44. Ловушка ==========

– Поразительно, – как всегда, бесстрастным тоном произнес Северус, пытливо вглядываясь в черты Гиневры. – Но ведь с тобой никогда такого не бывало, – он не спрашивал, а утверждал.

– Не бывало, – согласилась Гиневра. – Всегда чувствовала эту силу в себе. Даже когда долго носила амулеты. Она… теплилась у меня в груди. Искра была всегда.

Гермиона недоумевала. Что произошло? То есть, она догадывалась, почему проклятие, судя по всему, спало, однако… это было бы слишком просто. И как-то стыдно. «Хотя вполне в традициях язычества», – подумала она. Пока Гиневра приходила в чувство, она успела десять раз передумать все возможные причины этого происшествия и, кажется, прозреть. Все было элементарно. Теперь ей казалось смешным, что она в первую очередь подумала о такой дикости, как жертвоприношения. Под «невинной кровью» имелось в виду совсем другое.

– У меня осталось зелье, чтобы проверить… – начал Северус, но умолк.

Гиневра посмотрела на него больным взглядом, словно умоляющим не давать ей ложных надежд.

– Ты, в самом деле, думаешь, что она могла исчезнуть? – глухо прошептала она.

Северус мгновение помолчал.

– Тебе лучше знать, – подумав, ответил он. – Но я считаю, стоит проверить.

Гиневра отвела взгляд и некоторое время разглаживала складочки на одеяле.

– Да, конечно, – после продолжительной паузы кивнула она.

Северус поднялся и поспешно вышел, напоследок бросив на Гермиону подозрительный взгляд. Она сохранила совершенно невинную мину – все равно уличить ее он бы не смог, потому что не знает, в чем именно обвинять и подозревать. Мысль, что Северус Снейп не знает чего-то, что знает она, несказанно тешила ее самолюбие.

Щенок спаниеля засеменил следом за Снейпом – он теперь повсюду следовал за ним, – и едва успел прошмыгнуть в закрывающуюся дверь.

– Никогда не думала, что смогу испытать это ощущение в отсутствие Темного Лорда, – внезапно произнесла Гиневра.

Гермиона непонимающе уставилась на нее.

– Мечтала, но всерьез никогда не верила, – Гиневра уселась в постели и взяла с тумбочки амулет, принявшись вертеть его в руках. – Когда ношу амулет, то просто чувствую упадок сил. Это другое. Я будто потихоньку превращаюсь в сквиба. И это невыносимо, – она смотрела прямо перед собой. – А вблизи Темного Лорда у меня появлялась возможность чувствовать себя волшебницей, но не проклятой. Здоровой, – она встрепенулась и с неловким видом поспешила пояснить: – В нашей семье запрещалось говорить о проклятии, они это называли «болезнью». Они и я, конечно. Правильно бы сказать «мы», но язык не поворачивается. Они… слишком много горя мне принесла именно семья моих родителей.

Гермиона смотрела на нее во все глаза, ловя каждое слово и напряженно замерев.

– Все же, как я ни боялась Темного Лорда – а я боялась его с самого начала, – говорила Гиневра, – но это ощущение, когда моей силы словно нет… поначалу оно мне очень нравилось, – она криво усмехнулась. – Я себе в этом никогда не отдавала отчет, но мне кажется, что именно из-за этого краткого мига ощущения своей нормальности я поначалу уважала его. Представляешь?

Гермиона ничего на это не ответила, но и не почувствовала отвращения, какого, кажется, боялась и ожидала с ее стороны Гиневра. Горько усмехнувшись и потерев лоб, ее мать продолжила:

– Не будь я так восхищена Северусом и его друзьями и, возможно, я стала бы фанатичкой. Я была бы благодарна Темному Лорду безгранично, я бы его боготворила. Но, к счастью, Северуса я встретила раньше, – она опустила глаза и отложила амулет, затем подытожила: – Вот такая я жалкая.

Гермиона отрицательно помотала головой.

– Не жалкая, – с укоризной ответила она.

Гиневра опять горько усмехнулась, но Гермиона не позволила ей заговорить:

– Ты не должна постоянно заниматься самоедством. Это сводит с ума. И не имеет значения, когда твои близкие воспринимают тебя такой, какая ты есть.

Гиневра посмотрела на нее.

– Ты должна быть счастливой, – требовательно добавила Гермиона. – Ради Северуса.

Гиневра отвела взгляд, хмыкнула, продолжая чему-то грустно улыбаться.

– Я все упустила, – наконец, вымолвила она глухим надломленным голосом. – Родить ребенка и не видеть его первых шагов, не слышать его первых слов, не провожать впервые в Хогвартс…

Гермиона бы покривила душой, если бы сказала, что ей тоже жаль, что у них всего этого не было. Все-таки Джин Грейнджер была для нее лучшей мамой, любимой мамой. Она не была сиротой и никогда, ни разу в жизни не чувствовала себя чужим ребенком. Поэтому она сказала другие, но честные слова: