Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

отца, моментально отметили, сколь удивительно мощной является связь,

связывающая юного наследника Сильвана с богиней. Великая Эллар явно

благоволила к молодому веллару: его, еще только лишь развивающемуся

виденью были под силу вещи, недоступные и более опытным магам. Какая-

то внутренняя сила — не обретенная, выработанная тренировками, но

существующая как данность, полученная от рождения и по рождению,

была в нем и, судя по тому, как стремительно он овладевал ею, в скором

будущем Рас-Сильвану суждено было обрести одного из самых сильных

велларов за всю историю лунного народа. Но пока это было лишь будущим

— ключ Эллар по-прежнему хранился у Кравоя, а самого Иштана

волновали вопросы иного рода…

В этот день на занятиях в храме он проявлял себя несколько хуже, чем

обычно, однако, против обыкновения, это мало его беспокоило: главное,

что в час, когда в замке только начали убирать со стола, он уже был за

городскими воротами. Прямо за его спиной расстилался просторный луг, опоясывающий город широким кольцом; на его границе темно-зеленой

полосой виднелся лес. Вечерами горожане выходили за ворота, чтобы

посидеть на лугу во время заката и отрешиться от дневных дел; сейчас же,

среди дня, здесь было еще пусто — лишь молодой веллар стоял на

некотором расстоянии от ворот, скрестив на груди руки, и то и дело

посматривал на темнеющий зев ворот. Его стройный легкий силуэт четко

выделялся на открытом, поросшем травой пространстве; легкий ветерок

развевал длинные бело-лунные волосы, синие глаза щурились под тонкими

бровями — эллари непривычны к яркому солнцу. Вся фигура дышала

нетерпением, готовностью мгновенно сдвинуться с места, стоит только

уловить условленный знак — стражники на карауле с интересом

посматривали на будущего правителя и многозначительно улыбались, видя

его волнение.

Наконец, его терпеливость была вознаграждена — на дороге появилась

женская фигурка. Зоркий взгляд Иштана узнал ее, еще когда она была у

самых ворот! Узнал, и в одно мгновение словно объял всю, целиком, не

отделяя, где одежда, где корзинка, где волосы и кожа, как если бы ее

образ был соткан из одного куска. Соик шла упругим, спокойным шагом,

держа в руках довольно большую корзину; в ее походке, в эластичных

движениях ладного тела было столько свежести, столько молодости! «Нет,

это не может быть плохо!», — подумал Иштан и в тот же миг невольно

шагнул навстречу. Соик издалека улыбнулась ему. Он смотрел, как она

постепенно приближается, и знакомое чувство теплоты и мягкости

стремительно обволакивало его. Образ цветка, с которым он связал в

своем воображении лесную эльфу, снова вспыхнул в нем. Нежный цветок,

созданный для тепла и ласки…

— Идем?.. — просто спросила Соик, подходя к веллару и быстро

взглядывая на него.

— Идем.

Они пошли рядом. Ожидая лесную эльфу, Иштан боялся, что будет опять

смущаться, но теперь с удивлением чувствовал, как ему легко и просто

рядом с Соик. Несмотря на то, что она говорила мало, ощущения

натянутости беседы не возникало — напротив, в их общении было некая

простота и непритязательность, которых невозможно добиться намеренно:

они просто шли, объединенные общим делом и привлеченные схожими

интересами друг друга, и не было ничего тайного, что крылось бы за этим.

И эта легкость была для Иштана точно глоток свежего воздуха, ведь, по

сути, в глубине души он был очень одинок… В один год он потерял сестру

и отца — двух самых близких ему существ, и потеря эта была столь

велика, что он до сих пор не мог оправиться, хотя и был слишком горд,

чтобы показывать это. Конечно, у него были друзья — Кравой, например,

— однако они не могли вполне заполнить ту пустоту, что образовалась в

нем. Они были другими — другой породы, другой крови, и Иштан втайне

чувствовал это; он же нуждался в единомышленнике — таком, какими

были для него Моав и Лагд. И вот теперь, когда он взглядывал на шедшую

рядом с ним логимэ, его сердце взволновано колотилось от странного

предчувствия, которому он не смел поверить. Тем временем Соик

рассказывала по его просьбе о жизни лесных эльфов:

— Каждый логимэ с рождения связан с тем или иным растением или

цветком — это как бы его душа в растительном мире…

— И какой же цветок твой? — с замирающим сердцем спросил Иштан.

— Клевер, — ответила Соик и отчего-то заулыбалась.

Иштан понимающе кивнул, а про себя тут же решил, что лучшего

соответствия нельзя было и придумать — с ее нежностью, с мягкими

розовыми губами, и впрямь похожими на соцветие клевера! Он уже

приготовился, чтобы сообщить Соик об этом соображении, но тут же

стушевался, подумав, что это будет нескромно и, что важнее, заставит

логимэ смутиться; а уж этого он допустить никак не мог — а потому тут же

задал другой вопрос, продолжая разговор о жизни лесных эльфов.

Впрочем, Иштан даже не знал, что для него интереснее — то, что

рассказывала Соик, или же она сама, об этом говорящая. Все время, пока

они шли до леса, беседуя, он искоса разглядывал лесную эльфу. Очень

скоро он обратил внимание на особенное свойство ее лица: его выражение

почти никогда не менялось — лишь едва уловимое движение — в бровях, в

губах… Вместо этого что-то другое, более глубокое изменялось в нем — то

ли во взгляде, то ли еще глубже — и это что-то явно свидетельствовало о

том, что в душе логимэ постоянно идет какое-то тайное шевеление — так в

глубине толщи воды незримо движутся рыбы, качаются цветы… Эта

двойственность застывшего в свое красоте лица и ощущения скрытого за

ним постоянного движения казалась Иштану такой необычной, что он был

готов бесконечно наблюдать за ним, пытаясь уловить хотя бы обрывки тех

мыслей, что блуждали в голове лесной эльфы!

Вскоре они дошли до леса; разговор сам собой прервался. Хотя лето уже

близилось к концу, дыхание осени еще не чувствовалось в воздухе: в лесу

было по-прежнему зелено, трава глянцевито блестела на солнце. Десятки

запахов тут же окружили эльфов, нахлынув из лесной чащи, так что Иштан

на время невольно отвлекся от своей спутницы. Полной грудью он вдохнул

воздух, моментально выхватывая знакомые ароматы. Прелая листва, кора,

коричневая лесная земля — перемешиваясь, они дразнили обоняние,

складываясь в торжествующую картину позднего лета. Для Иштана год

вообще складывался из запахов: терпкого запаха ивовых почек и молодых

листьев — весной, пригретой солнцем травы и сосновой смолы — летом,

грибов и влажных листьев — осенью… Когда же его взгляд случайно упал

на Соик, он с замиранием сердца заметил на ее лице то же выражение

сосредоточенного блаженства, которое переполняло его самого, и чувство

родства с лесной эльфой расцвело в нем с новой силой.

Прерванная беседа вскоре возобновилась. На правах провожатого Иштан

указывал дорогу, одновременно делясь с логимэ знаниями по поводу того

или иного встречаемого ими растения. Его голос и весь вид были весело-

оживленными — он не мог не признаться, что ему очень приятно встретить

того, кто способен оценить его открытия. Возле поляны, поросшей

багульником, он замедлил шаг.

— Вот, например, багульник, или болиголов болотный: здесь он растет

невысоким, но там, немного глубже в лесу, попадаются более крупные

экземпляры. Хотя я лично считаю, что низкорослые растения более

пригодны для выгонки экстракта — они накапливают в себе больше смол и

легче отдают их…

Соик с интересом слушала, склонив голову и глядя из-под опущенных век

мимо него на цветы. Когда он закончил, заметила:

— Ты так хорошо разбираешься в травах — я думала, только логимэ так