Лабиринт памяти (СИ)

Ей нравится чувствовать, как Драко ловит её за руку прямо посередине учебного дня и затаскивает в какую-нибудь безлюдную нишу иногда просто для того, чтобы довести до такого состояния, когда Гермиона уже сама начинает мечтать о встрече, назначенной на вечер.

Её будоражит элемент игры, который присутствует в их отношениях: незаметно ото всех, они дразнят друг друга, сводят с ума долгими взглядами или двусмысленными прикосновениями, увидев которые, обычный ученик не догадается ни о чём, зато догадаются они и найдут возможность подтвердить свои догадки в одном из пустующих классов этой огромной школы в тот же вечер.

Гермиона наслаждается той животной страстью, которая охватывает их с Малфоем, стоит им лишь оказаться наедине. Она никогда не думала, что может испытывать это чувство — тёмное, тягучее, запретное и оттого ещё более желанное, но она испытывает.

Она… чувствует. И это заставляет её познавать новый, чувственный мир вместе с Драко, даёт возможность попробовать разные варианты и выбрать те, которые доставляют наибольшее удовольствие.

И она не хочет это заканчивать. Пока что, однозначно, не хочет.

Проходит чуть больше месяца, когда Драко неожиданно говорит, застёгивая рубашку:

— Кстати, зря ты отпустила того второкурсника, не назначив наказание. Этот идиот давно любит шататься по ночам, и я не уверен насчёт чистоты его намерений.

Гермиона медленно оборачивается, не в силах поверить своим ушам. Что? Малфой действительно завёл с ней разговор? Она поражённо наблюдает, как тот ловко справляется с пуговицами, склонив голову, и не знает, что сказать. Драко поднимает на неё вопросительный взгляд и смотрит несколько секунд, прежде чем она, вспыхнув, наконец быстро выдаёт первое, что приходит в голову:

— С чего ты взял, что мне следовало принять большие меры, чем снятие очков с Пуффендуя? Насколько я помню, слизеринцы тоже не любители спать по ночам в своих кроватях.

Последняя фраза звучит двусмысленно,что заставляет её ещё больше покраснеть и смутиться: создаётся впечатление — Малфой вот-вот готов улыбнуться. Гермионе кажется, она плавится под его насмешливым взглядом, но она не отводит глаз, хотя, пожалуй, застёгивает мантию чересчур нервно.

— Слизеринцы, во всяком случае, обладают мозгами, чтобы не использовать Люмос и не попадаться старостам, — растягивая слова, говорит Драко, и от его низкого голоса кожа Гермионы покрывается приятными мурашками.

— Я думаю, — настойчиво отзывается она, скрестив руки на груди, — предупреждения и снятия баллов было достаточно, чтобы отбить у того мальчика желание ходить по тёмным коридорам ночью.

Драко вскидывает бровь и подходит к Гермионе.

— Спорим?— протягивает он руку, на которую она уставилась с недоверием.

— Что? — настороженно переспрашивает Гермиона.

— Спорим, что уже в ближайшие дни ты убедишься: я прав?

Гермиона колеблется несколько секунд, не зная, верить словам Драко или нет. Всё слишком, слишком странно.

— Послушай, Малфой, я не собираюсь… — нервно улыбнувшись, делает она шаг назад.

— Струсила, значит, — он снисходительно смотрит на неё, закинув мантию на плечо.

Гермиона так возмущена его словами и так задета, что в ней вмиг поднимается злость. Она не знает наверняка, провоцирует ли её Малфой, но поддаётся его словам так же, как и ласкам часом ранее.

— На что спорим?

Губы Драко растягиваются в довольной, хищной улыбке, когда он озвучивает своё условие, которое заставляет Гермиону вспыхнуть и мысленно проклинать момент, когда она согласилась ввязаться в спор с Малфоем.

Она проигрывает. Окончательно и бесповоротно проигрывает, когда уже в следующую ночь пуффендуйца ловит сама МакГонагалл. Мальчик, видимо, решил произвести впечатление на друзей и нарисовал на стене одного из коридоров не слишком приличную картинку волшебными красками, которые, краснея, смывал под дружный гогот других учеников и возмущённые речи профессоров днём на глазах у всей школы. Наблюдая за ним, Гермиона мечтает, чтобы вместе с рисунком, иллюстрирующим то, что она и так видела в последнее время довольно часто, исчезла и она сама: её берёт ужас оттого, что предстоит сделать уже завтра, выполняя свою часть уговора.

К счастью, в этот день всего две пары, да и то назначенные на вечер. Гермиона поплотнее запахивает мантию, стараясь натянуть её до самого горла, и это срабатывает на завтраке: кажется, никто ничего не замечает. На обед она не идёт вовсе, и лишь на уроке зельеварения понимает, что крупно влипла, услышав насмешливый голос Забини:

— Эй, Грейнджер, а ты, оказывается, перешла в нашу сборную? Или наконец признала, что зелёный куда сексуальнее красного?

К счастью, в классе всего несколько человек, но ей достаточно присутствия Малфоя, который не сводит с неё полуприщуренных глаз, а теперь и вовсе довольно ухмыляется, беззвучно смеясь и наблюдая, как лицо Гермионы приобретает особый оттенок: то ли упомянутый красный — от стыда, то ли зелёный — от злости.

— Гермиона, что это? — подходит к ней Джинни, разглядывая её шею.

— Я проиграла спор, — сквозь зубы выдавливает Гермиона, а затем добавляет: — Малфою.

В течение следующих трёх часов ей приходится это объяснить ещё десяти ученикам и двум преподавателям, которые лишь удивлённо качают головами и отпускают пару шутливых замечаний, заставляя Драко ещё более самодовольно ухмыляться и, как прежде, не сводить с неё пристального, необычного взгляда. К концу дня Гермиона уверена: она убьёт Малфоя, расквитавшись с ним так жестоко, как он и представить себе не может, за то, что заставил её целый день носить слизеринский галстук.

Она настроена претворить свои планы в жизнь после ужина, а потому сама наблюдает за Малфоем исподлобья, пока тот о чём-то говорит с Забини, смеётся и периодически встречает её взгляд со странной усмешкой. Но когда она выходит из Большого зала, выждав тридцать секунд после того, как за дверью скрывается Драко, и идёт по коридору в направлении его гостиной, то неожиданно чувствует, как кто-то закрывает её рот ладонью, а потом, схватив за талию, затаскивает в безлюдный класс.

— Какого чёрта… — начинает Гермиона, но ощущает, как чьи-то руки её резко разворачивают, после чего видит Драко, а секундой позже — чувствует его жадный поцелуй.

Их могут увидеть — они оба это понимают, но не хотят останавливаться. Гермиона в ужасе, что они всерьёз вот-вот займутся сексом в самое неподходящее для этого время, но не может противиться ласкам Драко и его тёмным, грязным словам, заставляющим её желать его ещё сильнее. И поэтому она сама нетерпеливо стаскивает с него одежду, помогает ему расстегнуть свою блузку, но в миг, когда её рука тянется к галстуку, Драко неожиданно говорит хриплым голосом:

— Оставь.

И она подчиняется.

В этот раз он груб, но в то же время нежен: он резко заводит ей руки за спину, но сжимает их так, что синяков наверняка не останется; он прикусывает её шею и немного втягивает губами кожу, но вовремя отпускает, даже не причиняя боль. И это настолько ново, необычно и поразительно, что Гермиона уже заведена до предела, когда Драко одним резким движением входит в неё сзади и почти рычит:

— Ты сейчас так похожа на шлюху, Грейнджер. Но ты только моя.

Он говорит последнее слово вместе со вторым мощным толчком, и она понимает, что, кажется, впервые в жизни испытывает настоящий оргазм.

***

С той ночи всё начинает неуловимо меняться. Гермиона старается сдерживать дурацкую улыбку каждый раз, когда видит Малфоя, в то время как он сам зачастую даже не трудится это делать. Она понимает, что что-то идёт не так, но предпочитает не задумываться об этом дольше, чем на пару секунд: не хочет ничего усложнять. Гермиона просто старается принять как данность тот факт, что теперь они даже перекидываются парой фраз во время учебного дня, а ночью, когда встречаются в темноте очередного пустого класса, и вовсе позволяют себе короткий разговор.

Гермиона не осознаёт, как, должно быть, всё выглядит со стороны до того момента, пока не ловит на себе пристальный взгляд Мишель во время одного из уроков. Малфой как раз передал ей записку с простым вопросом: «В двенадцать?», а Гермиона не смогла сдержать улыбки от предвкушения головокружительной ночи.