Лабиринт памяти (СИ)

Он готов почти застонать, когда Гермиона бедром прижимается к его паху и опаляет горячим дыханием кожу. И он практически закрывает глаза, готовясь к необратимому, но такому желанному, в то время как Грейнджер тихо выдыхает:

— Вот видишь, Малфой, я доказала. Доказала, что ты меня хочешь.

И, прежде чем смысл сказанного доходит до него, она делает волевой шаг назад и, развернувшись, быстро идёт к двери.

Драко настигает её, когда она берётся за дверную ручку, грубо хватает за руку и разворачивает к себе.

Он видит тень страха в глазах Грейнджер, но ему плевать, потому что единственное, о чём он может сейчас думать, это её губы, которые он снова целует, пока взбесившиеся птицы кружат над их головами, будто напоминая, как пугающе, абсурдно всё это выглядит со стороны.

Но это происходит опять, словно в отместку за то, что Драко так отчаянно пытался врать себе и не признавать тот факт, что хочет Грейнджер. И сейчас, вероятно, в наказание, она возбуждала его ещё больше, чем в прошлый раз.

Как только он думает об этом, то чувствует — Грейнджер отталкивает его.

Она тяжело дышит и качает головой. В её взгляде по-прежнему читается вожделение, но в глазах стоят слёзы, а выражение лица решительное, как никогда.

— Нет, Малфой, хватит. Я думаю, мы всё уже друг другу доказали. Это не должно повториться.

Они долго смотрят друг на друга, и Драко почти уверен, что Грейнджер, как и он, изо всех сил борется с желанием продолжить то, что сама же недавно прервала.

И, когда ему кажется: она вот-вот бросится навстречу, Гермиона неожиданно угловато разворачивается и вылетает из совятни.

«Это не должно повториться», — мысленно убеждает себя Драко весь оставшийся вечер, а добрую часть ночи ворочается, не в силах заснуть.

А всё потому, что понимает: да, это не должно повториться.

Но, скорее всего, повториться вновь.

***

Прошло всего два дня, когда он убеждается в том, что был прав.

До Рождества остаётся ничтожно мало времени, и МакГонагалл настоятельно советует всем ученикам поторопиться со сдачей работ, и потому Забини, который в последнее время пребывает в прекрасном настроении, предлагает в очередной раз организовать совместное занятие, на которое в итоге не приходит вместе с Уизли, сославшись на то, что им двоим «срочно нужно найти материал для эссе в библиотеке». Драко не верит ни единому слову: он уверен — Блейз всерьёз увлёкся Уизилеттой, а та, если судить по долгим взглядам, которыми она его одаривает, отвечает взаимностью, так что эти двое, по всей видимости, просто решили уединиться.

Поэтому им с Грейннджер приходится заниматься вдвоём. Драко мужественно держится целый час, после чего случайно дотрагивается до её колена, и они оба срываются.

На этот раз он заходит ещё дальше и разрешает себе оголить её грудь, не позволяя Грейнджер инстинктивно закрыться руками. Гермиона всё время твердит, что им нужно остановиться, но сама не может этого сделать, и поддаётся, снова ему поддаётся.

А Драко становится плевать, что он продувает в игре, которую сам же и затеял. Он чувствует робкое прикосновение пальцев Грейнджер к своему паху и нетерпеливо помогает той расстегнуть ширинку, а в миг, когда она обхватывает его плоть ладонью, едва сдерживается, чтобы тут же не развести её ноги и не закончить, наконец, эту пытку.

И когда он всё же пытается это сделать, происходит что-то неправильное: он улавливает тень страха и паники в глазах Грейнджер. Ему это не нравится, очень не нравится, и он пытается игнорировать её взгляд, когда притягивает за бёдра ближе, но внезапно она почти выкрикивает:

— Малфой, нет!

И Драко понимает. Конечно, он мог бы догадаться, но просто не хотел думать о том, что…

— Ты девственница? — скорее утверждает, чем спрашивает он, а Грейнджер, заливаясь стыдливым румянцем, отводит глаза и запахивает расстёгнутую блузку.

Драко смотрит на Гермиону, словно впервые. В его душе так много эмоций, которые отрезвляют, бьют наотмашь, что он просто не может найти слов, а лишь делает шаг назад, наблюдая, как та поправляет одежду.

— Пожалуйста, не надо больше, — почти умоляющим тоном просит Грейнджер, всё так же не в силах поднять на него глаза, а затем хватает вещи и быстро уходит, чуть ссутулившись.

Драко чувствует её стыд — стыд за то, что она невинна, и думает, какая же она дура.

Просто в это мгновение Драко понимает, что невольно начинает уважать Грейнджер немного больше. Он знает, что должен отказаться от неё, должен покончить со своим желанием, но вместе с тем осознаёт, что теперь где-то в глубине души хочет… Хочет быть её первым.

И поэтому он подстерегает её после уроков, затаскивая в безлюдные ниши, он ищет с ней встреч и толкает внутрь пустых классов, чтобы вновь насладиться ею, а она всегда, абсолютно всегда борется, вырывается, проклинает его, но всё равно поддаётся. И Драко понимает, что эти дни, наполненные своеобразной игрой, невольно возвращают его к жизни, заставляют забывать об ужасах, из-за которых ещё совсем недавно ему не хотелось жить. Но при этом что-то в душе по-прежнему невольно корчится от осознания, что если они с Грейнджер таки зайдут за запретную — пока что запретную — черту, то всё изменится, и не факт, что какая-то часть Драко, всё ещё слишком зависимая от мнения отца, сможет дать ему спокойно жить с мыслью, что он спутался с грязнокровкой.

Так что Драко хочет, честно, хочет прекратить это безумие, но не может, как бы ни старался. Он повторяет, что ненавидит Грейнджер, а сам целует её шею, говорит, как она омерзительна, в то время как его пальцы скользят по её бедру, он убеждает, что этот раз — последний, но снова врёт, совершенно точно зная, что будет ещё.

И ему кажется, что выхода нет.

Иногда, в моменты отчаяния, он разбивает кулаки в кровь, с силой сжимает голову и кричит, сходя с ума от беспомощности, но не перестаёт её хотеть.

По этой причине за несколько дней до Рождества, когда Драко снова оказывается с Грейнджер наедине, он делает всё, чтобы в конце концов совершить то, к чему они оба так долго шли.

Он хочет её, слишком сильно хочет, но контролирует себя, стараясь её расслабить, а ещё делает то, чего не делал никогда прежде, ни с одной девушкой: спускается поцелуями ниже и дотрагивается до неё языком. Раньше он только читал об этом, а потому не знает, правильны ли его движения, но судя по тому, как начинает стонать и извиваться Грейнджер, ей нравится. И это заводит ещё больше, и он уже не может сдерживаться, когда с рыком притягивает её к себе и даже касается её плотью, но чувствует руку, упёршуюся ему в грудь.

— Подожди, — тяжело дыша, произносит Гермиона, и Драко едва не издаёт вздох разочарования.

— В чём проблема, Грейнджер? Ты же этого хочешь не меньше, посмотри на нас! — с отчаяньем говорит он и видит, как от осознания, что они практически голые, её щёки окрашивает румянец.

— Я просто… Я же даже не люблю тебя, — тихо отзывается Гермиона, пока её глаза наполняются слезами.

Слышать это почему-то неприятно, и Драко обхватывает её лицо ладонями, а потом, склонившись, шепчет:

— Ты мне даже не нравишься, Грейнджер. О какой… «любви» может идти речь, когда здесь дело совершенно в другом? Мы просто оба одержимы. У нас нет другого выхода.

— Выход есть, — довольно резко отвечает Гермиона. — Мы можем забыть.

— Забыть?! И как ты себе это представляешь? — раздражаясь, что вместо того, чтобы заниматься сексом, они всё ещё разговаривают, интрересуется Драко.

— Есть заклинание, — не сводя с него блестящих глаз, начинает Грейнджер, — благодаря которому мы сможем забыть всё, что между нами происходило. Мы произнесём его, а затем все воспоминания, начиная с выбранного момента, будут стёрты, и я никогда не узнаю…

Она осеклась, но Драко и так всё понял.

— Значит, ни ты, ни я не вспомним о том, что было?

— Да, — кивает Грейджер, а потом отводит взгляд. — Меня уничтожает всё это, Малфой. Я не хочу помнить, что ввязалась в эти… отношения с тобой.